Стивен Кинг - 11.22.63

Раскрыв папку, в которой, как оказалось, лежал единственный газетный лист, он протянул его мне. Я включил верхний светильник «Шеви», надеясь, что мой загар не покажется ему тем, чем он был — гримом. А с другой стороны, кого это могло волновать? Это еще больше бы напугало де Мореншильда, как подтверждение шпионской склонности к игре в «плащи и кинжалы».

Это была страница газеты «Морнинг Ньюс» за 12 апреля. Рубрику я знал. Называлась она СЛИВКИ ГОРОДА, и большинство даллассцев читали ее внимательнее, чем национальные и мировые новости. Там было полно набранных жирным шрифтом имен и фотографий мужчин и женщин в вечерней одежде. Де Мореншильд не забыл красной ручкой обвести место на полдороги к низу страницы. На фотографии возле заметки легко узнавались Джордж и Джинни. Он был в смокинге и демонстрировал улыбку, в которой зубов было — как клавиш в пианино. Дженни демонстрировала удивительно глубокое декольте, в которое, похоже, внимательно заглядывало третье лицо за их столом. Каждый из этой троицы держал в руке бокал шампанского.

— Это газета за пятницу, — сказал я. — Выстрел в Уокера был сделан в среду.

— Новости в «Сливках города» всегда отстают на два дня. Так как это же рубрика о ночной жизни, понимаете? Кроме того, не смотрите только на фото, вы прочитайте, хорошо? Там все написано, черным по белому!

Я прочитал, хотя и сразу, как только увидел его имя, набранное в газете тем нахального типа жирным шрифтом, понял, что он с самого начала говорил мне правду. Обертоны в гармонии зазвенели громко, словно кто-то включил тумблер реверберации в гитарном усилителе.

Местный нефтяной раджа Джордж де Мореншильд со своей женой подняли бокал (а может, их там было поднято целую дюжину!) в клубе «Карусель» вечером в среду, празднуя день рождения указанной стильно-развеселой леди. Какого возраста? Голубочки не сознались, но, на наш взгляд, на вид она ни на день не старше двадцати трех лет. Их лично поздравил импозантный хозяин «Карусели» Джек Руби, послав им бутылку шампанского, а потом, присоединившись к ним, чтобы поднять тост. С днем рождения Джинни, сияй нам еще долго!

— Шампанское — дешевка дешевкой, у меня похмелье не проходило до третьего часа на следующий день, но это стоило того, если вы теперь удовлетворены.

Я был удовлетворен, а заодно заинтригован.

— Насколько хорошо вы знаете этого человека, Руби?

Де Мореншильд фыркнул — весь его баронский снобизм сказался в этом коротком сотрясании воздуха через раздутые ноздри.

— Не очень знаю и не жалею об этом. Этот бешеный еврейчик угощает выпивкой полицейских, чтобы те смотрели в другую сторону, когда он дает волю своим кулакам. А он любит это дело. Когда-то такой нрав доведет его до больших неприятностей. Джинни нравятся стриптизерши. Они ее возбуждают. — Он пожал плечами, словно говоря, кто поймет этих женщин. — Ну, а теперь вы… — Он перевел взгляд на меня, увидел револьвер в моей руке и застыл. Глаза его выпятились. Высунул язык и облизал губы. Смешное «чмок» прозвучало, когда он втягивал его назад в рот.

— Удовлетворен ли я? Вы это снова собирались у меня спросить? Я ткнул его дулом револьвера, получая немалое удовлетворение от того, как он начал хватать ртом воздух. Убийство изменяет человека, я вам это говорю, человек становится более жестким, но на мою защиту, если и существовал кто-то достойный благородного запугивания, то это был он. На Маргарите отчасти лежала ответственность за то, каким стал ее младший сын, немало вины в этом было на самом Ли — все те его призрачные мечты о славе, — но де Мореншильд также сыграл свою роль. А был ли это какой-то сложный план, созревший где-то в глубинных внутренностях ЦРУ? Нет. Барона просто развлекала его дружба с подонком. Как и выбросы гнева и отчаяния из раскаленной духовки расстроенной психики Ли.

— Прошу, — прошептал де Мореншильд.

— Я удовлетворен. Но слушай сюда, ты, задутый гусь: ты больше никогда не будешь видеться с Ли Освальдом. Никогда не будешь говорить с ним по телефону. Никогда и словом не обмолвишься об этом разговоре ни его жене, ни его матери, ни Джорджу Бухе и ни кому из других эмигрантов. Тебе понятно?

— Да. Абсолютно. Он мне и самому надоел.

— И вполовину не так, как ты надоел мне. Если я узнаю, что ты говорил с Ли, я тебя убью. Догоняешь?

— Да. А те концессии…

— Кто-то свяжется. А теперь уёбывай из моей машины.

Так он и сделал, и быстро. Когда он уже сел за руль «Кадиллака», я вновь выставил руку из окна своей машины. На этот раз, вместо того, чтобы его поманить, я показал указательным пальцем в направлении Мерседес-стрит. Он поехал.

Я еще немного посидел на месте, глядя на газетную страницу, которую он в своей поспешности забыл забрать. Джек Руби и де Мореншильды вместе, с поднятыми бокалами. Это ли не признак того, что действительно существовал заговор? Конспирологи, которые верят в стрелков, которые выскакивают из канализационных люков, и в призрачных двойников Освальда, вероятно, именно так и решили бы, но я знал, в чем дело. Это всего лишь очередная гармонизация. Обычное дело в Стране Было, где все вибрирует обертонами-отголосками.

Мне верилось, что наконец-то я закрыл окно Эловой неопределенности и ни одному сквозняку сквозь него больше не проскользнуть. Освальд должен вернуться в Даллас третьего октября. Согласно заметкам Эла, в середине октября его примут на работу в Техасское хранилище школьных учебников. Вот только этого не произойдет, так как где-то между третьим и шестнадцатым числом я был намерен положить конец его жалкой, опасной жизни.

Мне разрешили забрать Сэйди из госпиталя утром седьмого августа. Всю дорогу домой, в Джоди, она сидела тихонечко. Я мог только догадываться, как она еще страдает от боли, но почти всю поездку она мирно держала свою руку у меня на бедре. Когда мы возле большого бигборда Денхолмских Львов повернули с 77-го шоссе, она произнесла:

— В сентябре я возвращаюсь на работу в школу.

— Правда?

— Да. Если я смогла появиться перед всем городом в «Грейндже», думаю, смогу и перед стайками детей в библиотеке. Кроме того, есть ощущение, что нам не помешают деньги. Если у тебя нет каких-то неизвестных мне источников доходов, ты скоро совсем обанкротишься. Благодаря мне.

— Я ожидаю кое-какие деньги в конце этого месяца.

— Тот поединок?

Я кивнул.

— Хорошо. И все равно мне недолго осталось слышать смех и перешептывание за спиной. Так как когда поедешь ты, тогда и я с тобой. — Она сделала ударение. — Если ты этого все еще хочешь.

— Сэйди, это все, чего я хочу.

Мы повернули на Главную улицу. Джем Нидем как раз завершал ежедневный рейс на своем молочном фургоне. Перед пекарней раскладывал под марлевую накидку буханки свежего хлеба Билл Гейвери. Из машины, которая проехала мимо нас, Джен и Дин пели о том, как хорошо в Серф-сити, где на одного парня приходятся две девушки[612].

— Джейк, а мне там понравится? В твоем мире?

— Надеюсь, сердце мое.

— Там все очень не похоже на здешнее?

Я улыбнулся.

— Люди больше платят за бензин и должны нажимать больше кнопок. А в другом все почти так же, как здесь.

Тот знойный месяц август мы, как могли, старались сделать похожим на наш медовый месяц, и нам было хорошо. Я перестал прикидываться, будто живу у Дика, хотя машину, как и поначалу, на ночь я оставлял на его подъездной аллее.

Сэйди быстро отходила после последней пытки ее плоти, и хотя кожа под глазом оставалась обвисшей и щека запавшей, вся в шрамах там, где Клейтон ее прорезал, были видимы уже и явные улучшения. Учитывая то, что у него было, Эллиртон со своей командой проделал хорошую работу.

Сидя рядышком у нее на диване перед вентилятором, который развеивал нам волосы со лба, мы читали книжки — у нее в руках «Группа», у меня «Джуд Незаметный» [613]. Мы устраивали пикники у нее на заднем дворе под тем ее чудеснейшим китайским орехом, выпивая галлоны кофе со льдом. Сэйди вновь начала меньше курить. Мы смотрели «Сыровину» и «Бена Кейси» [614] и «Трассу 66». Как-то вечером, она включила канал, где показывали «Новые приключения Эллери Куина», но я попросил ее переключить на что-нибудь другое. Не люблю детективов, объяснил я.

Перед тем как идти в кровать, я деликатно мазал кремом ее раненное лицо, а когда мы оказывались в кровати…там было так хорошо. Но оставим это.

Как-то, выходя из бакалеи, я наткнулся на уважаемого члена школьного совета Джессику Келтроп. Она сказала, что хотела бы отнять у меня минутку для разговора, как она это обозначила, на «деликатную тему».