Барометр падает - Василий Павлович Щепетнёв
— Сейчас в этом доме контора рыболовецкого колхоза, почтовое отделение и книжный магазин, — продолжила Алла. — Из магазина открывается прекрасный вид на залив, таким он был и тогда, когда в окно смотрел Томас Манн.
И мы, конечно, отправились в магазин.
Вид и в самом деле хорош. Умиротворяющий вид. Смотришь, и забываются насущные заботы и дрязги.
А вот с ассортиментом в магазине как-то не очень… Не разгуляешься. Нет, на литовском книги есть, и детские, и взрослые, но в литовском я не силён. А на русском… Книга Суслова, «Марксизм-ленинизм и современная эпоха», тоненькая, в палец. Еще более тонкие брошюрки с классическими работами Ленина. И «Хлопководство», под редакцией Автономова и Шлейхера. Всё.
Впрочем, были канцелярские товары — тетради, карандаши, ручки, линейки…
— Нет ли у вас книг Томаса Манна? — вежливо осведомился Тигран Вартанович.
Продавец, явно запенсионого возраста, ответил с выраженным акцентом:
— Книги Томаса Манна вы можете посмотреть в букинистическом отделе. Но вы их не купите.
— Это почему? — удивился Петросян.
— Не купите, — упрямо повторил продавец.
Букинистическим отделом оказалась полка старых книг, опять-таки на литовском языке. И Томас Манн был, тоже на литовском. Но нашелся и двухтомник на немецком, «Der Zauberberg».
Тигран Вартанович оглянулся на жену. Та кивнула — бери. Рона Яковлевна читала по-немецки, могла и переводить с лёту.
— Сто рублей! — сказал продавец, когда Петросян подошёл к кассе.
— Сто рублей? За это?
Деньги у Петросянов были, и скупостью Петросяны не страдали. Но сто рублей за две старые книжки — сумма несуразная. Совершенно.
И Тигран Вартанович понёс книги обратно.
— Я же говорил, что вы не купите, — почти торжествующе сказал продавец, выделив «вы» интонацией. Похоже, он имел в виду не конкретно Петросяна, а всех нас, приезжих, туристов и отдыхающих. Чужаков.
— Позвольте, — я взял у Петросяна книги.
Издание довоенное, двадцать четвертого года, S. Fischer Verlag. Да, старая книга, возможно даже раритет, первоиздание. Кто их знает, букинистов, вдруг сто рублей — реальная цена?
Теперь к продавцу подошёл я.
Недавно я снимался в кино. Ролька у меня была крохотная, но со словами. И режиссёр попил-таки моей кровушки. Я должен был изобразить немецкого аристократа, но Валерий Давидович требовал, чтобы я не изображал аристократа, а был им. Одевался, как аристократ, двигался, как аристократ, смотрел, как аристократ, разговаривал, как аристократ. Для меня даже устроили показ трофейных немецких фильмов из жизни аристократов. Я и вжился. В конце концов, моя бабушка — баронесса фон Тольтц!
Вот и сейчас я превратился в аристократа. Мгновенно. Помогло и то, что в отличие о Петросяна, одетого в спортивный костюм-олимпийку, на мне была формальная двойка английской шерсти, английской работы, купленная, правда, в «Березке». Рубашка, галстук, туфли, а, главное, то, как я двигался — всё превращало меня в человека «оттуда».
— Любезнейший, судить о возможностях покупателя — не твое дело. Твое дело — упаковать ценную книгу, принять деньги, и выбить чек. Понятно?
В фильме я говорю по-русски, но сейчас перед продавцом был чистопородный пруссак. Хохдойч, но с кёнигсбергским оттенком. И «любезнейший» прозвучало как «пёс смердящий».
И продавец превратился в собаку, увидевшую своего господина. Только что хвостом не завилял. Принял с почтением деньги, завернул книги в политическую карту Советского Союза (другой бумаги не случилось), с полупоклоном подал мне. Ja, ja bitte.
А Рона Яковлевна купила две общие тетради, да простых карандашей общей суммой на рубль.
И мы отправились обратно. В «Дюны». Хорошего понемножку.
Нет, не пешим ходом: у Аллы Георгиевны была «Волга», «Газ-21». Папина машина, скромно сказала она. Папа, генерал-майор, нёс службу в ГСВГ где-то рядом с Берлином. Без автомобиля здесь трудно: Куршская коса длинная, общественный транспорт ходит очень редко. Чужих здесь не привечают: погранзона. Мы, за пределами «Дюн», должны всегда иметь паспорт и пропуск санатория с фотографией три на четыре. Бдительность!
Петросяны заняли заднее сидение, а я сел впереди, рядом с Аллой Георгиевной. Та вела автомобиль аккуратно, не разгоняясь выше сорока.
— Здесь водятся лоси, олени… Выскочит на дорогу — успею затормозить, — сказала она, искоса взглянув на меня.
Если прежде её больше привлекал Тигран Вартанович, то теперь, убедившись, что тот под надежной защитой ферзя, она переключилась на меня. Возможно, без конкретного плана, инстинктивно. Женщина в поиске, да.
Я не переоцениваю своей известности, особенно среди женщин. Ну да, во время Багио фамилия «Чижик» звучала почти ежедневно, но когда это было. Давно это было. Год назад. Любители шахмат меня, конечно, помнят и знают, а их в стране миллионы. Но немало людей, к шахматам относящихся поскольку-постольку. Что чемпион — молодец, но сама игра не увлекает. Сидят, двигают фигурки… Долго, непонятно, скучно. То ли дело проход Харламова по левому краю! Красота!
К тому же разница в возрасте — Алла Георгиевна старше меня лет на восемь, если не на все десять. А еще я вял и прохладен. Ни рыба, ни мясо. Сигналов не подаю, нескромных взглядов не посылаю. Полупустое место. Только и есть, что упакован в заграничное, но этим в «Дюнах», похоже, не удивишь.
Выходка в книжном магазине ситуацию изменила, я предстал в ином свете. И сразу во мне всё стало прекрасно, и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Вот как я лихо по-немецки шпрехаю.
— Михаил, — глядя на дорогу, спросила Алла Георгиевна, — Михаил, скажите, вы — немец?
— Да, пожалуй, немец… — и, подумав, добавил: — По женской линии.
Но мы уже въезжали на территорию санатория, и тема развития не получила.
«Дюны» — санаторий не из великих. Никакого сравнения с «Орджоникидзе», что в Кисловодске. Двухэтажное здание, построенное в двадцать пятом году — на фасаде обозначено. Но куда солиднее, нежели дом писателя. И несколько служебных строений— кухня, столовая, библиотека, музыкальный салон. Соединены галереями, всё очень романтично. С самого начала это был санаторий для состоятельных людей, после прихода Гитлера к власти санаторий национализировали, владелец не то успел бежать, не то не успел, этого я не знаю. А после войны здесь поправляли здоровье уже советские люди. Маршал Конев поправлял, и другие полководцы. Гагарин тоже был. Мемориальная доска большая, но всех вместить, конечно, не могла.
Расположение для меня посчитали идеальным: между «Дюной» и Берлином менее семи градусов долготы, никакого десинхроноза! Петросяну сложнее,
