Иркутск – Москва - Александр Борисович Чернов
В случае нашего согласия, со своей стороны, янки готовы были помочь снять все вопросы о «компенсациях» в пользу прочих Держав. Все-таки, корейский Император и его правительство формально стали на сторону японцев в этой войне. Пусть вынужденно, после оккупации столицы самураями, под угрозой смерти. Но теперь, невзирая на «сопутствующие» обстоятельства, повод для «стрижки сеульских купонов» у Петербурга имелся железобетонный.
Многозначительно переглянувшись со Столыпиным и Русным, Дубасов не стал загонять вопрос «в угол». На удивление слабо сопротивляясь нажиму Рузвельта, Мортона и Тафта, адмирал, чьей первейшей заботой, вообще-то, было убедить Госдеп дать согласие на флотскую «сделку века» по продаже латиноамериканцам нескольких наших кораблей, впервые озвучил в качестве объекта возможного интереса Российской империи остров Квельпарт. Он же Чеджудо, по-корейски… Он же — будущий «Русский Гибралтар Тихого океана».
* * *Сказать, что задумку Руднева избавиться от морально устаревших кораблей «путем продажи их кому угодно за копеечку малую» Дубасов сперва принял в штыки, значит не сказать ничего. Во-первых, вопрос стоял о еще вполне боеспособных на тот момент броненосцах. Во-вторых, с точки зрения морского министра «сей сумасбродный гешефт» делал отставание русского флота от британского по количеству кораблей первой линии критическим. Причем, предлагалось добиться столь прискорбного состояния дел своими собственными руками! В-третьих, речь шла о линкорах, чьи имена только что были вписаны золотыми буквами в историю наших побед на море.
Любого из этих трех контраргументов было достаточно для категорического «нет!» Федора Васильевича. Но Петровичу удалось практически невозможное. Благодаря твердой поддержке Григоровича и других членов «Рудневской крейсерской банды», он сумел убедить старого морского волка в своей правоте. Правда, не без помощи Императора.
Николай лично подтвердил упорно стоящему на своем Дубасову, что технические характеристики уже строящегося в Портсмуте «Дредноута», готовящегося к закладке в Штатах «Мичигана» и задуманного Фишером «Инвинсибла» — не блеф и не плод чьей-то больной фантазии. В конце концов, если уж ИССП смогла попытку мятежа гвардии предотвратить в зародыше, то с какой стати зубатовская разведка должна за рубежом работать менее эффективно?
К счастью, абсолютная, твердолобая неубеждаемость не была атрибутом характера Федора Васильевича. Хотя, кое в чем другом, он и был ходячей иллюстрацией поговорки «по шерсти кличка». Цельная, волевая, решительная натура Дубасова была притчей во языцех на флоте. Суровый, но справедливый начальник, всегда доводивший до конца поручения свыше, того же он требовал от своих подчиненных. И практически всегда добивался нужного результата, даже если для этого ему приходилось подходить к кому-то «по всей строгости».
Как и Дурново, с которым морской министр был дружен со времен учебы в Морском корпусе, в служебных делах Федор Васильевич отличался мертвой хваткой бультерьера. При этом, в отличие от Петра Николаевича, супер-интеллектуалом он, конечно, не был. Идеальный служака, не шибко инициативный, исполнительный. Зато «при исполнении» — абсолютно несгибаемый и стойкий. Вот, пожалуй, лучшая для него характеристика…
Однако в данный момент, как раз эти-то качества от него и потребовались! Убедившись в своевременности рудневской инициативы, а главное, — в решительной поддержке ее Императором, Дубасов начал работать на нее с одержимостью. Не меньшей, чем та, которую он проявил в известной нам истории, во время быстрого, сурового подавления беспорядков на железнодорожном транспорте и эсэро-эсдековского мятежа в Первопрестольной.
Но, чтобы не погрешить против истины, уместно также заметить, что отговорить Николая от «Рудневского чудачества» Дубасов сначала честно пытался. Он даже дерзнул испросить личной аудиенции. В надежде, что отсутствие Петровича и генерал-адмирала, по каким-то своим, личным причинам устранившегося от решения столь животрепещущего вопроса, поможет ему убедить Государя в рискованности инициативы новоиспеченного графа Владивостокского.
Однако, благодаря Петровичу, в отличие от Дубасова самодержец знал, какие именно карты выложат на стол вероятные противники России. И мнения не поменял, невзирая на аргументы министра. Что касается апатии августейшего шефа Флота, она была объяснима. После провала попытки госпереворота «имени» Владимира Александровича и Николаши, к чему «дядя Алеша» едва не прилип по-крупному — кое-какой компромат опричники Зубатова него все же «нарыли» — Алексей Александрович совершенно не горел желанием ссориться с августейшим племянником «по пустякам». «Шестью кораблями больше, шестью меньше. Не все ли нам равно сейчас, после победы? Или, может, ты еще с кем-то повоевать собрался, любезный Федор Васильевич, а?..»
В итоге, старому служаке пришлось брать под козырек.
* * *Схема организации продажи латиносам «Пересветов» с крейсерским «довеском», представляла собой экстравагантную многоходовочку, в окончательном виде рожденную Петровичем и мистером Крампом, вознамерившемся по такому случаю неплохо погреть руки на неординарной идее энергичного русского адмирала, с которым его счастливо свела судьба во Владивостоке. Как тогда с многозначительным смешком подметил Чарльз Вильгельмович: «Сдается мне, душка Захарофф лопнет от злости, когда до него дойдет, что мы с Вами тут задумали, мой дорогой Всеволод!..»
У разворотистого американского дельца были поводы для оптимизма. Как и повод для гордости. Ставя пять лет назад на «русскую лошадь» в «Дальневосточном дерби», он исходил не из азарта игрока, а из скрупулезного расчета бизнесмена. Правда, из расчета рискованного. Ведь он прекрасно знал на кого скинутся в предстоящей русско-японской «партии» матерые финансисты по обе стороны Атлантики. Еще в 1890-х его скромное семейное предприятьице оказалось в «портфеле сопутствующих бизнесов» Рокфеллера, чей банк в кризисный момент поддержал Cramp Sons против домогательств Моргана, и чья промышленно-финансовая и политическая разведка не уступала ни ротшильдовской, ни ватиканской. Цепкий янки в третьем поколении и расчетливый немец по крови, Крамп посчитал, что если Россия сможет в грядущей схватке с Японией перевести игру из темпового блица в вялотекущий миттельшпиль, то шансы азиатов мизерны. При должном упорстве, в «сумо потенциалов» монструозный косолапый неизбежно придавит обнаглевшую азиатскую ящерицу с перепончатыми крылышками.
Так, собственно говоря, и получилось. Здесь… В отличие от нашей истории, где упорства «до конца» петербургским «небожителям» не хватило. Между прочим, уже третий раз кряду, после крымского фиаско в 1856-ом и отказа от выхода на Босфор в 1878-м.
Крамп же, заблаговременно предложив русскому Морведу срочную постройку почти целой эскадры — двух эскадренных броненосцев, шести крейсеров и двенадцати дестроеров, не учел, что перед угрозой реальной драчки, равно как и в ней самой, Николай II
