Корела - Герман Иванович Романов
— Хм, а ведь ты прав, мы о нем ничегошеньки не знаем. По происхождению литвин али поляк — на языках говорит как на родных. А вот речь наша худая, но понятная, чухонский и немецкий говор знает добре. По латыни слова говорил не раз, по-жмудински тоже. Числа в уме складывает быстро, ежели самого купца удивил. Властен чрезмерно, повелевать умеет — может и на самом деле ублюдок Батория, зело властен тот был. Стефан ведь к королеве в Каркус не раз приезжал, когда та овдовела. Слышал я о том разговоры.
— А еще говорят, что Мария Владимировна красотой славилась тогда, и ребятенка в дом взяла, приемыша — говорила, что от знатного ливонца сирота остался. И король Стефан о том дитятке попечение свое имел.
— Тогда он и есть последыш — родился после смерти отца, короля Магнуса. Ребенка ведь могли пришибить — кто защитил бы?! Матушка сама призрения просила, а тут законный наследник. А свеям бы это сильно не по нраву пришлось. А много ли дитю надо — за ножки вздернули, и головенкой по стенке каменной — как есть пришибли бы без жалости.
— Похоже, ты прав, княже, — боярин Пушкин задумался. Подобные вещи были приняты, и много венценосных сироток убивали почем зря. Подстроить такое легко, да за обычную кончину выдать — детки часто умирали от хворостей, хорошо, если половина до взрослых лет доживала.
— А самозванец он или нет, не нам решать. В Новгороде князь Одоевский Иван Никитович наместником сидит, вот пусть и решает. Родную кровь ведь учуять можно, а он принцу сему дядей по женской линии приходится — княгиня Старицкая и его отец, казненные по приказу царя Иоанна Васильевича, родные сестра и брат.
— И то верно, Данила Тимофеевич, пусть Одоевские и решают…
— А с ними князья Хованские, ведь умученная мать князя Владимира Андреевича, их рода будет.
Наступила пауза, отнюдь не томительная — князь и боярин размышляли, решая как воспользоваться ситуацией с непонятно откуда появившимся принцем в свою пользу. Нарушил молчание Мышецкий:
— Воевода из Вольдемара этого, али Владимира, знатный, и хитрец изрядный. Он ведь свой отряд из ландскнехтов в войске Андерссона привел, а те как случай удобный выпал, взяли и перебили свеев. Может и отстоит Корелу, удачлив он и коварен зело, нам такой и надобен в воеводах. И войско свое имеет, пусть небольшое, но так и у нас не густо с ратными людьми. Надо с владыкой Сильвестром переговорить…
— Да знает он о том, к нему чернец из того скита пришел, о многом поведал. Сказал владыко, что если принц Владимир Корелу защитит, то сам в православие его окрестит и о том митрополиту Исидору в Новгород отпишет. Говорит — лучше свой государь Карельский, чем король свейский. И выбор только таков — иного просто нет! С хоругвями встречать надобно внука князя Старицкого — он ведь один таковой остался. И к сече готовиться — раз вороги войско большое собрали. И зря кормить его не станут, а землю нашу разорять начнут! Так и сказал…
Казни родственников были общепринятым делом у правителей — такова борьба за власть. Иван Грозный просто делал то, что казалось ему важным — даже убийство четырех детей князя Владимира Андреевича Старицкого…
Глава 16
Кураж первых суток пребывания в этом мире, залихватский и отчаянный, схлынул, и сейчас Владимир был опутан страхом, физически ощущаемым, липким — полностью лишившим его спокойствия и безмятежного сна. Все просто — теперь, когда он вступил на тернистую дорожку самозванца, его могли убить в любую минуту. И как угодно жизни лишить — кинжалом в спину, ядом в тарелке, стрелой из леса, выстрелом в упор из пистоля. Все вторые сутки до зубовной дрожи боялся, что ландскнехты просто захватят его в плен и выдадут шведам, отвезя в Выборг, вместе с карабином, который ему помочь уже не сможет. Просто не хватит патронов в магазине, когда со всех сторон навалятся и вязать веревками станут.
Однако немцы повели себя прилично, хотя капитан вчера признался, что долго уговаривал некоторых, что шведской мести побоялись, когда выполнили его приказ, и были им вульгарно «повязаны» пролитой кровью «работодателя». Но для Стефановича это было хоть какой-то гарантией верности, пусть хлипкой, ненадежной и временной — ведь наемники во все времена меняли хозяев, прислушиваясь только к звону злата.
Ландскнехты дали присягу всей ротой — отслужить верно и честно три года принцу Вольдемару, и на том каждый поцеловал ему руку, таков ритуал, хотя после этого коллективного лобзания он долго мыл ладони — не хватало еще какую-нибудь заразу подхватить. Но оно того стоило — теперь у него под рукой был относительно преданный отряд из сотни «штыков», хотя о таковых здесь еще и не помышляли. А всего полторы сотни народа — четверть из них была нонкомбатантами, и обеспечивали функционирование роты — имелись собственные кузнецы, слуги с денщиками, лекарь с учеником, обозники с повозками, полдюжины баб с девицами — маркитантки, и даже благостного вида, будто священник, профос — палач, так сказать.
«Немчины», а их лучше так называть, тот еще народец в ландскнехтах — жуткая смесь из собственно немцев из разных германских земель, с «примесью» датчан, голландцев, норвежцев, даже англичанин с испанцем как-то затесались в ряды «искателей удачи». Чухонцев среди них немного — а так здесь именовали финнов, эстонцев и всяких латышей с прочими ливами, если он правильно понял «прибалтийские расклады». И то являлись по большей части «нестроевыми», лишь финские хаккепелиты отличные вояки. Вот они-то на шведов почему-то имели «зуб» — коварно напали на своих «хозяев», что бежали в панике от скита, и побили большей частью.
Капитан Уве Штиллер не подвел — почти без потерь захватил несколько десяток лодок и стругов, на которых от Выборга пришли шведы, по сети проток и озер. Но так весь этот «плавающий парк» и охраняли его наемники — добыча досталась знатная, причем не им, а ему лично, как принцу и новому «работодателю».
