Виктор Зайцев - Прикамская попытка – 2
— И не попробуете, милостивый государь, смею заверить, этот табачок привозят из заморских провинций, из Виргинии.
— То-то мне аромат знакомым показался, — не удержался я от воспоминания, как в начале девяностых привозили контрабандные сигареты настоящего вирджинского табака. — Да, лет десять точно не курил американского табака. Благодарю за доставленное удовольствие, Павел Петрович. Теперь мой черёд Вас развлекать, позволите показать несколько оригинальных устройств?
Хозяин не решился отказать гостю, так искренне восхищавшемуся его гостеприимством, неохотно вышел во двор, явно подозревая, что увидит очередную механическую игрушку или слегка модернизированное кремнёвое ружьё. Либо пистоль, с облегчённым стволом, и увеличенной дальностью стрельбы. Наверняка думал, что его, боевого поручика, какой-то штатский штафирка ничем не удивит. Действительно, я мысленно поставил себя на его место и решил не светиться со своими ружьями. Хватит с нашего хозяина оригинальной игрушки — телефона, протянуть телефонную линию из двух аппаратов я велел ребятам сразу по приезду. Потому демонстрация игрушки удалась, вызвав неподдельное удивление князя. Сначала он разговаривал со мной, находясь в пределах видимости, в сотне шагов, недоверчиво глядя на трубку. Затем поставил на своё место управляющего поместьем, добрался до меня, отобрал мою трубку и долго выспрашивал управляющего, пытаясь поймать нас на подтасовке. Наконец, убедился в подлинности связи, велел закрыть себя в погребе с телефоном, откуда пять минут разговаривал с управляющим, затем со своими гайдуками.
Одним словом, игрушка покорила отставного поручика, скучавшего в своём поместье. Наши робкие попытки распрощаться и отправиться дальше, были пресечены настойчивым приглашением к ночлегу. Не желая остаться в долгу, мы с ребятами на скорую руку раскинули пять телефонных линий — из господской спальни, из залы, приёмной, в людскую и конюшню. Посадили за коммутатор девушку, обеспечив беготню всего населения усадьбы до позднего вечера. Слава богу, помещик привык рано ложиться, нам удалось после обильного ужина отоспаться, впервые не выставляя караула на ночь. Утро дало ожидаемый результат — Павел Петрович завёл разговор о приобретении игрушки, двадцати телефонных аппаратов с коммутатором. Пришлось настоять на обучении как минимум четырёх человек из дворни, которых мы договорились забрать на обратном пути, как и аванс.
Москву мы обежали за один день, потому, ничего интересного для себя я не увидел, невзрачный, застроенный деревянными избами и теремами Кремль, теснота, обилие нищих у каждой церкви. Пожалуй, лишь они меня смогли удивить, храмов оказалось непривычно много, раз в десять больше, чем в той Москве, где я бывал. Удивило редкостное смешение стилей, рядом с новеньким особняком екатерининских времён, а-ля классика, окружённого статуями греческих богов и героев, стояли типичные русские терема из потемневшего дуба. Напротив трёхэтажных кирпичных доходных домов легко можно встретить крытые соломой избы на одно слюдяное окошко. Также отличались прохожие, мимо типичного чиновника из девятнадцатого века шли в рванине босяки, при виде которых приходили на память иллюстрации к восстанию Болотникова. Никаких дел в старой столице мы не заводили, торопились в Санкт-Петербург. Петербургский тракт разительно отличался от того, где мы побывали. Чувствовалось, что по нему недавно проехала императрица со всем двором, возвращаясь в Санкт-Петербург на лето. Все мосты были в порядке, в крупных населённых пунктах стояли рогатки с солдатами, проверявшими подорожные. Даже изображались попытки ремонта дорог, как минимум целых две засыпанных ямы на пути в четыреста вёрст мы видели своими глазами.
В целом же, ближе к Петербургу, всё меньше встречалось деревень, болотистые, заросшие мелколесьем, окрестности не способствовали развитию землепашества. Соответственно, народ стремился обустраиваться южнее, ближе к Москве. Дошло до того, что на нас вновь напали разбойники, на сей раз, среди белого дня. Более того, когда мы отбили неожиданное нападение, среди убитых оказался явный дворянин, с пистолем за поясом. Экий Дубровский, вспомнил я повесть Пушкина, при виде заросшего нестриженой бородёнкой с юношескими усиками лица убитого. Жаль парня, да, сам выбрал такую смерть, не великого ума был покойник при жизни. Разбойников я давно не жалел, в восемнадцатом веке проблем с выживанием для здорового мужчины не существовало. Рыбы в реках полно, зверь в лесах водится, не хочешь работать — иди в холопы, в дворню к барину. Там тебя накормят, напоят, оденут и к делу пристроят. Желаешь независимости — иди в Сибирь или на Север, руки-ноги целы, прокормишься и семью прокормишь. Только откровенные лентяи и дебилы оказывались в разбойниках, как бы их не идеализировали писатели будущего.
Тем более, что принципиальной разницы в образе жизни крестьянина и дворянина не существовало, если крестьянин был зажиточный. Питание одинаковое, развлечения практически одни и те же. Одежда, разве, отличалась, да телега от кареты далека была. В остальном, та же посконная или сермяжная жизнь, что у помещика, что у его крепостных. С единственным, правда, отличием, зато болезненным для крестьян, в силу своей исключительности, крепостным правом и вольностью дворянской. Потому, видимо, так и бунтовали крепостные, что их зависимость от помещика унижала фактически очень похожих по образу жизни и мышления людей. Даже мысли у большинства помещиков повторяли хозяйственные планы любого крестьянина, когда сеять, как погода, уродится ли зерно? Где чужой клин выкосить, да, как бы свои покосы соблюсти. Кому и где выгодно сбыть урожай, как выправить недоимки, да от налогов укрыться. Так, видимо, покойный «Дубровский» и опустился до уровня недоумка, занявшись разбоем вместе с крестьянами.
Глава четвёртая
Столица встретила нас типично ленинградской погодой, надоевшей ещё в прошлой жизни. Порывистый ветер разбрасывал капли плотного дождя во все стороны, меняя своё направление, каждые пять минут. У въезда в город дорога была перегорожена рогатками, солдаты с поистине столичной наглостью приступили к обыску наших фургонов. По простоте душевной, я полагал, что процедура стандартная и не займёт много времени. Только после того, как вещи стали выкидывать на землю, прямо в лужи, до меня дошло, в чём здесь суть. Пришлось направиться в караульную избу, к офицеру, даже не вышедшему к нашему каравану. Десять рублей серебром, уложенные на наши проездные документы, возымели действие. Солдаты молча удалились, поднимая шлагбаум. В темпе, покидав вещи в фургоны, мы поспешили проехать.
— Вот так, парни, — развёл я руками в ответ на ошарашенные взгляды моих ребят, — такая наша столица, и это ещё начало. Ещё раз напоминаю, по одному не ходить, ружья с собой не носить, в разговоры не встревать. Молчать и слушать, вина не пить, все кошели сложить за пазуху. Сейчас ищем постоялый двор.
Остановиться удалось лишь в третьем по счёту постоялом дворе, первые два были забиты клиентами под завязку. Третий оказался полупустым и неприлично чистым, что объяснилось такими же неприличными ценами. Спорить не приходилось, я не сомневался, что ближе к центру города цены не уменьшатся, скорее наоборот. Пока мы расселились, день перевалил за полдень, такой сырой и ветреный, что солнце не рискнуло показаться на небе, сплошь затянутом тучами. С двумя парнями мы отправились к Никите, адрес он оставил, вернее, нарисовал, когда приезжал в Прикамск. Особнячок, где устроился наш друг, мне понравился. Жаль, что Желкевского не оказалось дома, как сообщил нам привратник у дверей. Оставив ему записку о нашем приезде, мы развернулись обратно, может, Лушников окажется дома.
Дом нашего компаньона ещё не достроили, Акинфий Кузьмич жил во дворе трёхэтажного кирпичного строения, в деревянном флигеле. Тут всё оказалось по-простому, родной человек, никакого привратника, знакомые приказчики. Пока накрывали на стол, Лушников, не сдерживая радости от встречи, спешил вывалить нам все новости столичной жизни, одна приятнее другой. Стараниями Никиты правительство приняло решение вооружить два полка солдат нашими ружьями, военное ведомство заключило контракт на закупку десяти тысяч ружей системы «Луша». Часть суммы выплачена авансом, так, что завод работает на полную катушку, расширяя производство. Подарочные варианты ружей стали популярны среди знати, приближённой ко двору императрицы. Дворяне и военные, купцы и заводчики, уже записываются на август месяц в ожидании своих заказов. Кузьмич пообещал, что наши ружья раскупят за пару дней, даже нет смысла развозить их по лавкам, достаточно сообщить, что они появились, нужным людям. Он тут же взял на себя хлопоты по реализации оружия и припасов.
Удивил его наш рассказ о княгине Морозовой, с просьбой снять для неё квартиру. Тут же дворовые мальчишки отправились проверить возможные адреса, Лушников остался прежним, ничего не откладывал в долгий ящик. Оказывается, за зиму, слякотную и сырую, как обычно в Петербурге, Володин тесть развернул производство сапог, галош и прорезиненных плащей. Да не просто развернул, а стал единственным производителем этой востребованной продукции. Опытный купец сначала заказал огромные партии каучука, через своих представителей в Голландии скупил все запасы этого сырья. Заключил несколько контрактов на поставку каучука прямо из Америки в Петербург. Только после этого пустил в продажу непромокаемую продукцию. Никита не стал заниматься этим делом, хлопот у него хватало с оружием, но патент на резину зарегистрировал и спрятал в свой личный сейф, чтобы не украли. Обувь из резины выходила дорогая, но, здоровье дороже, тем более, для столичных жителей. В отличие от консервативной провинции, столица всегда была падка на модные новинки.
