Беззаветные охотники (СИ) - Greko
Потянулись минуты ожидания, постепенно складывающиеся в часы. Лес жил своей жизнью, не обращая внимания на секрет куринцев. Вокруг было тихо. Лишь временами мелкое зверье пробегало по своим делам. Клонило в сон, но Вася мужественно держался.
Не зря!
Ближе к полудню послышались посторонние шорохи. Потом — шаги. Тихие, но не сказать, что осторожные.
«Расслабились гололобые, — удовлетворённо подумал Вася. — Ну, ничего. Мы это исправим!»
Он подпустил группу из трех чеченцев метров на семьдесят, поскольку в трофейной винтовке не был уверен. Он ее, конечно, пристрелял. Освоил быструю перезарядку. Но еще не привык к ней.
Лесную тишину разорвал громкий выстрел. Один из чеченцев рухнул как куль. Вася тут же перекатился, чтобы сменить позицию. Старую выдавал предательский дымок.
Напрасное телодвижение. Чеченцы, хоть и застигнутые врасплох, тут же подхватили раненого товарища и отошли вглубь леса. Скрылись за деревьями, словно лесные духи, страшилки Фомы, в своих темных рваных черкесках.
Вася их преследовать не стал. Уверенности в напарниках не было ни на йоту. Выждав с полчасика, унтер приказал сворачиваться и осторожно отступать.
Добрались до лесной опушки. Дождались темноты. Лишь тогда крадучись вернулись в крепость.
— Ну, как? — встретил их вопросом Лосев.
Он ожидал возвращения группы на валах тет-де-пона, охранявшего мост через Сунджу.
— Один есть! — гордо ответил Вася и показал ружье, на прикладе которого красовалась одна зарубка. Он ее нацарапал, пока ждали сумерек.
Полковник Пулло в Васин успех не поверил.
— Будто я не знаю, как надо рапорт составлять! — осадил он радостного Лосева. — Вас хлебом не корми, дай егерей обскакать!
Унтер-офицер Девяткин пожал плечами: больно надо!
— Вы мне доказательства принесите, что чечена подстрелили! Тогда награда вам и выпадет!
— Не за награду головой рисковали! — обиделся Вася.
— Ружье, каких свет не видывал, хочешь?
— Кто бы не хотел, Вашвысьбродь⁈
— Ну, так старайся! В Червленую притащил двух мертвяков? О! Кстати! А где их оружие?
— Казакам уже продал! — соврал Вася командиру.
— Это ты зря! Я б тебя по-царски наградил за хорошие клинки!
«Ага-ага! Наградил бы! Чаркой водки и куском пирога с барского стола!»
— Притащи мне если не труп, то оружие. Тогда поверю!
Вася «поверил». Мотивы полковника ему были ясны.
«Вот же хитрый грек! Хочет и конфетку съесть, и на шею сесть! Может, Ваху попросить какое-нибудь ржавье притаранить?»
Был у Васи в детстве случай. Поручил ему дед избавить огород от лопухов. Обещал по меньшей мере «дом в Чикаго», если куча сорняков выйдет аки небоскреб. Юный «натуралист» оказался парнем не промах. Нарвал за баней лопухов из тех, что погуще и повыше. И заслужил благодарность от высшего семейного командования. Вместо награды — порку теми же лопухами, когда афера вскрылась. Но сам метод потом не раз выручал в армейской жизни.
«Не! Ну его на фиг! Тут лопухами по заднице дело не ограничится», — решил унтер и снова отправился в лес.
По договоренности с Лосевым он стал тасовать команды. Каждый раз брал нового бойца. И проверял его на профпригодность к самостоятельному поиску. Кого-то отсеивал. Кого-то брал на заметку.
Вскоре слух о его успехах пошел гулять по крепости. Хоть ни одного кинжала из леса пока не принесли, напарники наперебой расписывали Васины подвиги. Даже егеря прониклись. Потеряв ранеными в лесных схватках пятерых, пришли просить конкурирующую фирму в лице Милова о экспресс-курсах диверсанта.
Действовать решили через фельдфебелей. Накрыли поляну в доме Парфена Мокиевича. Пригласили Васю. Отнеслись к молодому унтеру со всем уважением.
— Ты, видать, Девяткин, пока на черноморском побережье служил, поднабрался азов у пластунов. Ходят слухи про таких лихачей-казаков. Хуч нам покажи свою науку!
Вася про пластунов что-то слышал. Лазутчики. Ножами владеют мастерски.
— Не, рябята! Моя метода другая! Стрельнул — и слинял! А пластуны норовят горло вскрыть супостату!
— Нам твоя метода дюже по сердцу! Бери, мил человек, в свою группу, как в лес пойдешь, одного егеря и одного карабинера! Мы в долгу не останемся! Найдем, чем уважить!
— С Лосевым договаривайтесь! — подсказал Вася решение.
За поручиком не заржавело. Егеря стали постоянными участниками Васиной группы.
Коста. Лондон, апрель по н. ст., 1839 года[1].
Сойдя на английский берег в Портсмуте по мокрым доскам, все путешественники с «Браилова» с облегчением вздохнули: наконец-то твердая земля. Нас изрядно помотало в Бискайском заливе. Да и Средиземное море ранней весной — то еще «удовольствие»! Фрегату предстоял ремонт в местных доках, капитану — долгие споры с портовыми чиновниками.
Мы спешили. Известия, полученные дипломатами, в Стамбуле вызывали изрядную тревогу. Со дня на день ожидалось вторжение турецких войск в Сирию без объявления войны египетскому паше Мухаммеду-Али. Султан уверовал, что его реформы подготовили страну к решению проблемы непокорного паши. Предсказать исход нового конфликта никто не брался, но всем было ясно: египетский конфликт сразу превратится в общеевропейский и общая архитектура договоров и противовесов претерпит кардинальные изменения.
Первая ласточка — визит турецкого министра иностранных дел Решид-паши в Лондон и его закулисные переговоры с лордом Палмерстоном в ноябре прошлого года. Неизвестно, было ли подписано англо-турецкое соглашение о совместных действиях в случае войны. Выяснить это — одна из задач делегации Кудрявцева. На русского посла Поццо де Борго рассчитывать не приходилось. Он вусмерть разругался с Палмерстоном, жена которого в прошлом была любовницей русского дипломата. Дело шхуны «Виксен» окончательно испортило их отношения. Теперь посол общался лишь с главой кабинета, лордом Мельбурном. Глава кабинета отделывался общими фразами, ссылаясь на незнание малозначимых деталей. В Петербурге росло беспокойство.
Об этих сложных обстоятельствах и тревогах мне поведал Кудрявцев во время долгого перехода из Стамбула до Гибралтара. Он совершенно переменил ко мне свое отношение. Праздник, устроенный в нашу честь экипажем, заставил его задуматься. Мои консультации с Фонтоном и пополнение штата моих «слуг» Фалилеем не остались незамеченными. Письмо царя, которое я все же решил показать, все расставило по своим местам.
— Я смею надеяться, Константин Спиридонович, что вы не оставите нас своей заботой до прибытия Цесаревича. Вашего участия в переговорах не требуются. Дипломаты испокон веку общаются на французском. Но выходы в город… Они пугают. Насколько мне известно, англичане проявляют редкий патриотизм в отношении своего языка. Мы же английским не владеем. Даже прием пищи может оказаться для нас нерешимой проблемой. Не говоря уже о покупках. Говорят, в Лондоне все удивительно дешево![2]
Встретивший нас в порту посольский клерк проводил нас на почтовую станцию к заказанному для нас дилижансу. Пока все пили кофе в ожидании погрузки багажа, я вышел во двор, чтобы выкурить сигару. Меня тронул за рукав какой-то мальчишка. Суконная курточка, забавная шляпа на голове и ботинки на два размера больше. Он сунул мне в руку записку и исчез.
Я оглянулся. Сместился так, чтобы исчезнуть из поля зрения окружающих. Развернул клочок бумажки. Вчитался. Вернее, тщательно изучил, ибо моему взору предстал набор букв и цифр:
«I’ll Be waiting on TCKT by cunak, se, v. i-adv.vii (BM 37, PRL), the day we met, v. i-intr.xxviii»
Слово «кунак» не оставляло сомнений: автор записки мой заклятый друг Эдмонд Спенсер. Но как он узнал о моем прибытии в Лондон⁈
— Подскажите, — спросил я клерка, уже сидя в дилижансе, — в газетах было сообщение о прибытии и составе нашей делегации?
— Конечно! В «Морнинг Кроникл», официальном органе Форин-офис.
Ок, один кусочек пазла встал на место. Теперь осталось понять, что таит в себе зашифрованное послание Эдмонда. И отчего такие предосторожности? Чего опасается кунак? Нужно думать!
