Лабух - Иван Валерьевич Оченков
— Как вы могли такое подумать! Разумеется, нет… Три!
— Восемь, — нервно сглотнул заведующий хозяйством и в очередной раз утёр вспотевший лоб платком.
— Дорогой товарищ. Не поймите меня превратно, но не треснет ли у вас лицо?
— У меня⁈ Неужели вы думаете, что я в этом деле один?
— Уверен, что нет, но разве ходатайство начальника милиции не стоит хотя бы пяти лимонов?
— Четыре, — назвал последнюю цифру Гулин.
— По рукам. Но комната должна быть просторная и светлая…
— Да что вы себе позволяете?
— Чулан или дровяной сарай меня не устроит! Я всё-таки не поэт, а музыкант![2]
Говорят, что при проклятом царизме без взятки нельзя было решить ни одного мало-мальски серьёзного дела. Вполне вероятно, всё именно так и было, но я не застал. Зато своими глазами видел советских чиновников в период перехода от Диктатуры пролетариата к НЭПу и могу сказать, что таких жадных, вороватых и бессовестных людей не встречал даже во времена «Святых девяностых». Брали все, за всё и всегда. А немногочисленных относительно честных людей из числа бывших революционеров и фронтовиков это болото либо отторгало, либо затягивало в свою трясину.
Нельзя сказать, чтобы с этим явлением не боролись. Попавшихся беспощадно изгоняли из партии, сажали и даже расстреливали, но… пришедшие на их место через несколько месяцев становились такими же. Потом некоторых из них объявят жертвами политических репрессий.
Но, как бы то ни было, жилплощадь я всё-таки получил. Дом, куда мы отправились вместе с ушлым чиновником, совершенно неожиданно показался мне знакомым. Трехэтажный, с мезонином и портиком над парадным подъездом и обширным двором, вход которого находился с другой улицы. Чёрт возьми, да ведь он дожил до моего времени! Более того, именно в этом доме жил Сеня Фельдман, благодаря которому я и отправился в прошлое!
— А что, товарищ Фельдман тоже тут проживает? — поинтересовался на всякий случай у провожатого.
— Нет, конечно, — даже вздрогнул от такого предположения Гулин, после чего воровато оглянулся и прошептал мне с видом заговорщика. — Вообще-то здесь живёт одна особа, которой наш начальник милиции оказывает знаки внимания. Но, распространяться об этом не рекомендую!
— Понятно.
Выделенная мне комната находилась в одной из коммунальных квартир на втором этаже. Просторная, квадратов примерно в двадцать пять, с лепниной на высоких потолках. Единственным предметом мебели в ней оказалась металлическая кровать с никелированными шишками на спинках и сеткой на пружинах. Вполне вероятно, что прежде она находилась в каком-нибудь богатом купеческом доме, а позже оказалась реквизированной народной властью.
— А кто здесь проживал ранее?
— Да так, один ответственный работник…
— Посадили?
— Ну, что вы! Выделили отдельную квартиру.
— Кучеряво!
— И не говорите, — едва не всхлипнул заведующий хозяйством. — Мне самому, поверите ли, приходиться ютиться в двух комнатках со всей семьей, а у меня мал-мала-меньше.
С этими словами расчувствовавшийся Гулин, отдал ключ от огромного навесного замка и, что называется, откланялся. То есть, вышел вон с гордо поднятой головой, оставив меня одного против насупившихся коренных обитателей.
Собственно говоря, коренными тут были только старушка, проживавшая в одной комнате вместе с внуком — хмурым тощим подростком, постоянно смотрящим исподлобья. Прежде владельцами квартиры были именно они, точнее их семья. Потом с ними проделали все тоже самое, что с семьей Модеста, и в результате их соседями оказалось еще шесть семей — ровно по числу отдельных закутков, включая ванную.
Судя по всему, здешние обитатели всерьез надеялись на присоединение освободившейся жилплощади к своей, а потому встретили моё появление без малейшего энтузиазма. Но, как говорится, человек предполагает, а совнарком располагает.
— Граждане соседи! — начал я, постаравшись придать голосу внушительность. — Торжественный митинг, посвященный моему прибытию, предлагаю считать законченным. А теперь давайте знакомиться — Николай Семёнов.
— Вы из каковских будете? — сразу же решила уточнить мое социальное происхождение и статус монументальная женщина с большой родинкой на породистом носу.
Что ж, на этот вопрос у меня всегда есть что ответить.
— Демобилизованный боец Первой конной армии!
— А гитара? — подозрительно посмотрела на футляр соседка.
— Личный подарок товарища Буденного!
— Вот и хорошо, — непонятно чему заулыбалась она. — Я уж боялась, что интеллигент какой-нибудь. Товарищ, вы как сознательный красноармеец должны войти в наше положение.
— Это вы к чему клоните? — насторожился я.
— Ну, зачем вам такая большая комната одному? Ни мебели, ни какой другой обстановки. Давайте поменяемся?
— Одну мою, на две ваши? — уточнил, подозревая какой-то подвох.
— Ой, вы всё шутите, товарищ, — осклабилась дама. — Нет, я предлагаю вам обменять эту комнату на почти такую же, но чуть поменьше. Зато с обстановкой и отдельным входом.
Предчувствия меня не обманули. Жилплощадь, предложенная мне ушлой соседкой, представляла собой бывший чулан. Маленький, узкий, без окон, но с каким-то затрёпанным диваном, рядом с которым непонятно как уместился шкаф и колченогий венский стул.
— Простите, как вас зовут?
— Алевтина Тихоновна…
— Вам, наверное, трудно живется в такой тесноте? — сочувственно поинтересовался я. — Хотите, попрошу товарища Гулина посодействовать? Он мне говорил, что в бараках мануфактуры Хлудова имеется много места. Что же касается этой комнаты, то её мне выделили по личному распоряжению начальника милиции товарища Фельдмана.
Бараки, ещё до революции принадлежавшие фабриканту Хлудову «славились» своей неустроенностью на весь Спасов и его окрестности, так что от моего любезного предложения милейшая Алевтина Тихоновна предпочла отказаться. После чего, поджала губы и ретировалась. Остальные жильцы, услышав о моих связях в правоохранительных органах, так же быстро рассосались.
Прощание с семьей Никифора вышло кратким. Василиса Егоровна посетовала, что не успела постирать моё бельё или приготовить что-нибудь на дорогу. «Глава семьи», как водится, был на службе и на церемонии прощания не присутствовал. Глаша ограничилась тем, что протянула на прощание руку.
Похоже, единственными, кто и впрямь сожалел об уходе квартиранта, были любившая слушать мои песни под гитару Луша и кот Мурзик. Предчувствуя непоправимое, зверёк растеряно тёрся об мои ноги, потом несколько раз недоумённо мявкнул, обращаясь к хозяевам, но те его не поняли.
— Приходи к нам в гости! — предложила девчонка.
«И не с пустыми руками» — добавил взглядом кот.
— Обязательно, — пообещал, прекрасно понимая, что не собираюсь этого делать.
Оставалась только одна проблема, которую я не успевал решить
