Сотник (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Царь немного постоял. Подумал, глядя молча в затылок Макария. И не прощаясь, вышел.

Он шел сюда, чтобы объясниться. Чтобы совместно с митрополитом продумать, как им выкрутиться из сложившейся ситуации. Ведь никаких обвинений он пока не признал, пообещав во всем разобраться. Однако вместо старого союзника нашел здесь если не врага, то того, кто его презирает.

– В холодную его, – холодно процедил Государь, выйдя из палат, в которых расположили митрополита.

– Но… – хотел было возразить слуга, но осекся, увидев жесткий и решительный взгляд Царя.

– Немедленно! – прошипел Иоанн Васильевич. И решительным шагом удалился. Ни видеть, ни общаться более с Макарием он не желал…

Глава 6

1554 год, 21 октября, вотчина Андрея на реке Шат

Осень стремительно продвигалась, неуклонно приближаясь к зиме. Что в разгар Малого ледникового периода[12] было особенно заметно и волнительно. Так что, казалось бы – конец октября, но ощущался он уже скорее, как середина или даже конец ноября. По утрам подмораживало изредка, покрывая траву инеем. Но речная вода пока держалась и боролась за жидкое агрегатное состояние.

Люди же, предвкушающие холода, активно к ним готовились. Басню про стрекозу и муравья Андрей уже рассказал, и она обрела немалую популярность среди обитателей вотчины. Впрочем, не только ее одну, ему вообще частенько приходилось выступать спикером рассказывая разного рода истории. Где-то просто увлекательные. Где-то заставляющие задуматься. Но непрерывно. Впрочем, это уже совсем другая история.

Итак – вотчина оживленно шевелилась, бурля как вода в котле.

Располагалась она на мысу, образуемым изгибом реки Шат в том месте, где в XXI веке располагалась деревня Кукуй[13]. По правому берегу, примерно в 57 км выше по течению от тульского кремля и в 19 км – ниже Иван-озера, опять-таки по течению. Тула, правда, стояла на реке Упе, а вотчина – на Шат. Но в этом не было никакой сложности, ибо Шат являлась притоком Упы.

Судоходства по этим водным путям в понимании XXI века организовать было нельзя. Но на дворе стоял XVI век и крупные лодки длинной до 15 метров вполне могли ходить от Тулы до Иван-озера. На реке Шат, правда, хватало узостей всего в 5–6 метров из-за которых эти лодки не смогли бы там развернуться. Но и разливы имелись, да и далеко не во всем течении Шат была столь узкой, скорее наоборот.

Вотчина и окружающие ее земли поместья, располагались на самом южном «берегу» России. Во всяком случае в этих краях. Восточнее то имелись уже владения и в Хаджи-Тархане. Но здесь, по округе, южнее поместий и тем более вотчин ни у кого более не наблюдалось. Точнее ранее они там стояли. Но в 1552 году как погорели, так и не возрождались. Впрочем, несмотря на такое пограничное положение, в вотчине было спокойно. Степняки после событий 1553–1554 годов достаточно настороженно относились к этому направлению. Особенно после того, что Андрей устроил в 1554-ом…

И это позволяло спокойно работать.

Ключевые организационные вопросы с управлением Андрей к этому времени уже решил. Все-таки вотчина не завод имени Лихачева и представлял собой нечто едва выходящее за рамки малого бизнеса. Поэтому к 21 октябрю парень в плане реорганизации управления занимался преимущественно контролем, отслеживая и корректируя то, как выполняются его инструкции. Единственным направлением в этом управленческом проекте, которое требовало постоянного внимания с его стороны, оказалось образование. Всех этих новоявленных управляющих разных рангов, требовалось обучать хотя бы элементарным вещам. И никто, кроме него это сделать не смог.

Андрей все-таки слепил учебники.

Во главе угла встал, конечно, букварь. Ибо не умение читать обрубало почти все пути к учености. Пусть даже и самой элементарной. Местных наработок по этому вопросу парень не знал. Поэтому опирался на то, с чем сталкивался в собственном детстве. В той степени, в которой он вообще это все помнил. Как несложно догадаться, память его изрядно подводила, поэтому приходилось опираться преимущественно на здравый смысл.

Первый раздел букваря состояла из блоков, посвященных буквам. Не всем. Дубли, которых в русской письменной традиции уже получилось много, он не стал выделять. Просто выбрал «правильные» на его взгляд. И проработал их в привычном для XX–XXI веках ключе. А Марфа снабдила все это художество еще и рисунками в стиле скетча, которым владела, чтобы даже без учителя можно было разобрать – где какая буква. Второй раздел букваря он посвятил слогам и складам. И, наконец, обратился к словам. Далее же, в четвертом разделе, он разместил маленькую хрестоматию для чтения в которой использовал самые, что ни на есть простые, но осмысленные выражения, снабдив их скетч-иллюстрациями.

Надо сказать, что иллюстраций вообще было много. Даже, скорее, очень много. В среднем половина страницы заполнялась именно графикой. А в первой же части, посвященном буквам, иллюстрации так и вообще достигали семидесяти-восьмидесяти процентов информации.

В самом конце букваря располагалась справочная часть. Там Андрей размести таблицу с полным алфавитом, названием букв, ее звучанием, числовым соответствием и соответствием глаголице. Включив туда даже те буквы, которые не описывал, считая дублями или утратившими смысл. А далее, за таблицей, просто записал перечень основных, предельно просто сформулированных правил, так или иначе связанных с чтением и письмом. Завершал же справочную часть он таблицей специальных символов. Причем не только той, что уже употреблялась, но и той, которая требовалась в некой перспективе, вроде всякого рода двоеточий, многоточий, запятых и так далее.

Получилось довольно добротно и основательно. Во всяком случае на фоне того, что вообще в те годы существовало. Не только на Руси, но и в принципе, в мире.

Тут нужно отметить, что восприятие грамотности в XX–XXI веках и ранее очень сильно отличалось. Причем не в деталях, а в принципе. Дело в том, что справочников и словарей до конца XIX века попросту не существовало. Во всяком случае в России, в которой внятной регламентации языка до советской эпохи не существовало вообще. Во всяком случае всеобъемлющей. Из-за чего все эти вещи и не выступали эталоном правильности. Вместо них опирались на читательский опыт[14] и свое виденье вопроса. Это отмечал еще Белинский в начале XIX века, говоря о том, что в русском языке столько же правописаний, сколько книг и журналов[15].

На Руси в XVI веке кроме очень узкой ниши официальных документов, в которых подражали насколько могли старым текстам, имелась бытовая орфография и буквоупотребление, которые довольно сильно плавали от района к району. Общая его идея была близка к языку интернета – главное, чтобы адресат послания тебя понял, все остальное не имело никакого значения.

Так что Андрей без малейшего зазрения совести или иных рефлексий лепил букварь для обучения бытовому письму. Такому, какому хотел. Просто давая будущим ученикам возможность понимать и другие тексты, в которых массово употреблялись дубли, давно потерявшие всякий смысл в живом языке. Какая-то смысловая нагрузка в них оставалась только в официальных публичных текстах. Но и там мало кто понимал – почему в этом слове употреблялась такая буква, а не иная. Максимум ссылаясь на какие-то старые книги, где делали также…

Вторым учебником Андрея была «Арифметика начальная» которая в свое время вызвала в нем массу рефлексий. Теперь же, глядя на этот текст, он был еще более доволен, чем букварем. А чувство тревоги, если и возникало, но не сильное.

На Руси в 1554 года безраздельно властвовала старинная система непозиционного счета и запись чисел в такой же архаичной форме[16]. И она, в целом, в смешанном виде употреблялась даже в начале XVIII века, встречаясь даже в датах на копейках[17]. Однако в Европе индо-арабские цифры, попав в районе X века[18], получили широкое распространение в XIII–XIV веках. Из-за чего активно участвовали в переписке, в том числе бытовой или торговой. И купцы эти цифры ведали практически повсеместно. Тем более, что восточные торговцы, приезжающие из Крыма и по Волге, так же их употребляли. Так что Андрей, немного подергавшись, остановился на них, как более привычных для себя.