Сотник (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

– Ну если так.

– Так. Именно что так. А в крепости ведь нужно все поставить по уму. И стенки крепкие, чтобы постоянно не обваливались. А там кирпичи нужны стойкие к огню, а не простые. И трубу вывести, чтобы тяга была и дутье получалось сильнее по естеству, а не по усилию. И меха добрый сделать. И многое другое. Не говоря уже про коморку. Много времени и сил они займут. И не все получится быстро сделать. Разумеешь?

– Тебе виднее хозяин. Я-то хотел все это как есть и поставить там.

– Как есть нет смысла. Это, – указал Андрей на печь, – временное решение. Просто потому, что мне больно смотреть на то, как люди, служащие мне, изнуренно долбят молотами. Тяжелый, пустой труд. На самом деле, если знающие увидят эту городуху – засмеют. Посему в крепости если и делать, то сразу по уму.

– Засмеют? О! Вот те крест – ковали за знания эти и душу продадут, и близких своих заложат! – возмутился Илья. – А ты говоришь, засмеют.

– Те, кто разумеют – засмеют, – все равно настаивал на своем Андрей. – Ибо то, что мы тут нагородили – древность древняя. Так еще до рождения Христа в Индии железо пекли. Ныне то, понятно, многое устроили по уму.

– А мы отчего сие не ведаем?

– Так только очень немногие семьи кузнечные о том ведают, да и те обитают в землях магометанских. И берегут сию тайну как зеницу ока. Уже тысячу лет берегут, а до них другие стерегли.

– Откуда же ты о ней прознал?

– Ты хочешь, чтобы я тебе ответ просто придумал или соврал что-нибудь интересное? – усмехнулся парень.

Илья вяло улыбнулся, но промолчал. По нему было видно – любопытно, безумно любопытно. Но настаивать не хочет. А сынок его возьми да ляпни:

– Неужто на сковородках адских можно болтать? Боль же. Ужас. Страх. Ни словом обмолвится, ни вздохнуть. Одна сплошная пытка. Отец Афанасий так сказывал.

– А он там был? – усмехнувшись, спросил Андрей.

– Где?

– Ну где эти сковородки стоят.

– Да откуда? Он же жив. – произнес сынок да осекся, глядя на улыбающееся лицо Андрея. – Но боль. Разве можно привыкнуть к тому, что тебя жгут раскаленным железом?

– Глупости это. К любой боли можно привыкнут, – нехотя ответил Андрей и замолчал, не желая развивать тему. Но сын кузнеца не успокаивался…

– А что потом?

– Что потом?

– Когда к боли привыкнешь.

– Вот тебе по нежной юности тяжко было к горну подходить от жары?

– А то как же!

– А теперь?

– Да ничего.

– Вот и ответ на твой вопрос.

– Но ведь тогда получается, что горение в аду не может быть вечным мучением.

– А кто тебе сказал, что в аду это главное мучение? – нехотя ответил парень.

– Ну…

– А аду нет запертых дверей. Но никто оттуда не уходит. Ибо совесть, нередко бессильная тут – там обладает безграничной властью. И наказание твое не в том, чтобы гореть, а в том, что ты раз за разом умираешь от страшных, обостренных мук совести за совершенные дела. Умираешь, а умереть не можешь. И деться никуда не можешь. – произнес Андрей, вспомнив очень понравившуюся ему концепцию из сериала «Люцифер».

– А как же дьявол? Разве он не борется с Господом нашим за наши души? Разве не истязает нас на потеху своей черной души?

– Господь наш Всемогущ. А это значит, что дьявол супротив него – ничто. Иное говорить – оскорблять Всевышнего, сомневаясь в его всемогуществе. Нет, дьявол просто присматривает за адом. Считай управляющий или приказчик. Поганая работенка, на которую ее туда самого упекли в наказание за бунт. Поверь – смотреть из века в век на корчащихся в муках совести людей удовольствие отвратительное. И само по себе та еще пытка. Не забывай – он ведь ангел. И хоть взбунтовался супротив отца, но нутро-то свое никуда не дел. – продолжал он рассказывать им сериальную концепцию.

– А черти?

– А что черти?

– Ну они ведь охотятся за нашими душами!

– Да кому они нужны? – фыркнул Андрей.

– Но…

– Хватит, – произнес молодой вотчинник, подняв руку. – Я не хочу об этом более говорить. И вы о том, что я вам сказал, не болтайте.

Все четверо энергично закивали, но по лицам было видно – этот секрет они разболтают. Уже сегодня вечером и разболтают. О том, что их хозяин много всего знает, оттого что в аду, сидя на сковородках беседовал с другими грешниками. И оставалось только гадать – через сколько дней, край недель, его слова в той или иной форме дойдут до отца Афанасия… или даже до Царя.

Глупо. Он опять фигню сболтнул.

Видимо все эти вопросы, связанные с организацией и обучением, совершенно ему всю голову забили, из-за чего он снова стал жестко промахиваться. Он ведь по сути забыл, что разговаривает с аборигенами XVI века. А зря… очень зря…

Глава 5

1554 год, 21 сентября, Рим

– Кто там? – устало спросил Игнатий Лойола, подняв глаза на секретаря, слишком поспешно вошедшего к нему.

– Брат Доминик. Вы просили безотлагательно докладывать о его приходе.

– Да, конечно. Зови.

Тот вошел. И они минут пять уделили ритуалу пустых слов и совершенно формальных приветствий.

– Наш общий друг, Станислав, – наконец перешел к делу брат Доминик, – посылал своего человека в Тулу, чтобы разобраться в происходящем. И тот, вернувшись, сказал ТАКИЕ слова, что многих они и испугали, и заворожили одновременно.

– Вот как? – заинтересовался Лойола. – И чем же?

– Брат Себастьян заявил, будто бы уверен, что этот странный человек действительно воскрес.

– Доминиканец?! – не на шутку удивился Игнатий. – Это сказал доминиканец?! Не верю.

– Это еще не все. Незадолго до моего отъезда стало известно, что в Москве волнения. Сильные. По последним сведениям, туда идет их Царь с войском.

– Он же обычно в Москве и сидит.

– Обычно, но не всегда. Как только он выступил на юг, чтобы противостоять вероятному вторжению тартар, так волнения и начались. Верующие выступили против митрополита.

– Это еще почему?

– Мы пока разобраться не смогли в причинах, породивших этот бунт. Нам известно только, что они требуют его судить. Звучат обвинения в симонии, стяжательстве, а также потворстве степным набегам да угону христиан в рабство.

– Это же безумие!

– Однако это так. Протопоп Сильвестр пожелал лавров Мартина Лютера и выступил с резкой критикой как митрополита, так и всей церкви схизматиков, используя многие из доводов еретиков. В том числе Сильвестр требует секуляризации с полным отторжением церковных имуществ. А чтобы его обвинения стали более весомыми, приплел к ним сущие нелепицы. Например, потворство степным набегам и фарисейство.

– Но он ведь их как-то объясняет.

– Да. Но совершенным вздором. Дескать, в то время, когда весь честной народ помогал тульскому полку оправиться от нашествия тартар и укрепится, церковь, ведомая митрополитом, пыталась получить свою долю в этой помощи.

– А она пыталась?

– Это мне не известно.

– Как все неприятно поворачивается… – произнес Игнатий Лойола.

– Именно так, – кивнул брат Доминик. – И именно протопоп Сильвестр выступает за церковное признание Андрея из Тулы воскресшим Всеславом Полоцким…

Они еще немного поговорили, и брат Доминик удалился. А Игнатий Лойола расплылся в скептической улыбке, в сторону закрытой двери.

Не требовалось большого ума, чтобы понять замысел доминиканцев. Игнатий развернул мощную кампанию по критике их деятельности, указывая на беспомощность и неспособность выполнять поставленные перед ними задачи. Провал прозелитизма в Литве. Нарастающий кризис в Москве. Развал униатского движения. Доминиканцев было за что критиковать в те годы. И Игнатий это делал. Со все нарастающей силой. Так вот. Брат Доминик ясно и отчетливо дал понять, что Лойоле нужно отступиться. Иначе его ждут проблемы. Серьезные проблемы. В том числе и новые обвинения в ереси, вплоть до поддержки протестантизма со всеми вытекающими.

Немного помедлив и все обдумав Игнатий Лойола отправился на прием к Юлию III…