Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны
В конце концов дождь ослабел. Вскоре небо стало медленно светлеть, предвещая зарю.
Все картофелины — и отложенные про запас, и те, что остались в костре, — намокли и разбухли, причем последние предварительно сгорели. Разжечь сырые дрова было немыслимо. Билли утих, и Метью отправился на разведку. Отшельник говорил, что источник еды находится где–то неподалеку. Что ж, не грех попытать счастья.
Искать долго не пришлось: тело самого отшельника послужило указателем. Сперва Метью почудилось, что отшельник лежит тут один, но, подойдя поближе, он увидел второе тело: на горле трупа тесно сомкнулись пальцы отшельника. На последнем было множество ран, в том числе страшная дыра на голове, нанесенная, как видно, топором. Можно было в общих чертах понять, как разворачивались события, хотя детали было уже не восстановить. Вероятнее всего, его нашли в лачуге и заставили вести к тайнику; возможно, вышло и по–другому: мародеры застали бородача у тайника, а жилище сожгли уже потом. Одно не вызывало сомнений: он решил не даваться им живым и задушил одного из бандитов, пока другие наносили ему смертельные удары. Он был, наверное, недюжинным силачом.
Мародеры уволокли то, что смогли. Метью не пришлось долго возиться, чтобы обнаружить остальное; он забрал четыре банки тушеной говядины — более чем достаточно на один день. Билли был очень слаб, и теперь важнее всего путешествовать налегке.
Метью снова оглянулся на трупы. Запаха почти не было: видимо, роковые события произошли не больше двух дней назад. Под телом задушенного оказалась скомканная материя. Метью узнал напрестольную пелену с алтаря. Видимо, за нее грабитель и поплатился жизнью: ведь он совершил святотатство.
Метью потянул за край и вытащил накидку. На ней было три сюжета из жития святых мучеников: Стефан, побиваемый камнями, колесуемая Екатерина, Себастьян, утыканный стрелами. Метью накрыл пеленой голову отшельника и побрел прочь.
Билли бодрствовал, но метался в горячке. Метью понял, что мальчика нельзя оставлять здесь, что главное — как можно быстрее доставить его к Лоренсу; с другой стороны, он не сможет ни идти, ни цепляться за спину Метью. В конце концов Метью разодрал одно из одеял на полосы и связал из них сбрую, чтобы укрепить Билли у себя на спине. Ни одному, ни другому это не сулило удобства; оставалось надеяться, что сбруя докажет хотя бы свою практичность. Мальчик в который раз отказался от еды. Метью опорожнил одну из банок с мясом, заедая более или менее сухой картошкой, и, пристроив Билли у себя на спине, устремился дальше на запад.
Мальчик оказался весьма тяжел. Он то стонал, то плакал, то в забытьи тыкался Метью в правое плечо, так безжизненно притягивая Метью к земле, что тот пугался, не умер ли он; однако, повернувшись, он слышал его тихое дыхание. Метью пробовал шагать, как автомат, стараясь выкинуть из головы все, кроме необходимости переставлять ноги, однако, поверив было, что это ему удается, он внезапно почувствовал неимоверную боль и усталость. Выход один — отдохнуть: найти как можно более мягкий пятачок, лишенный камней, опуститься на колени, раскинуть руки и так замереть, будучи придавленным к земле весом Билли. Не хотелось и думать о том, чтобы развязывать ремни, нарезанные из одеяла, и снимать со спины ношу: такое было не под силу ни ему, ни Билли.
Однако после полудня это все же пришлось сделать. Они снова пересекали саутгемптонский эстуарий, покрытый засохшей грязью. Метью почувствовал, что окончательно ослабел, и решил, несмотря на отсутствие голода, подкрепиться. Вскрыв одну из банок, он попытался накормить и Билли, однако тот уже вообще не откликался. Устроив мальчика как можно удобнее, Метью съел мясо сам. Пока он ел, солнце выкатилось из–за облаков; насытившись, он позволил себе растянуться на солнцепеке, думая, что уже через несколько минут поднимется. Однако организм снова подвел его: проснувшись, он обнаружил, что солнце переместилось в западную часть небосвода. Впрочем, Метью все равно не знал толком, сколько времени провел в забытьи. Мальчик не спал, а смотрел на него тяжелым, пустым взглядом. Потом он закашлялся, и все его тельце заходило ходуном.
Метью снова устроил Билли у себя на спине и зашагал дальше, стыдясь своей лени и стремясь наверстать упущенное. Торопливость всего лишь лишила его сил; вскоре он был вынужден передохнуть; дальше он пошел уже не с такой скоростью. Теперь и время, и расстояние превратились в отвлеченные понятия: противоположный берег эстуария не приближался, зато солнце валилось с небес буквально на глазах. С неожиданной ясностью, пронзившей его, как физическая боль, Метью понял, что им не суждено сегодня добраться до вожделенного грота.
Теперь ему было все труднее бороться с усталостью, которая переносилась кровью по всему телу. Каждый шаг давался невероятным усилием воли. Каким–то чудом удалось вскарабкаться на противоположный берег; немного передохнув, он заковылял дальше. Под ногами росла высокая, шелковистая трава, в которой порхали две бабочки. Ему хотелось лечь, утонуть в этой свежести, но он знал, что этого ни в коем случае нельзя делать. Метью решил остановиться у группы деревьев, высящихся в отдалении. Там он снова собрался с силами. Вон та изгородь… Тот кустарник… Та куча обломков… Он шел от точки к точке, от одной промежуточной цели к другой.
Когда солнце скрылось, его покинули последние силы. Метью рухнул на колени у пересохшей канавы, заросшей терновым кустарником. Опустив мальчика на землю, он склонился над ним. Лицо Билли было покрыто потом, запекшиеся губы приоткрылись. Метью отвязал от рюкзака канистру и приложил ее к губам Билли. Тот стал жадно глотать. Напившись сам, Метью опрокинулся на землю, крепко обнимая Билли. Оба тотчас уснули.
Метью разбудили плач и беспокойное ворочанье мальчика. В ночном небе сияла почти полная луна. Воздух был теплым и свежим, искрились бесчисленные звезды. Он снова дал Билли попить и заговорил с ним, убеждая, что они почти пришли, что уже завтра наверняка доберутся до места. Спустя некоторое время мальчик снова уснул, и Метью застыл, глядя на его лицо, озаренное лунным светом. Поблизости кто–то громко хрюкал и сопел — видимо, у ежей наступил брачный период.
Метью почувствовал сосущий голод и, открыв предпоследнюю банку с мясными консервами, съел половину, надеясь, что утром Билли захочет перекусить. Он запил мясо водой и понял, что канистра почти совсем пуста. У первого же проточного водоема нужно будет снова ее наполнить.
Метью вспомнил ручей вблизи грота и как стояла рядом с ним на коленях Эйприл. Он осознал свое одиночество, понял, что потерпел неудачу. Ему предлагалось нечто такое, на что он не был вправе даже надеяться, — но он отверг предложение. Он знал, что, поступая так, наносит ей рану, однако только сейчас до него дошло, насколько глубокую. И все же ей хватило сил и здравомыслия, чтобы смириться с этим и исцелить не только саму себя, но и его. Он был совершенно уверен в этом — уверен так твердо, как ни в чем и никогда в предшествовавшей жизни.
Билли спал мирным сном. Метью прилег с ним рядом и перестал сопротивляться усталости. Их ждал последний рывок, в преддверии которого он снова обрел надежду на спасение.
На следующее утро, едва снявшись с места, путники столкнулись с группой людей: тремя мужчинами и двумя женщинами. Все они были молодые и довольно чистенькие. Метью увидел их не сразу, они же приметили его с Билли издалека; путешественники отдыхали рядом с развалинами, в которых, судя по всему, недавно рылись. Группу охраняла собака, овчарка, не отходившая от одного из мужчин, так что было сразу понятно, что это ее хозяин. Метью подумал, что ему не стоит менять направление; кроме того, тяжесть тела Билли заставляла его придерживаться как можно более прямого маршрута.
Когда до людей оставалось несколько ярдов, человек с собакой крикнул:
— Что случилось с мальчиком? Ногу сломал?
Метью остановился. Его раскачивало, мускулы свело судорогой. Собака ощетинилась и негромко зарычала.
— Болен, — пробормотал Метью.
Они какое–то время разглядывали его, а потом безразлично отвернулись. Полная девушка с еврейской внешностью шепнула что–то подруге; обе засмеялись. Теперь Метью с Билли интересовали только овчарку: не сводя с них глаз, собака тихонько рычала. Среди сложенных на траве банок Метью заметил порошковое молоко.
— Не могли бы вы поделиться с нами баночкой молока? — спросил он. — Или немного отсыпать? У меня есть только мясо, а мальчик не может его есть. Возможно, от молока он не откажется.
Полная девушка сказала:
— Джо, может, действительно…
Но человек с собакой оборвал ее:
— Замолчи! — Повернувшись к Метью, он приказал: — Идите своей дорогой. Нам хватает невзгод и без больных детей.
Собака, распознавшая в голосе хозяина раздражение, зарычала отчетливее. Метью побрел дальше. Еще некоторое время до его слуха доносились голоса и смех.
