Олег Авраменко - Принц Галлии
— Клотильды уже нет, — сипло произнес Гастон, избегая взглядом Эрнана. — Она умерла.
От неожиданности Шатофьер резко осадил лошадь.
— О Боже! Когда?
Д’Альбре тоже остановился.
— В среду. А вчера утром ко мне прибыл гонец с сообщением о ее смерти.
— И ты все это время молчал?!
— Хотел было сказать Филиппу, но как раз тогда он места себе не находил из-за тех подозрений относительно беременности Бланки, и у меня просто язык не повернулся. Ну, а потом он был так счастлив...
— Сукин ты сын! — вскипел Эрнан. — Почему мне не сказал?
— Как это не сказал? Вот же я говорю тебе.
— Это сегодня. А вчера?
Гастон горько вздохнул:
— Ты предложил мне составить тебе компанию, и я боялся, что, узнав обо всем, ты передумаешь, уговоришь меня поехать в Тараскон. А я не хотел туда ехать, не хотел и оставаться в Памплоне, видеть наших, смотреть им в глаза. Я готов был бежать на край света.
— Почему?
— Потому что мне стыдно, Эрнан, — с неожиданным пылом ответил Гастон. — Потому что именно я виновен в смерти Клотильды. Симон каким-то образом прознал о моих планах насчет развода и написал Амелине — а та взяла и рассказала Клотильде. Это, конечно же, потрясло ее... — Он сглотнул. — У нее начались преждевременные роды... и она умерла... Они оба умерли — Клотильда и ее ребенок... мой ребенок... сын... Я так долго ждал сына, моего наследника... а он умер, так и не родившись... Из-за меня умер! — Гастон ударил шпорами лошадь и вырвался вперед.
Некоторое время Эрнан ехал позади. Когда, наконец, он поравнялся с д’Альбре, лицо у того было спокойным и сосредоточенным.
— А знаешь, Гастон, что это такое? Это совесть. Она всегда просыпается слишком поздно и в самый неподходящий момент.
Гастон ничего не ответил, как будто вообще не расслышал реплики Эрнана. А тот после минутного молчания задумчиво произнес:
— И все-таки странная череда смертей, ты не находишь? Все началось с короля Фернандо Кастильского, затем граф Байоннский с обоими сыновьями, виконт Готийский, виконт Иверо, святейший отец, Филипп-Август Французский, Филипп де Пуатье, а теперь вот и твоя жена.
— Каждую минуту кто-то где-то да умирает, — сухо произнес Гастон. — И я не вижу, чему тут особенно удивляться.
— Э нет, дружище, таки есть чему. Ведь все эти смерти так или иначе затрагивают меня — ну, точно мор какой-то пошел...
ГЛАВА LXIII. КЛАВДИЙ ИВЕРО
Возведенный на руинах римской крепости Калагуррис-Нассика замок Калагорра, родовое гнездо графов Иверийских, произвел на наших друзей удручающее впечатление. Роскошная внутренняя обстановка лишь подчеркивала царившую в нем удушливую атмосферу тоски и безысходности, делая ее совершенно невыносимой, доводя контрасты до полнейшего абсурда. Новоприбывшие не встретили здесь ни единой улыбки, ни одного радостного лица. Только три луча света было в этом мрачном царстве печали и запустения, три юные княжны — Елена, Диана и крошка Маргарита, — но и они предпочитали прятаться от постороннего взгляда за траурными одеяниями.
Граф Иверо не вышел даже поприветствовать гостей. Вместо него всем заправляла графиня Диана Юлия, дочь покойного императора Корнелия IX, тетка ныне царствующего Августа XII, высокая стройная сорокалетняя женщина, которую за страстное увлечение астрологией и алхимией (чем грешили многие отпрыски римского императорского дома) в Испании прозвали итальянской ведьмой. С гостями графиня была любезна, но сдержана; ее лицо не выказывало ровно никаких эмоций, и только внимательный наблюдатель, каким был Эрнан, мог заметить в ее взгляде затаенную боль.
Поскольку Альфонсо XIII публично объявил об аресте младшего брата, Шатофьер решил не скрывать этот факт, так что отведенные Фернандо де Уэльве покои находились под совместным надзором королевских гвардейцев и замковой стражи. Афишируя настоящее положение вещей, Эрнан преследовал вполне определенную цель и не ошибся в своих расчетах: в десять часов вечера к нему явился камердинер графа и передал, что его господин готов повидаться с ним в любое удобное для него время. Это было высказанное в вежливой форме предложение о немедленной встрече. Эрнан только и ждал этого и выразил желание встретиться как можно скорее, а если граф не возражает, то прямо сейчас. Получивший четкие указания камердинер предложил Шатофьеру следовать за ним и провел его в личные апартаменты хозяина замка.
Еще недавно Клавдий Иверо считался одним из самых блестящих вельмож всей Испании. Это был высокий, крепкого телосложения мужчина, волевой, энергичный и моложавый с виду — мало кто давал ему больше тридцати пяти лет, хотя на самом деле ему было за сорок. Однако трагическая смерть сына сломила его. За последние полтора месяца он постарел как минимум на двадцать лет, и Эрнан просто не верил своим глазам: неужели этот немощный старик с седыми волосами, изборожденным морщинами лицом и усталым, опустошенным взглядом и есть тот великолепный сеньор, которого он видел в начале сентября в Памплоне? На какое-то мгновение Эрнана обуяли сомнения. Правильно ли он поступает, собираясь довериться человеку, одной ногой стоящему в могиле и с нетерпением ждущему смерти, как милости Божьей, как избавления от своих страданий? Разве способен такой человек на решительные поступки? Может, лучше было бы обратиться к графине?..
— Прошу садиться, господин граф, — скрипящим голосом произнес Клавдий Иверо, указывая на кресло возле горящего камина.
Эрнан сел. Граф слабо кивнул своему камердинеру, и тот вышел, оставив господ вдвоем.
— Итак, — заговорил Клавдий Иверо, как только дверь за слугой затворилась, — кастильский король велел арестовать своего брата. За что?
— По обвинению в государственной измене.
— Ага... Ну, это неудивительно.
Посему в комнате воцарилось тягостное молчание. Граф сидел с закрытыми глазами, бессильно откинувшись на спинку кресла. На его лице застыло выражение смертельной усталости. Эрнан мысленно ругал себя, что допустил ошибку, не доверившись графине. Но уже было поздно менять планы. Диана Юлия наверняка удалилась в свои покои, или же до утра уединилась в своей алхимической лаборатории и колдует там над колбами и ретортами.
Наконец Клавдий Иверо раскрыл глаза.
— Господин граф, король прислал мне копию протокола допроса моего сына. — (Эрнан побледнел.) — Там не указано никаких имен — ни исполнителей, ни свидетелей, — вероятно, он опасался, что я стану мстить... И, кстати, напрасно. Правосудие есть правосудие... Но, по имеющейся у меня информации, вы были непосредственно причастны ко всем тем событиям.
«Он наводил справки! — воспрянул духом Эрнан. — Значит, еще не все потеряно».
— Да, дон Клавдий, я участвовал в раскрытии заговора.
— В таком случае, вы именно тот человек, который мне нужен.
Шатофьер привстал и поклонился:
— Я весь к вашим услугам.
— Дело в том, сударь, — продолжал граф Иверо, — что из протокола допроса я понял лишь то, что мой сын, по глупости своей и безрассудству, впутался в заговор, об истинной цели которого даже не подозревал. По моему убеждению, это чистейшая нелепица, что он покусился на те злосчастные векселя. В конце концов, я не тиран, я продал бы несколько своих имений и заплатил бы по всем его долгам, а в при необходимости и защитил бы его от гнева матери. Я одно хочу знать: верно ли я догадался, что мотивы Рикарда были чисто личные?
— Да, дон Клавдий. В своем разрыве с принцессой Маргаритой ваш сын отчасти винил нынешнюю графиню Бискайскую, и ее брат воспользовался этим обстоятельством, а также тем состоянием глубокого отчаяния...
— Не будем лицемерить, сударь, — перебил его Клавдий Иверо. — Скажите прямо: Александр Бискайский воспользовался безумием моего сына. Его все еще разыскивают?
— Бывшего графа? Да. Недавно король удвоил сумму вознаграждения за его поимку.
— Уже напали на какой-нибудь след?
— Увы, нет. Он будто сквозь землю провалился.
— А как остальные участники заговора?
— Все, кроме одного, казнены.
— Жозеф де Мондрагон все еще жив?
— Он был приговорен к пожизненному заключению. Как мне стало известно, монсеньор Франциско де ла Пенья отказался подписать ему смертный приговор на том основании, что не было прямых доказательств его причастности к заговору — лишь предположения прочих обвиняемых, что он также участвовал в этом деле... ну, и еще мои собственные умозаключения. Однако теперь это несущественно. На прошлой неделе Жозеф де Мондрагон покончил с собой — повесился в своей камере.
— Об этом позаботился король?
— Скорее, принцесса Маргарита.
— Понятно... А что говорят в Памплоне про смерть Рикарда?
— Все убеждены, что его убил Александр Бискайский. Почему — высказывают самые разноречивые предположения, но ни одно из них не бросает тени на вашего сына.
