Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга - Филип Хосе Фармер
Паспарту спустился вниз и достал из почтового ящика письма. Увидев счет из газовой компании, он выпучил глаза. Чтобы расплатиться с этими долгами, ему придется работать задаром больше восьмидесяти дней. Фогг, хоть и был героем, но отличался строгими принципами и не стал бы брать на себя эти расходы.
Ночь тянулась невыносимо долго и мучительно. Ауда тщетно пыталась заснуть в своей комнате. Фогг сидел у себя в кресле и пытался разобраться со своим душевным состоянием. Действовал он осторожно, как электрик, которому без схемы приходится отыскивать причину неисправности в перепутанных проводах, находящихся под высоким напряжением. Всего одна ошибка, и он может серьезно пострадать или даже погибнуть. Время от времени по телу у него пробегала дрожь. Его зрачки то расширялись, то сужались. Ноздри раздувались. Уши и кожа на голове начинали подергиваться. Пальцы вцеплялись в подлокотники кресла так сильно, словно хотели содрать обивку. По лицу градом стекал пот.
Иногда он начинал стонать. Лицо у него искажалось то гримасами боли и ненависти, то отвращения, презрения или ужаса. Он беззвучно произносил слова, которые ему давно уже стоило высказать. Тело его напрягалось и дрожало, словно с ним случился эпилептический припадок. Иногда же, напротив, полностью расслаблялось, как у человека, только что отошедшего в мир иной.
Рассвет застал Паспарту у двери Фогга. Если бы он услышал шум и заподозрил, что Фогг пытается причинить себе вред или, хуже того, покончить с собой, он тут же ворвался бы в комнату. Но ничего подобного не произошло, хотя временами у Паспарту и возникало желание вмешаться.
Вскоре после наступления рассвета Паспарту посмотрел в замочную скважину и увидел, что Фогг спит в своей постели. Кризис миновал. По крайней мере, в эту ночь. Фогг объяснил ему, что для избавления от последствий наиболее тяжелых переживаний ему требовалось не меньше трех подобных сеансов.
Француз вернулся к себе в комнату, где тоже постарался немного восстановиться. Поскольку он не так хорошо владел собой, как Фогг (да и кто мог преуспеть в этом лучше Фогга?), и обладал темпераментом, позволявшим намного легче давать волю своим чувствам и тревогам, процесс восстановления занял намного меньше времени и был не таким опасным. Через час он лег спать.
Фогг проснулся тем утром поздно, выглядел он изможденным и бледным. К полудню к нему уж вернулась привычная бодрость, и он вел себя так, словно сохранил еще достаточно энергии. Ауда спустилась к завтраку около двенадцати дня. Она тоже была бледна, с темными кругами под глазами.
В половине восьмого вечера жильцы дома номер семь услышали звон колокола на пожарном фургоне. Выглянув в окно через занавески, они увидели в свете газовых фонарей толпу людей, включая соседей, которые спешили куда-то по Сэвил-роу. Звон стал громче, промчались два пожарных фургона, запряженных лошадьми. Не успел звон стихнуть, как раздался взрыв, от которого задрожали окна. Паспарту, охваченный любопытством, попросил позволения покинуть дом и выяснить, в чем причина этого переполоха.
– Нет, – ответил Фогг. – Вас могу заметить и понять, что мы вернулись. Я хотел бы держать наш приезд в секрете до последнего момента.
Паспарту считал, что это маловероятно, ведь было очевидно, что все: и слуги, и господа бросились смотреть пожар, если речь шла действительно о пожаре. Они не знали, как выглядит Паспарту, а он постарался бы вернуться на Сэвил-роу раньше остальных. Однако Паспарту не стал спорить. И все же он не мог удержаться от того, чтобы еще несколько раз заглянуть через щель между занавесок. Посмотрев последний раз, он уже собирался отвернуться от окна, как вдруг заметил кэб, остановившийся через два дома от них. Запряженная в него лошадь замерла на несколько секунд, а кучер, сидевший позади двухколесного экипажа, закричал на нее. Пассажир повернулся и, в свою очередь, тоже закричал на кучера. Лошадь вздрогнула и сделала еще несколько шагов вперед. Кучер встал и ударил ее хлыстом. Через мгновение лошадь внезапно упала, кэб резко накренился вперед, а кучер свалился боком на мостовую.
Пассажир, вероятно, был потрясен увиденным, так как целую минуту не открывал дверь. Наконец он очень медленно вышел с другой стороны и осмотрел кучера, который так и не поднялся после падения. Затем он выпрямился, оглядел пустынную улицу и направился к ближайшему дому. Мужчина опирался на массивную трость и приволакивал правую ногу. На нем был длинный тяжелый плащ, защищавший его от промозглой декабрьской погоды. На голове – военная фуражка, возможно, офицерская. Он постучал в дверь так сильно, что даже Паспарту услышал этот стук. Не получив ответа, он развернулся и направился дальше, медленно и неуклюже, опираясь на трость. «Вероятно, это какой-то офицер, вернувшийся после ранения из Индии или другой далекой страны», – подумал Паспарту. Его загорелая кожа говорила о долгом пребывании в тропиках.
Между тем кучер сел, но затем снова упал. Лошадь лежала неподвижно.
Паспарту не вышел, чтобы помочь, так как ему запретили покидать дом.
Однако офицер совсем скоро должен подойти к дому номер семь. Что ему делать? Эта мысль не давала Паспарту покоя. Очевидно, что бедняге нужна была помощь. Паспарту решил спросить у Фогга дальнейших распоряжений.
Офицер как раз повернул к дому Фогга, когда Паспарту заметил человека в форме служащего телеграфа, бегущего по противоположной стороне улицы. Возможно, он нес телеграмму в дом номер семь? Фогг говорил, что ждал посыльного. Да, он пересек улицу наискосок и направился к дому номер семь. Это избавило Паспарту от лишних затруднений. Ему было приказано открывать дверь, только если доставят телеграмму. Он был не виноват, что офицер прибыл одновременно с посыльным. Фогг не отказал бы в помощи раненому, тем более, что это могло вызвать подозрения.
Приоткрыв дверь, Паспарту, однако, не стал вытаскивать цепочку. Теперь он заметил идущего по улице трубочиста. А в одном из домов на другой стороне улицы открылась дверь. Молодой человек с непокрытой головой и в халате вышел из дома. Вероятно, он спал и только что проснулся. Судя по всему, он пытался понять, куда подевался его слуга, и заметил упавшего кучера. Это было даже к лучшему. Паспарту мог отослать офицера к нему, сославшись на то, что он сам не имеет права покидать дом.
Офицер подошел к двери первым и обратился к Паспарту
