Самый лучший пионер: Том второй - Павел Смолин
— Спасибо, Агафья Анатольевна, буду очень рад, если вы со мной еще позанимаетесь! — проявил вежливость и я.
— Конечно позанимаюсь, Сережа! — обернувшись, улыбнулась она и вышла, прикрыв за собой дверь.
Андропов, очевидно, с ее пути посторонился, чай не трамвай.
Я встал и пошел к нему:
— Рукопожатие? Японские взаимно-вежливые, лишенные подхалимажа поклоны? Или сразу родственные обнимашки? Но к ним я пока не совсем готов! — по пути продолжил продуцировать клоунаду.
— Начнем с рукопожатия, если ты не против, — с улыбкой протянул ладошку дед.
Рукопожатие мне понравилось — крепкое, «взрослое».
— Нормально! — оценил я. — На «ты», потому что родной дед у меня всего один, и будь он хоть трижды начальник КГБ, «тыкать» я ему буду. А еще — будешь деда Юра!
— Нормально! — отзеркалил он и это.
— Аппетит портить не будем, но тут не так много мест, пошли за стол! — потянул я его за стол.
Деда Юра артачиться не стал, и мы сели друг напротив друга. Я показал на уши, на потолок и вопросительно посмотрел на него.
— Здесь не пишется, но телефон прослушивают, — приоткрыл он завесу тайны со смешком в глазах.
А глаза-то какие! Специально же поди такие очки носит, чтобы казалось, что эти две льдинки просверливают тебя насквозь. Смотри на здоровье, мне скрывать нечего — вот он я, пионер Сережа, четырнадцати лет отроду, умер и воскрес, что твой Феникс, причем в новой, лучшей форме!
— Я всем говорю, что у меня хорошая память, но это не так — она у меня эйдетическая.
Дед кивнул — термин знаком:
— Я об этом догадывался.
— Меньшего я от тебя и не ожидал! — обрадовался я. — Так что очень прошу мне даже мельком ничего секретного не показывать и не рассказывать. Если до меня однажды доберутся враги, я, конечно, пытки вытерпеть как пионер-герой просто обязан, но могут же и напичкать чем-нибудь, правильно?
— Правильно, но разве у тебя есть такие враги? — с мягкой улыбкой спросил дед.
— Вроде нет, — пожал плечами я. — Но что знают двое — знает и свинья, так что это могут быть твои враги. Не всех ведь еще передушил?
— Всех не передушишь, — вздохнул дед, как бы демонстрируя усталость от козней этих самых врагов.
— Прикольно, блин! — хохотнул я. О, морщится — не нравится, стало быть, «прикольно» и «блины». Интеллигент, получается! — Мой дед — самый главный КГБшник! Хорошо, что это секрет, а от я уже всем успел рассказать, что мы — однофамильцы, неловко бы получилось. Ничего, что я фамилию поменял?
— Нет, ты поступил разумно, — не стал он меня осуждать. — Мне в свое время из-за пробелов в биографии пришлось немного понервничать.
— Расскажешь? — заинтересовался я. — Если не секрет, конечно.
— Не то чтобы секрет, — улыбнулся деда Юра. — Когда я был еще молод, кто-то запустил слух, что мой дед был купцом. Я его никогда не видел, а свою биографию знал с чужих слов, поэтому пришлось объясняться со следователем и рассылать запросы во все доступные мне архивы для уточнения.
— Жуть, — вполне искренне посочувствовал я. — А отец?
— А отец умер, когда я был совсем маленьким, так что я его не помню, — надавил Андропов на общее место.
— С биологическим отцом настоятельно прошу меня не знакомить. Да, он обо мне не знал, и при ином положении дел вполне возможно, что он стал бы мне замечательным папкой, но мама рассказала, что он бухает.
На лице Андропова промелькнула тень — будь я хроноаборигеном, который при виде деды Юры либо трясется от страха — если подчиненный или гражданский — либо наоборот, начальствует — если важный кремлевский дед — то фиг бы заметил. А так сижу, наблюдаю, и вроде даже что-то замечаю. Если он не притворяется, конечно.
— Мой сын и твой биологический отец — безнадежный алкоголик, — признался он.
— Тогда точно не надо, — зевнул я, культурно прикрыв рот ладошкой. — И еще одна просьба сразу — по возможности не трогать моих знакомых фарцовщиков. Мне моим девочкам нравится…
— Дарить всякое, — с ухмылкой перебил дед Юра. — Фарцовщиками у нас ОБХСС занимается, так что проси их, если возможность подвернется.
— Принесут книжку? — полюбопытствовал я.
— Принесут через пару часов, — подтвердил он.
— Ништяк! — возрадовался я.
Андропов поморщился — уже демонстративно.
— Разговариваю странно, активно внедряя жаргонизмы всех сортов, англицизмы и прочую фигню! — подтвердил я. — Прости, но ничего с этим делать не стану — мои книги написаны вполне литературным языком, имеют одобрение старших коллег, поэтому, как адепт Слова, мой любимый русский язык буду использовать как хочу — в рамках общепринятых социальных норм, само собой. Язык — он же живой, динамично развивающийся организм, и делить слова на «плохие» и «хорошие» — на мой взгляд кощунственно. Вот!
— Что ж, думаю, в этом есть логика, но постарайся сохранять речь чистой, — смирился он.
— И еще одно супер важное! — вспомнил я. — Как к начальнику КГБ у меня к тебе ни одной просьбы не будет — меньше всего я хочу, чтобы тебя из-за меня обвинили в злоупотреблении служебным положением. Жаловаться буду только на тех, кто реально гадит Родине, и измерять степень «гадливости» буду сам, в меру своей идеологической подготовки. Но, уверен, ты и без меня неплохо справляешься!
— Как-то справляюсь, — поскромничал деда Юра.
— Ну и если придумаешь, как использовать мою замечательную память на благо страны, не стесняйся предлагать — я готов! — отвесил ему пионерский салют.
— Нервничаешь, — ухмыльнулся на меня дед.
— Очень, — признался я. — Но это нормально и скоро пройдет — ты вроде не злой, а я — не идиот, чтобы Комитета Государственной Безопасности бояться — это же комитет моего государства! — поежился. — Только в лаборатории меня не закрывай, пожалуйста, до конца моих дней — у меня первая любовь в самом разгаре и куча планов на жизнь.
— А говоришь — не боишься! — улыбнулся Андропов уже нормально. — Если бы тебя был смысл «закрыть в лаборатории», это сделали бы сразу, и безо всякого участия КГБ.
— Это радует! — абсолютно правдиво выдохнул я,
