Буканьер - Геннадий Борчанинов
Поверил даже Шон, который подошёл ко мне в очереди за баландой.
— Так ты и впрямь умеешь? Ну... Ты понял, — тихим шёпотом спросил он, воровато поглядывая по сторонам.
— Пускай все так думают, — пожал я плечами. — Нам же лучше. Ниггеры нам помогут.
Шон расплылся в улыбке, смотревшейся на его изуродованном лице, как насмешка над самой концепцией улыбки, и хлопнул меня по плечу.
— Ладно, храни свои секреты, — хохотнул он, взял миску с баландой у недовольной поварихи-индианки и отошёл. Явно мне не поверил.
Пусть думает, что хочет, лишь бы помог мне сбежать отсюда. Его мнение, конечно, для меня было весомее, чем отношение любого из негров, но и полагаться на него целиком я не мог. Здесь я мог полагаться только на себя.
Авторитет мой взлетел до небес. Передо мной почтительно расступались, спрашивали моего мнения по каждой мелочи, и это не могло ускользнуть от цепких взоров охраны. Я привлекал слишком много внимания к своей персоне, и это становилось опасным.
Нас распределяли на работы, как обычно, выстроив перед крыльцом хозяйской усадьбы. Колодки с бурыми засохшими каплями, уже глубоко въевшимися в дерево, пустовали, но всё равно невольно притягивали взгляд, как притягивает его нечто уродливое и чертовски опасное. Как спящий великан.
Перед разномастным строем оборванных и тощих рабов прошагивался месье Лансана, отправляя кого на лесоповал для расчистки новых полей, кого на поле, кого на стройку или по мелким поручениям. Взмах смуглого мясистого пальца определял, идёшь ты сегодня копать или рубить, таскать или пилить, и каждый из стоящих в строю, даже те, кто ни слова не понимал по французски, внимательно следили за этим пальцем, чтобы не оказаться наказанными за нерасторопность.
Шона снова отправили ворочать тяжёлые брёвна на лесоповале, Себадуку и его соплеменников снова отправили в поле, ухаживать за молодыми побегами тростника. Одудуву, синего и опухшего от побоев, отправили помогать на кухню. Потихоньку распределяли и остальных, негров, индейцев, белых каторжников, закупов и просто случайных неудачников вроде меня. Я сосредоточенно следил за Бернаром, но всякий раз он указывал на других рабов, а меня будто бы вовсе не замечал.
Месье Лансана, сам наполовину не то негр, не то индеец, указывал то на одних, то на других, без всякой жалости направляя измождённых рабов на любые, даже самые тяжёлые работы, не делая различий между неграми и белыми. Он ненавидел всех одинаково. Небольшими группками рабы отправлялись трудиться до самого заката под вооружённой охраной, но не я. Меня посетила смутная тревога. Будто бы Лансана специально оставляет меня напоследок, на десерт.
Вскоре последнюю группу рабов отправили грузить мешки с сахаром, и я остался один на один с надсмотрщиком. Бернар Лансана подошёл ко мне и окинул пристальным взглядом, в котором сквозило подозрение. Я почувствовал, как пересыхает в горле, а ноги сами собой превращаются в кисель, но сумел взять себя в руки.
— Англичанин, — хрипло произнёс Лансана. — Пойдём-ка, побеседуем.
Глава 10
Я замер перед ним, как кролик перед удавом, прекрасно понимая, что достаточно одного неверного слова или даже взгляда, и меня запорют в этих колодках, что маячили за спиной Лансаны как безмолвное напоминание.
— Месье? — медленно спросил я.
— Да не трясись ты, — хмыкнул надсмотрщик. — Мне сказали, ты рабов лечишь.
Значит, кто-то донёс. Этого стоило ожидать.
— Да, месье, — сказал я. Отпираться было глупо.
— Зачем? — спросил он.
Меня не покидало ощущение, что он видит меня насквозь. Я затруднялся с ответом, поскольку и сам не знал, для чего именно я это начал.
— Зачем? — с нажимом переспросил он, пристально глядя на меня.
Я пожал плечами.
— Не думай, что тебе за это будут какие-то поблажки, Англичанин, — бросил он. — Хочешь лечить — лечи. Не помешает. Но тебе так не выслужиться, понял меня?
— Да, месье, — просипел я.
— Всё, бегом к месье Кокнару, он тебе занятие найдёт, — сказал он, поигрывая плетью, и я со всех ног рванул оттуда, не дожидаясь, пока он придаст мне ускорения.
Значит, на лесоповал. Не самое лучшее местечко. Именно там быстрее всего подыхали рабы, от непосильной нагрузки и скотского обращения. «Любимчики» охраны оттуда не вылезали, как, например, Шон, которого как определили туда с первого дня, так он там и вкалывал. Встречают-то по одёжке, вот его и направили на самую тяжёлую работу, как беглого.
Я перешёл на медленный шаг, как только скрылся из вида Бернар Лансана. Эти несколько минут я был предоставлен самому себе, и бежать сломя голову за очередной важной задачей я не собирался.
Нужно было потратить это время с пользой, и я шёл, осматривая плантацию и возможные пути к бегству. Сама хозяйская усадьба и бараки были окружены частоколом, довольно высоким, таким, что без верёвок или лестницы не перелезть. Одни ворота выходили к дороге, другие к полям и лесоповалу, и те, и другие охранялись вооружёнными часовыми. Куда вела дорога — я не знал, но скорее всего, к какому-нибудь порту. Днём ворота были открыты, но караульный бдительно следил, не выпуская никого без веского повода.
— Куда прёшь?! — окликнул меня молоденький часовой, когда я подошёл к воротам, ведущим к полю.
Я машинально отметил, что у пацана даже усы ещё не растут, но тыкать в раба стволом мушкета он уже умеет.
— Месье Лансана отправил, на лесоповал, — ответил я.
Парень прищурился недоверчиво, но мушкет всё-таки убрал, и я спокойно вздохнул. Не люблю, когда на меня наводят оружие.
— Давай, шагай отсюда, — буркнул пацан.
Я скрипнул зубами, но виду не подал. Хотелось свернуть ему шею, как курёнку, и я не сомневался, что у меня получится, но... Изощрённые формы суицида это не для меня. На шум сбежится вся охрана, и лучше было бы, если бы меня застрелили на месте. Потому что если им удастся меня скрутить, моя дальнейшая судьба будет очень печальной и короткой.
И я просто вышел за ворота, направляясь к лесоповалу, откуда доносился стук топоров и злые окрики Анри Кокнара. Джунгли каждый день отступали, неохотно, но французские колонисты методично отвоёвывали метр за метром, чтобы посадить на освободившееся место тростник, вырастить его и продать сахар в Европе за бешеные деньги.
На подходе к лесоповалу я снова перешёл
