Стивен Кинг - 11.22.63
Это было сильно. Насколько я знал, единственное, что собирал Ли в Форт-Уорте, это алюминиевые двери, ну, и еще иногда карусельную сушилку на заднем дворе, когда Марине удавалось уговорить его развесить детские пеленки.
— Тебе следует ускорить это дело, — произнес де Мореншильд решительно. — Куба — это рекламный щит революции. Когда страждущие народы Никарагуа, Гаити и Доминиканской республики смотрят на Кубу, они видят мирное сельскохозяйственное общество, где диктатора сняли, а тайную полицию разогнали прочь, кое-кого с их же дубинками, засунутыми им в толстые сраки.
Ли визгливо расхохотался.
— Они видят, что большие сахарные плантации и фермы рабской работы «Юнайтед Фрут» возвращены крестьянам. Они видят, что погнали «Стандард Ойл»[534]. Они видят, что все казино, которым правила мафия Ланского[535]…
— Я знаю, — сказал Ли.
— …позакрывали. Ослиные шоу[536] прекратили, друг мой, и женщины, которые раньше торговали своими телами…и телами своих дочерей, нашли себе честную работу. Любого пеона, который под прессом свиной жопы Батисты[537] умер бы посреди улицы, теперь кладут в госпиталь и лечат, как человека. А почему? Так как при Фиделе и врач, и пеон равноправные граждане!
— Я знаю, — сказал Ли. Это была его позиция.
Де Мореншильд вскочил с дивана и начал ходить вокруг только что установленного детского манежа.
— Ты думаешь, Кеннеди и его ирландская клика разрешат стоять этому рекламному щиту? Этому маяку, который мигает во все стороны лучом надежды?
— Мне вообще-то нравится Кеннеди, — произнес Ли немного будто поникший. — Не смотря на Залив Свиней. Это был план Эйзенхауэра, вы это знали?
— Президент Кеннеди преимущественно нравится ББА. Ты знаешь, что у меня есть ввиду под ББА? Могу тебя заверить, эту штуку хорошо знает та бешеная ласка, которая написала книжку «Атлант выпрямился». Большую Безмозглую Америку я имею ввиду. Граждане Соединенных Штатов будут жить счастливо, и будут умирать довольными, если будут иметь холодильник, который делает лед, две машины в гараже и «77 Сансет Стрип» по ящику. Большая Безмозглая Америка любит улыбку Кеннеди. Именно так. Безусловно. У него прекрасная улыбка, я признаю это. Но разве не Шекспир сказал, что человек может одновременно улыбаться и быть злодеем? Ты знаешь, что Кеннеди утвердил план покушения ЦРУ на Кастро? Да! Они уже пытались — и не сумели, слава Богу — раза три-четыре его убить. У меня есть эта информация, Ли, из своих собственных источников в Гаити и Доминиканской республике, и информация эта достоверная.
Ли явно встревожился.
— Но у Фиделя есть надежный друг, Россия, — не переставая ходить, продолжил де Мореншильд. — Это не та Россия, о которой мечтал Ленин — или ты или я, — но у нее есть собственные причины, чтобы выступить бок о бок с Фиделем, если Америка вновь решится на вторжение. Вот попомнишь мои слова: Кеннеди на это готов и попробует очень скоро. Он прислушается к Лемею. Прислушивается к Даллесу и Энглтону из ЦРУ[538]. Ему нужен только удобный повод, и тогда он нападет, лишь бы показать миру, что у него есть яйца.
Они продолжали говорить о Кубе. Когда возвратился «Кадиллак», его заднее сидение было заставлено продуктами — на вид, их должно было хватить на месяц.
— Черт, — произнес Ли. — Они уже вернулись.
— И мы их радостно встречаем, — ласково сказал де Мореншильд.
— Оставайтесь на ужин, — пригласил Ли. — Из Рины не такая чтоб уж прекрасная кухарка, но…
— Мне нужно ехать. Моя жена нетерпеливо ждет моих впечатлений, и я ей скажу, что они у меня самые лучшие. В следующий раз я привезу ее с собой, ты не против?
— Да, конечно, приезжайте вместе.
Они пошли к двери. Марина стояла возле машины, говоря с Бухе и Орловым, в то время как мужчины доставали из багажника картонные ящики с консервированными продуктами. Тем не менее, она не просто говорила; она одновременно флиртовала, немного. Похоже было, что Бухе готов бухнуться перед ней на колени.
Уже на крыльце Ли сказал что-то о ФБР. Де Мореншильд переспросил у него, сколько раз. Ли показал три пальца.
— Имя одного из агентов Фейн. Этот приходил дважды. Фамилия другого, Гости.
— Смотри им прямо в глаза и ответь на их вопросы! — посоветовал де Мореншильд. — Тебе незачем бояться, Ли, и не только потому, что ты невиновен, а потому, что ты прав!
Теперь и другие на них смотрели… и не только они. Появились девочки-попрыгуньи, они стояли в канаве, которая на нашем конце Мерседес-стрит служила тротуаром. Теперь, когда де Мореншильд получил более широкую аудиторию, он начал провозглашать речь к ней.
— Вы молодой, идеологически целенаправленный человек, мистер Освальд, поэтому они и приходят. Эта банда Гувера! Откуда нам знать, может они и сейчас где-то рядом, откуда-то следят, может, даже из того дома, который напротив!
Де Мореншильд ткнул пальцем в сторону моих закрытых штор. Ли обернулся посмотреть. Я застыл в полутьме, рад, что уже опустил свою звукоулавливающую миску, хотя она и была теперь заклеена черной лентой.
— Я знаю, что они такое. Разве не они и их кузены из ЦРУ уже немало раз посещали меня, стараясь взять на испуг, чтобы я доносил им на моих друзей россиян и латиноамериканцев? Разве не они после войны называли меня скрытым нацистом? Не они разве заявляли, якобы я заплатил тонтон-макутам, чтобы те били и подвергали пытке моих конкурентов в нефтяном бизнесе в Гаити?[539] Разве это не они предъявляли обвинение мне в том, будто я давал взятки Папе Доку и финансировал организацию покушения на Трухильйо?[540] Да, это все так и еще немало другого.
Девочки-попрыгуньи смотрели на него с разинутыми ртами. Марина тоже. Только разогнавшись, де Мореншильд сметал все со своего пути.
— Будь храбрым, Ли! Когда они придут, выступи вперед! Покажи им так! — Он схватил себя за рубашку и рванул нараспашку. Сыпанули пуговицы, стуча по крыльцу. Попрыгуньи-девочки охнули, очень шокированные, чтобы захохотать. В отличие от большинства американцев того времени, де Мореншильд не носил нижней майки. Кожа у него была цвета красного дерева. Жирные сиськи свисали на дряблые мышцы. Он ударил себя правым кулаком в грудь над левым соском.
— Скажи им: «Здесь мое сердце, и сердце мое чистое, и сердце мое отдано моему делу!» Скажи им: «Даже если Гувер вырвет у меня из груди мое сердце, оно все равно будет биться, и тысяча других сердец будет биться с ним в едином ритме! А потом и десять тысяч. А потом сто тысяч. А потом миллион!»
Орлов поставил коробку с консервами, которую он до этого держал в руках, чтобы отреагировать на это слегка насмешливыми аплодисментами. У Марины огнем пылали щеки. Интереснейшим, впрочем, было выражение лица Ли Освальда. Как тот Павел из Тарса по дороге в Дамаск, он получил просветление[541].
Пелена упала с его глаз.
3Проповедь де Мореншильда вместе с шутовским разрыванием на себе рубашки — не очень отличаются от трюков, к которым прибегают в своих молитвенных палатках правые евангелисты, которых он перед тем поносил — глубоко меня встревожила. Я надеялся, что, подслушав откровенный разговор один на один этих двух мужчин, я смогу отвергнуть подозрения в отношении де Мореншильда как движущего фактора покушения на генерала Уокера, а затем и на президента Кеннеди. Искренний разговор я услышал, но он, вместо того, чтобы что-то прояснить, еще больше все запутал.
Единственное казалось ясным: настало время распрощаться с Мерседес-стрит, сказав ей не очень ласковое «адью». Я уже арендовал квартиру на первом этаже в доме № 214 на Западной Нили-стрит. Двадцать четвертого сентября я загрузил в свой довольно уже выработанный «Санлайнер» одежду, книжки и печатную машинку и перевез все в Даллас.
Две тучные леди оставили за собой провонявший болезнью свинюшник. Квартиру я прибирал своими силами, благодарность Богу, Элова кроличья нора выводила в то время, когда уже производились аэрозольные освежители воздуха. На надворной распродаже я купил себе портативный телевизор и пристроил его на кухонной рабочей стойке рядом с печкой (которую мысленно назвал Хранилищем древних жиров). Заметая, отскребая, моя и брызгая освежителем, я смотрел сериалы на подобие «Неприкасаемых» и ситкомы, типа «Авто 54, где вы есть?» [542]. Когда ночью стихали вопли и стуки детей наверху, я падал в кровать и спал, как убитый. Без сновидений.
Дом на Мерседес-стрит я пока что не сдавал, но в № 2703 напротив моего, мало что видел. Иногда Марина усаживала Джун в коляску (очередной подарок ее пожилого обожателя, мистера Бухе) и катила ее к автостоянке возле склада и назад. Пополудни, когда заканчивались уроки в школе, ее часто сопровождали попрыгуньи-девочки. Марина и сама несколько раз прыгала с ними через скакалку, считая по-русски. Ребенок радостно смеялся, глядя, как ее мамочка скачет вверх-вниз, вымахивая пышной копной темных волос. Девочки-попрыгуньи смеялись также. Марину это не волновало. Она с ними много говорила. Не выказывая ни малейшего раздражения, когда они, хохоча, ее поправляли. Наоборот, она выглядела удовлетворенной. Ли не хотел, чтобы она знала английский язык, но вопреки всему она его изучала. Умничка.
