Слово и дело - Игорь Черемис

которые даже рядом не стояли с матерыми бандеровцами. Вот только все эти ОУН-УПА были настоящими врагами, с ними всё было ясно с самого начала, а «заукраинцы» и в самом деле часто даже не понимали, к чему ведут их безобидные на первый взгляд разговоры. Но коммунистическая идеология трещала по всем швам, Политбюро ЦК в Москве не видело большой опасности, что исходила от немногочисленных диссидентов, и всё двигалось по накатанной колее, которая вела прямиком в пропасть. Да, сейчас всё выглядело прочным и нерушимым, но в конце восьмидесятых оказалось достаточно легкого толчка, чтобы всё рухнуло. И совершенно не важно, кто будет толкачом – Горбачев, Ельцин, они вместе или каждый порознь. Важен тот факт, что тогда «незалежность» Украины уже будет принята большинством украинцев, которые сейчас ни о чем подобном и не помышляют, как данность. Тот же Макухин, наверное, очень удивится, если ему рассказать про лозунг о москалях и гиляке, потому что сам себя в душе он считает русским, а не украинским.

– Трофим Павлович, «пятка» и работает с разговорами, – я говорил медленно, словно объяснял что-то малому ребенку. – Не с заговорами, не с бунтами, не с вооруженными нападениями, а с разговорами, которые идут вразрез с теми установками, которые дает нам партия. Как я и сказал, разговоры «заукраинцев» о независимой Украине – это не игра, а прямая измена, иначе её воспринимать сложно. Понимаю, что таких макухиных много, что всех не пересажать, да к этому и стремиться не нужно, у Комитета нет задачи посадить всё население Советского Союза за решетку. Но эти разговоры имеют начало, и нужно разрешение на разработку, чтобы установить, в какие небеса уходят концы цепочки. Кто-то же придумывает эти небылицы про то, что Украина кормит всю страну? Убери источник – и тот же Макухин займется своими прямыми обязанностями, не отвлекаясь на всякую ересь.

Чепак помолчал.

– Так. Я понял. Допустим, ты прав. Но скажи мне, дорогой человек, что ты, капитан госбезопасности, будешь делать, если узнаешь, что эти слухи имеют начало, например, в президиуме ЦК компартии республики? Разработка партийных работников запрещена, ты даже с Макухиным нарушил запрет...

– Про запрет я знаю, – перебил я. – Макухина я не разрабатывал.

Он осекся и недоуменно посмотрел на меня.

– Тогда как...

– Есть другие методы, извините, раскрывать их я не буду, – твердо сказал я.

– А если я прикажу?

– Ваш приказ и мой рапорт отправятся в Москву.

Он посмотрел на меня совсем другими глазами и покрутил головой.

– Вот что... – Чепак запнулся. – Ну ладно, пусть так. Так что ты будешь делать, когда эти твои «другие методы» приведут тебя в Киев?

– Когда приведут, тогда и стоит думать, – безразлично сказал я. – Это уже не уровень капитана КГБ. Думаю, даже не уровень полковника КГБ. Да и вообще не уровень КГБ. Наше с вами дело, Трофим Павлович – вскрыть проблему, а уж дальше – что прикажут.

– Уже приказали, – тихо сказал Чепак. – Ладно, я тебя понял. Работать в этом направлении запрещаю. Приказа не будет, но если нарушишь запрет – пеняй на себя. Осознал?

Я мысленно усмехнулся. Полковник опять играл в какие-то игры, словно в его возрасте ещё не наигрался. Запреты без бумажки не стоили слов, которые он произнес. Чепак, конечно, может предельно осложнить мне оставшиеся три месяца, но если наши с ним отношения перейдут на официальный уровень, неизвестно, кому будет хуже. Правда, он ещё, наверное, по результатам командировки и характеристику мне напишет паскудную, но я надеялся на благоразумие полковника Денисова, который, скорее всего, захочет выслушать и мою версию событий.

– Осознал, Трофим Павлович, – сказал я.

– Вот и хорошо. А раз осознал,