Слово и дело - Игорь Черемис
– Лучше беречь его смолоду, потом только лечиться и останется, – парировал я. – Так зачем вызывали, Трофим Павлович?
Мы уставились друг на друга, и он не выдержал первым. Отвел глаза – якобы для того, чтобы взять ещё одно пирожное.
– А сам как думаешь?
В принципе, самый правильный ответ подчиненного на такой вопрос любого начальства – «понятия не имею». Служебные инструкции не предусматривают наличие у подчиненных экстрасенсорных способностей, и этот вариант все британские ученые считают самым безопасным. В противном случае начальник лишь узнает, что именно тревожит подчиненного и будет активно ковырять в этом направлении.
Но это была совсем не та ситуация, хотя Чепак явно готовил мизансцену с большой любовью. И мне захотелось ему подыграть.
– Возможно, вы решили рассказать мне, зачем вам нужно было, чтобы мы спели на смотре на русском? – я тоже отвел взгляд, чтобы налить себе чай и дать полковнику обдумать мой вопрос.
Он не торопился – пил свой чай, хрустел печеньем и смотрел куда угодно, только не на меня.
– Семичастный? – спросил он наконец. Я не ответил. – Он, больше некому... Эх, испортила его Москва, я же помню, каким он был раньше, а тут, наверное, пробило – как же, почти земляк и в такой ситуации. Сам-то ты нипочем не догадался.
Я продолжал молчать. За эти месяцы я обнаружил, что у Чепака была очень интересная особенность мышления – он очень быстро выстраивал по имеющимся у него данным некую картину мира, а потом действовал, исходя из неё. Если созданная воображением полковника картина оказывалась неверной – он быстро вносил коррективы и продолжал действовать почти без раздумий. Наверное, полезное качество за линией фронта, когда на счету каждая секунда, но очень неразумная в условиях мирного времени. Впрочем, по моим представлениям, Чепак до сих пор воевал, хотя и заметно снизил интенсивность боевых действий – видимо, даже до него дошло, что страна победила двадцать семь лет назад.
– Или догадался бы? – он хитро прищурился и посмотрел на меня.
– Да догадался бы, – сказал я. – Или кто-нибудь просветил бы после того прогона. Тот же Петрович, он человек добрый, не дал бы попасть впросак.
– Прогона?
– Это когда мы перед комиссией выступали, – пояснил я. – В театрах так показ окончательной версии спектакля называют. Всё по-настоящему, только без зрителей.
– А, ты вот о чем... – протянул Чепак. – Я в театрах не очень, только по тюрьмам... а там это... ну что-то вроде приказа от авторитетного сидельца.
– В принципе, похоже, – улыбнулся я. – Трофим Павлович, я к вам очень хорошо отношусь, и та история на моё отношение к вам нисколько не повлияла. Поэтому не думайте, что я обиделся или что-то подобное... ну раз у нас такой откровенный разговор пошел. Та история даже помогла мне, я на многое смог посмотреть иначе, а это дорогого стоит.
Я не стал говорить, что после разговора с Семичастным мои мозги встали на место, и я окончательно понял, где работаю. Службу в КГБ лучше всего описывала банка с пауками – смертельно опасными, ядовитыми пауками, каждый из которых готов в любой момент нанести удар. И те, кто хочет в этой банке выжить, должен быть готовым в любой момент ударить первым, иначе всё – смерть без вариантов.
– Но?.. – сказал он.
– Что – «но»? – уточнил я.
