Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы
Все еще тихо проговаривая слова, Байрон выпрямился и направился к колонне святого Теодора.
Кроуфорд услышал ровную музыкальную ноту, пронесшуюся мимо, прямо над его головой, а затем пятно четкости было уже на широкой поверхности дальней колонны.
Глаз стал свободным и начал перемещаться туда и обратно между сестрами.
Удары колокола прекратились, и последние хриплые отголоски катились над водой в сторону величественных сводов церкви Санта Мария делла Салюте.
К этому времени Байрон полностью освободил сердце от бумаги и сжал его в здоровой руке Кроуфорда, так что его треснувшая сторона смотрела наружу. Он вытянул руку вверх, с ладонью, обращенной к пятну четкости, и начал отступать назад.
― Надеюсь, я его поймаю, ― прошептал он.
Джозефина закричала; затем еще раз и еще.
Байрон бросил тело Кроуфорда на землю и покатился по рифленой мостовой к шеренге гондол, и Кроуфорд услышал два выстрела, прогремевших с дальней оконечности Пьяцца, а затем услышал памм свинцовой пули промчавшейся мимо его уха.
― Как не во время, ― прохрипел Байрон горлом Кроуфорда, затем перекатился на ноги и, пригибаясь, побежал к воде. ― Мы можем ― попробовать сделать это в другой раз. ― Нет, забирайся в какую-нибудь гондолу. Ты сошел с ума, Айкмэн? Купанье ― вот что нам сейчас нужно. К черту…
Кроуфорд напряг волю и силой восстановил контроль над своим телом. Они уже достигли ступеней, и он сбежал по ним вниз, швырнул сердце на сиденье одной из гондол и принялся отвязывать маленькое суденышко от причала.
Когда гондола была свободна, он пробежал по короткому причалу, толкая перед собой нависающий мечом нос, а затем, когда причал закончился, прыгнул на сиденье вслед за сердцем Шелли.
Лодка понеслась прочь, удаляясь от ступеней, и он перебрался на корму, стараясь держаться как можно ниже, и схватил рулевое весло.
Он держал челюсти плотно сжатыми, но все еще слышал мысли, которые Байрон с помощью его рта пытался облечь в слова; «Здесь мы ничего не сможем сделать ― мы должны находиться на равном удалении между двух колонн, чтобы глаз метался туда и обратно между ними»!
Позади раздался еще один выстрел, и пуля промчалась мимо них над водой, прозвучав словно птицы, вспорхнувшие в высокой траве.
«Ныряй за борт! ― гудел голос в его гортани. Я доплыву до безопасного места! Здесь полно таких мест, и я смогу доставить нас туда невредимыми»!
― Скоро, ― сказал Кроуфорд. Он развернул гондолу и ожесточенно налегал на весло, наращивая скорость. Пока его руки работали, он вглядывался вперед, пытаясь оценить относительные расстояния Большего Канала, церкви Сан-Джорджо и Пьяцца за его спиной.
― Думаю эти колокола, ― выдохнул он, ― отбивали совсем не часы. Они били тревогу.
Он начал уже отчаянно размышлять, не ошибся ли в расчетах относительно того места, где чуть раньше он видел волнение воды, когда увидел его снова, прямо по курсу.
Вода пенилась и волновалась в сотне ярдов перед носом лодки, а затем начала неистово плескаться, выбрасывая вверх тучи брызг, блестящие в разноцветных огнях города ― а затем третья сестра подняла голову над пенной водой, под теплый ночной воздух.
Его рот выдохнул слово «Боже», и он не знал Байрон или он сам произнес это.
Возможно, она утратила свою очертания, за долгие проведенные под водой годы; а может быть ей никогда и не придавали правильную форму колонны, как ее сестрам, и в таком случае то, что рабочие в двенадцатом веке уронили ее в канал, было совсем не случайностью.
Ее голова была обросшим ракушками булыжником двенадцати футов в ширину, и под одиноко зияющей глазной впадиной, ее рот ― шириной во всю длину гондолы Кроуфорда ― опустился, раскрываясь, а затем с грохотом захлопнулся, взорвавшись облаком переливающейся водяной пыли, со звуком, словно каменная дверь опустилась на целый город. Чудовище медленно, слепо покрутило головой по сторонам.
Кроуфорд выпрямился ― вынужденный ухватиться за планшир, так как лодка раскачивалась на внезапно поднявшихся волнах ― и, сжимая сердце, как это делал Байрон, отвернулся от чудовища и обратил лицо к двум оставшимся позади колоннам. А затем вытянул сердце над головой.
Снова он услышал музыкальную ноту, сначала далекую, но быстро приближающуюся, и на один краткий миг дюжина звезд вспыхнули одна за другой, становясь ярче и четче. Как только он заметил этот эффект, они тотчас же вернулись к своему привычному тусклому мерцанию. ― Ты упустил его, ― услышал он собственный голос. ― И сюда направляются Австрийцы.
Краем глаза он заметил большую гондолу, отделяющуюся и забирающую в сторону от причалов, и, присмотревшись, различил дула длинных ружей, освещенных огнями далекой Пьяцца.
Он снова обернулся к третьей сестре. Углубление над ее ртом больше не было пустым ― оно было темнее, чем прежде, но светилось, и каждый лучик света, что оно отражало, был, казалось, нацелен прямо в щурящиеся бренные глаза Кроуфорда. Сердце Шелли со слабым треском изогнулось в его руке.
Он поспешно уронил сердце на сиденье, развернул гондолу обратно и начал налегать на весло, чтобы приблизиться к Пьяцца.
― Немного дальше от равноудаленной точки, ― тяжело дыша, сказал он, сквозь градом катящийся по лицу пот, ― и тогда я попробую снова.
Он бросил беглый взгляд по левому борту на лодку Австрийцев; они все еще двигались в противоположном направлении, словно намеревались приблизиться к третьей сестре с другой стороны.
«Они боятся ее, ― сообразил он, ― боятся стрелять в ее направлении; они хотят занять позицию, когда позади нас будет только лагуна и далекий Лидо, тогда-то они и будут стрелять».
Он оглянулся назад на третью сестру. ― Тебе придется грести дальше, чем ты думал, ― не удержался Байрон. ― Она преследует нас.
Кроуфорд еще сильнее налег на весло, загребая им туда и обратно с такой силой, что боялся его сломать, с безрассудным удовлетворением наблюдая след, остающийся позади гондолы; и когда он решил, что оторвался от преследовавшего его существа еще на несколько ярдов, он отбросил весло, подхватил сердце и снова выставил его вверх.
Снова мимо него пронеслась музыка, на мгновение зажигая цепочку звезд. ― Опять упустил, ― выдохнул он, прежде чем это успел сказать Байрон.
Затем ночь на востоке озарилась янтарной вспышкой, и гондола затряслась от дюжины сокрушительных ударов; занозы роем диких жалящих пчел налетели на Кроуфорда, который, потеряв равновесие, повалился за борт в тот самый миг, как воздух потрясло многократное громыхание австрийских ружей. Безотчетно он сбросил обувь.
Он чуть не задохнулся, когда Байрон заговорил под водой его горлом. ― Мы сейчас для всех невидимы, ― пришел приглушенный звук из его закрытого рта. ― Позволь теперь мне позаботиться о нас.
Кроуфорд благодарно расслабился в ванне с водой в гостинице Лериче и наблюдал темную венецианскую воду, проносящуюся мимо его глаз.
Байрон заставил тело Кроуфорда проплыть несколько ярдов под водой в направлении третей сестры, а затем сжал его в тугую пружину, и, толкнувшись ногами, резко выбросился вверх, и Кроуфорд на мгновение оказался по пояс над водой, а его удерживающая сердце рука взметнулась вверх, столь стремительно, что чуть не вывихнула плечо.
Музыка внезапно взметнулась вверх, а затем зазвучала ровно на зубодробительной частоте. Время словно остановилось ― он видел капли воды, висящие в воздухе, и он не падал обратно в воду.
Он поймал глаз!
Он заставил себя задрать голову и взглянуть на него. Звезды над рваной грудой, что была сердцем Шелли, блестели, словно россыпь ярко сверкающих алмазов. Глаз застрял в трещине, едва ею захваченный.
Он выбросил руку вперед, заключая пятно неестественной яркости в расщепленное сердце Шелли, и сильно его сжал, чтобы удержать глаз внутри.
Музыка стала приглушенной, и в тот же миг движение снова обрушилось на него, и он полетел обратно в воду. Его ноги и свободная рука снова принялись за работу, толкая его обратно по направлению к Пьяцца.
Кроуфорд чувствовал, как его покидают последние силы, с ужасом осознавая, что дно канала далеко под ногами, а до ближайшей суши по меньшей мере сотня ярдов в любом направлении; поэтому он даже не пытался сопротивляться, когда Байрон снова взял ситуацию в свои руки.
И даже Байрону, похоже, пришлось нелегко. Течение довольно далеко оттащило их к востоку от свечения на горизонте, где осталась Пьяцца, и хотя он плыл под углом к течению, с весьма приличной скоростью, учитывая, что в одной руке он сжимал сердце, он был вынужден часто делать остановки, и просто держался на воде, позволяя легким тяжело вздыматься и опадать.
В какой-то момент его поврежденную ногу начало болезненно сводить, и Кроуфорд в панике забился в теле Байрона в ванне в Лериче, но Байрон лишь проскрежетал проклятье и, сложившись пополам, начал разминать бедренные мускулы свободной рукой. Он, несомненно, проделывал это уже не раз ― в движении его руки не было излишней поспешности или чрезмерного усилия, и через какую-нибудь минуту мышцы снова пришли в норму.
