Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

Она откинулась на сиденье и уставилась на мерцающие над головой звезды. ― Думаю если сложить все это вместе ― это победа ― так или иначе ― по крайней мере, для большинства из нас, ― прошептала она. ― Но Боже, ― если бы был хоть какой-то способ освободить людей, перерезать нить связавшую род человеческий и этих каменных созданий.

Кроуфорд волочил пальцы изувеченной руки по воде и наблюдал размытые очертания куполов церквей, молчаливо проплывающие по левому борту, и думал о связи между их видами. И снова мысленно проговаривал свои разговоры с Шелли, Байроном и Вийоном.

Наконец он глубоко вдохнул и сказал: ― думаю, такой способ есть. Он повернулся к гондольеру и сказал: ― Отвезите нас, пожалуйста, обратно на Пьяцца.

― Нет! ― вскричал он мгновение спустя, безошибочно узнаваемыми интонациями Байрона. ― Нет, плыви в Лидо. Айкмэн, послушай меня ― как только австрийцы поймут, что глаз исчез, они просто отрубят на Пьяцца чью-нибудь голову, и кровь будет работать вместо глаза. Если Джозефина будет там, она снова будет для них видима, снова вернется в их сети.

Кроуфорд вернул власть над своей речью. ― Я не собираюсь брать с собой Джозефину. Она останется в гондоле, и она будет невидима для своего вампира, даже если они уже проделали этот кровавый трюк. А Я и так не был в их сетях, до того как мы поймали глаз, так что для меня это не опасно. Он повернулся к гондольеру и сказал: ― Отвезите нас обратно на Пьяцца, пожалуйста.

Джозефина перегнулась через планшир и зачерпнула немного воды своей искореженной рукой. Затем подалась вперед и брызнула ею на лоб Кроуфорда.

Мгновение Кроуфорд моргал в раздраженном замешательстве, а затем улыбнулся. ― Как-то в Риме я сказал, что однажды мне это может понадобиться, верно? Спасибо что запомнила.

Он окунул руку в воду и тоже коснулся ее лба намокшей рукой.

Крещеные таким образом, они повернулись назад, встревожено вглядываясь в приближающуюся Пьяцца Сан Марко.

ГЛАВА 26

Nothing is sure but that which is uncertain,

What's evident to all is most obscure;

Only when snared in doubts can I be sure.

Only to enigmas, never to Logic's lure,

Knowledge surrenders, and draws back her curtain…

— Francois Villon, «Ballade for the Contest at Blois»

the W. Ashbless translation

Ничто не истинно, одно лишь несомненно:

Что всем известно, то сокрыто ото всех;

Свою уверенность я черпаю в сомненьях.

Не в логике, в мгновенных озареньях

Являет истина мне свой незримый свет…

— Франсуа Вийон, «Баллада поэтического состязания в Блуа»

перевод В. Эшблеса

Гондольер театрально вздохнул и, словно прося совета свыше, воздел руку к небесам, но послушно развернул гондолу по широкой дуге обратно, туда, откуда они только что приплыли, вероятно, из-за того, что до Пьяцца было ближе, чем до Лидо, и там он мог, наконец, избавиться от этих сумасшедших людей.

Рот Кроуфорд снова сам собой раскрылся. ― Они могут просто арестовать вас обоих на ступенях причала. Кроуфорд помассировал горло, мечтая, чтобы Байрон говорил не столь резко. ― Если мы увидим солдат поблизости от лестницы, мы проплывем мимо и высадим меня где-нибудь в другом месте.

Джозефина взирала на него с отчаянной надеждой. ― Что ты собираешься делать? ― спросила она.

― Я собираюсь расторгнуть ― попытаться расторгнуть ― союз, соединивший наши виды.

― Как?

― Я пока еще не уверен. Он постучал костяшкой пальца по голове. ― Байрон ― Грайи все еще в сознании, но в настоящий момент слепы. Что это означает? Это означает что, до тех пор, пока австрийцы будут продолжать непрерывным потоком проливать кровь на Пьяцца, мой друг Карло потеряет свой доход первого заклинателя монет[434] в Венеции. Он будет неспособен уверенно забросить пенни в открытое окно ― а если и сможет, не будет никакой возможности с уверенностью сказать, где она приземлится ― и это, строго говоря, даже не будет во всех смыслах тот же самый пенни. Поле, которое распространяют сейчас Грайи ― это поле неопределенности и неточности. Жаль, что Шелли этого не увидел, он так любил беспорядок.

По интонациям, которые Байрон вложил в голос Кроуфорда, было ясно, что сам он беспорядок не любит.

― А твои армянские священники не говорили тебе, насколько быстро меняется все это поле, после того как изменилась испускающая его сердцевина? ― Оно меняется мгновенно, Айкмэн ― или как настойчиво наставляли меня святые отцы, со скоростью света. Они говорили мне, что оно подобно огням святого Эльма, или электричеству, собранному в комнате полной лейденских банок: это не поток, это статическое поле, так что, вероятно, имеются участки, где старое поле все еще сохраняется ― неустойчиво, но все же сохраняется ― хотя такие… примечательные места… по-видимому, растворятся, подчиняясь правилам господствующего поля, в течение дня или около того.

Кроуфорд кивнул. ― Если только они не вернут глаз обратно или не продолжат орошать мостовую кровью. Ты можешь найти Карло? ― Если он еще жив. Вряд ли он снимется с места ― до этой ночи здесь был просто игорный рай.

Кроуфорд наблюдал за приближением огней Пьяцца. Колонны Грай казались слегка изогнутыми, а Дворец Дожей был неподвижным, но непредсказуемым зверем, припавшем к земле на тысяче каменных лап.

Он порылся в сумке Джозефины и вытащил одну из ее блузок. ― Не слишком похоже на те рубашки, которые я обычно ношу, ― заметил он, натягивая ее на себя. Он устало ей улыбнулся. ― Полагаю, обуви там тоже не найдется?

Она покачала головой. ― Та пара, что ты утопил в канале, была последней.

― Эх. Он вытащил голубую рубашку, на этот раз свою собственную, и с некоторым усилием оторвал рукава и натянул их на ноги. Манжеты неряшливо свисали на несколько дюймов перед его носками, так что он вытащил пару ленточек из шнуровки на платье Терезы и связал ими свободные концы рукавов, а затем зашнуровал ленточки вокруг стоп и лодыжек и завязал свободные концы у основания голеней.

― Ну вот, ― сказал он. ― Очень даже неплохо для того, кто потерял ботинки.

Джозефина с сомнением покачала головой. Гондольер же неистово перекрестился.

― Я думаю, ― сказал Кроуфорд, ― должен быть один главный карман, где все еще сохраняется старое поле определенности; он должен находиться поблизости от Пьяцца и Дворца Дожей, в том месте, где содержат Вернера. Думаю, он постарался убедиться, что живет в эквиваленте лейденской банки.

К ним приближалась лодка, и он запоздало заметил сидящих в ней вооруженных мужчин ― это были те самые австрийские солдаты, что лишь каких-то полчаса назад разнесли в щепки угнанную им гондолу.

Он напрягся, готовый попросить гондольера повернуть в сторону от лодки, когда сообразил, что избежать встречи с австрийцами не было никакой возможности. Вместо этого он зевнул, когда они подобрались ближе, толкнул Джозефину локтем и сказал, ― Смотри дорогая ― у них ружья!

― Gracious[435]! ― воскликнула Джозефина.

Австрийцы оглядели их с ног до головы, но продолжили свой путь, осматривая другие гондолы.

Мало-помалу Кроуфорд расслабился. ― Думаю, они не ищут пару, а особенно двух человек, направляющихся им навстречу. Он сделал несколько глубоких вдохов. ― Как бы то ни было, Байрон, если твой друг не сможет помочь нам найти поле, и если мы не сумеем… расторгнуть договор Вернера, Вернер, по всей видимости, заставит австрийцев снова погрузить Грай в сон, прежде чем его карман определенности растворится, и тогда он будет, по крайней мере, в ничуть не худшем положении, чем был до того, как прибыл на юг из Швейцарии. А затем он пошлет своих людей искать глаз.

Он прервался лишь на мгновение и Байрон тут же этим воспользовался. ― Да кому он нужен этот Вернер?

Гондольер заложил правый крен, а затем налег на весло, толкая гондолу вперед в просвет между двух других узких суденышек.

Кроуфорд запихал в сумку Джозефины скомканную рубаху, заключающую в себе сердце Шелли и глаз Грай. ― Не потеряй это, ― сказал он, протягивая ей сумку и поднимаясь.

― Вернер, ― тихо сказал он, когда гондольер спрыгнул на причал и принялся набрасывать петли на причальные столбы, ― установил связь между двумя видами, человечеством и нефелимами. Восемь столетий назад он пробудил нефелимов, которые к этому времени уже тысячи лет находились в спячке, хирургическим путем поместив одного из них ― маленькую окаменевшую статую ― в свою брюшную полость. И теперь они двое, один помещенный внутрь другого, представляют симбиоз двух земных жизненных форм ― то совмещение, которое удерживает нефелимов возрожденными и способными нападать на людей.