Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы
Спуто и делла Торре помогли им привязать багаж к паре досок. ― Вещи наверняка намокнут, ― объяснил Кроуфорду делла Торре, ― когда вы будете плыть.
― Это… чертовски удачная мысль, делла Торре, ― сказал Кроуфорд, рассеянно говоря по-английски.
Берега реки были укрыты туманом, и садящееся солнце последними багряными отсветами догорало за кормой, но Кроуфорд различил растянувшуюся впереди шеренгу лодок, к которой они направлялись.
Несколько мучительных секунд он пытался придумать какой-нибудь способ избежать предстоящего заплыва. Наконец он сдался, взял Джозефину за руку и направился к корме, где они сели, сняли обувь, и надежно привязали ее к их наскоро сооруженному плоту.
― Спасибо вам, ― сказал он, перекидывая ногу через транец[422], ― но не думаю, что мы удачно распорядились деньгами. Если мы будем возвращаться обратно этим путем, я предпочту снова купить карету.
Делла Торре расхохотался. ― Ты вроде говорил, вы собираетесь в Венецию? Если сумеете вернуться, мы довезем вас хоть до Англии.
Кроуфорд спрыгнул с кормы в воду.
После недавнего тепла постели вода показалось неприветливо холодной, и когда он вынырнул на поверхность, его дыхание сбилось на судорожные, шелестящие уханья. Их импровизированный маленький плот плескался поблизости, с уцепившейся за него Джозефиной, которая перенесла погружение в холодную воду более стоически, чем Кроуфорд и, показавшись на поверхности, дышала ровно. Кроуфорд поймал уплывающую шляпу и водрузил ее обратно на свою лысую голову.
Он махнул рукой делла Торре и тихо отозвался: ― Мы, может быть, поймаем тебя на слове! ― а затем он и Джозефина взялись каждый за свой конец маленького плота и начали грести к далекому северному берегу.
ГЛАВА 25
То лед то пламень, так бросают их над Летой[423]
Туда-сюда, и чтобы пытку их усилить,
Снедает жажда их, желанье страстное коснуться
До струй манящих, что одной лишь малой каплей
Забвенье милосердное всем болям и горестям
В единый миг подарят. И близок так предмет их вожделенья;
Но Рок неумолимый не сдается, и чтоб попытки эти упредить,
Медуза из Горгон[424] брод охраняет, в сердца и души ужас поселяя,
И полчища надводных насекомых…[425]
— Джон Мильтон, Потерянный Рай
Был лишь ранний вечер, и бриз, что налетал на лагуну из-за низких песчаных холмов Лидо позади гондолы, был теплым; но Кроуфорд невольно поежился, когда увидел выполненную с филигранным искусством белую громаду Дворца Дожей и башню кампаниллы[426] поднимающуюся посреди темного горизонта, нависшего перед стремящимся вперед клювом гондолы. Лагуна была спокойна, и нос гондолы едва заметно вздымался и опадал, пока суденышко скользило по воде.
В одной руке Кроуфорд сжимал пузырек с кровью Байрона. Другая была занята обернутым в бумагу обугленным сердцем Шелли. «Поэты возвращаются», ― напряженно подумал он.
Его страшило то, что предстояло сделать, и он находил слабое утешение в созерцании водной глади, блестящей от отражений разноцветных огней города, который все еще предстояло пересечь. «Еще несколько минут можешь строить из себя беззаботного туриста», ― подумал он.
Впервые он обратил внимание, что загнутый кверху нос гондолы был металлическим и отчасти напоминал своей формой трезубый меч. Он повернулся на своем месте и махнул рукой гондольеру, привлекая его внимание, а затем указал на нос. ― Почему он выполнен в форме меча? ― спросил он.
Гондольер ухитрился пожать плечами, не нарушая мерного темпа, с которым он орудовал веслом. ― Традиция, ― ответил он. ― Гондолы в Венеции всегда его имеют. Он называется ферро[427].
Кроуфорд кивнул и снова посмотрел вперед. С того места где он сидел, ферро пробивал брешь в многоглазом, словно обнажившим бесчисленные зубы фасаде Дворца Дожей.
Он озабоченно глянул на Джозефину, которая неуютно ерзала на сиденье напротив, рядом с их сумкой и тростью Байрона. Она тоже дрожала, но скорее от лихорадки, чем от страха.
Им пришлось несколько часов идти на восток, пробираясь через марши[428] по меньшей мере столь же часто, как и шагая по дорогам, чтобы миновать шеренгу австрийских лодок, перекрывших По, и к тому времени, как они нашли рано поднявшегося рыбака, который согласился отвезти их на север в Лидо, у Джозефины начался жар, ее била дрожь, и она не могла с уверенностью сказать, где они были и какой сейчас год. Почти все время ей казалось, что они в Риме; что они только что спаслись бегством из квартиры Китса и брели сквозь развалины Римского Форума.
Несколько раз она сгибалась пополам от приступов острой боли, но когда он начал тревожиться, она сказала ему, что такое с ней случается часто, и что спазмы эти через несколько минут всегда проходят. Он беспокоился, что что-нибудь может быть не в порядке ее беременностью ― в самом деле, ее образ жизни в последнее время едва ли соответствовал тому режиму, который он порекомендовал бы будущей матери.
Белоснежные колонны церкви Сан-Джорджо[429] проплывали прямо по левому борту, отделенные сотней ярдов неспешных волн, и гондола начала забирать по широкому устью канала Сан Марко в направлении величественных сводов Церкви Сан Заккариа, расположившейся в сотне ярдов к востоку от Дворца Дожей. Теперь Кроуфорд ясно различал две колонны, стоящие на обращенной к морю стороне ярко освященной Пьяцца.
Спустя несколько минут Сан-Джорджо осталась позади, и впереди по левому борту протянулся широкий усеянный лодками коридор Большого Канала; фасады высоких раскинувшихся впереди дворцов были Византийским торжеством огней, арок и витиевато украшенных балконов.
Кроуфорд любовался этим зрелищем, пока не заметил волнение воды между гондолой и огнями.
― Быстрее, ― приказал он гондольеру, который вздохнул, но все же подналег на весло.
Кроуфорд догадался, что они были на периферии поля внимания Грай ― волнение воды, без сомнений, произвела третья сестра, слепо заворочавшаяся под водой, когда ее восприятия коснулось проплывающее мимо сердце.
* * *Время пришло. Он положил сердце на колени, а затем, с безграничным отвращением, открыл банку. «Если бы только можно было миновать чашу сию», ― в жалкой попытке пошутить подумал он ― затем глубоко вдохнул и поднес пузырек к губам.
Каким-то образом охватившее его отвращение было столь всепоглощающим, что его даже не стошнило от вкуса чеснока, уксуса и ржавчины. Когда содержимого в банке осталось на пару ложек, он украдкой вылил остатки на дощатый настил и наступил на образовавшуюся лужицу; затем он выбросил опустевшую склянку в море, чувствуя, будто поделился ею с другом. Он вспомнил, что перед тем как Австрийцы захватили власть, Доджи ежегодно принимали участие в древнем обряде, который был призван поженить город с морем. «Помоги мне сегодня», ― мысленно попросил он темные волны.
Канал перед глазами растворился, он лежал на спине, на узкой кровати, под низко нависающем деревянным потолком. Глаза жгло, а в горле было сухо.
― Добрый вечер, милорд, ― сказал он по-английски. Губы были обветренные и потрескавшиеся.
― Вот и ты, ― услышал он хриплый голос. ― Уже пора? Голова повернулась в сторону, и Кроуфорд увидел наполненную водой ванну.
― Нет, еще нет. Сделаешь это, когда я буду сходить на берег. Я загодя подам сигнал, чтобы ты успел в нее залезть.
― Черт бы побрал все эти твои махинации, ― проскрежетал Байрон. Он умолк на мгновение, затем с нежностью в голосе сказал, ― Боже, она прекраснейший город на земле, ― и Кроуфорд понял, что Байрон, пока он разглядывал его комнату в Лериче, смотрел его глазами на Венецию.
Легким усилием воли Кроуфорд вернулся в свое тело. Гондольер озадаченно уставился на него, и Кроуфорд сообразил, что должно быть говорил сам с собой. Байрон стиснул руку Кроуфорда державшую пакет с сердцем Шелли, и Кроуфорд немного расслабил пальцы.
Гондола забрала немного к западу, и ее нос указывал теперь точно на расположившийся на востоке Дворец Дожей. Совсем близко, впереди, широкие каменные ступени ощетинились рядами пришвартованных под прямыми углами гондол, и гондола Кроуфорда уже проплывала между двумя дальними швартовочными столбами.
― Залезай в ванну, ― скомандовал он.
Кроуфорд увидел, как пришвартованные гондолы приблизились, а затем оказались по бокам, когда их суденышко было искусно втиснуто между двумя другими, и он напрягся в ожидании предстоящих усилий ― но, несмотря на это, издал невольный вскрик, когда внезапно почувствовал охватившую его до пояса холодную воду.
Джозефина подпрыгнула и уставилась на него, и он умудрился успокаивающе махнуть рукой. ― Хвала богу, да, ― стуча зубами, произнес он, ― все идет, как запланировано. Мы… в ванне.
