Ее превосходительство адмирал Браге - Макс Мах
– Это вы ее так? – на всякий случай уточнил Виктор, который уже сообразил, что из Ары будут лепить настоящего военного героя.
– Да нет, – снова хмыкнула адмирал. – Это адмирал Ксенофонтов очнулся от спячки, и его вдруг пробило на немереную щедрость.
– Опасаюсь даже спросить, чем он ее хочет наградить, – аккуратно выразился Виктор.
– «Полярную звезду» не дадут, – явно поморщилась Елизавета Аркадиевна, – проявят щедрость в разумных пределах, так сказать. Но вот внеочередные звания для вас обоих я из него под это дело выбью!
– А я-то здесь при чем?
– Может быть, конкретно в этом случае и ни при чем, но иногда важен не факт, а момент! Так что готовь плечи под новые погоны!
– Елизавета Аркадиевна, – опешил Виктор, – да мы с Варей и так за какие-то три года сколько ступеней перескочили!
– Так и сделали немало, – осадила его начальница. – А мне в Техническом Бюро нужны люди в чинах, чтобы никто больше к вам не прикапывался! Все! Конец связи.
И снова Виктор сидел перед картой Себерии, смотрел на флажки, отмечающие линию фронта, и думал о том, как причудлива судьба. Кто мог знать тогда в далеком уже пятидесятом, что девушка, поступившая на первый курс академии, станет наипервейшим себерским асом?
«Сколько же теперь у нее сбитых? – озадачился он, бездумно изучая карту отечества. – Двадцать три или двадцать пять? Если двадцать пять, должны добавить к значку аса алое эмалевое навершие с золотой цифрой двадцать пять. Круть невероятная!»
Этот вопрос он, к слову, ей и задал, когда заявился в особняк на Гвардейской улице:
– Так сколько у тебя теперь сбитых самолетов на круг?
– Не знаю, – пожала плечами Ара. – То ли двадцать четыре, то ли двадцать шесть. Надо дождаться, что скажут в отделе учета.
– Тогда напьемся, – предложил Виктор. – Двадцать четыре – это, конечно, не золотой значок, но ведь может быть все-таки двадцать шесть!
– Дурак, ей же теперь пить нельзя, – остудила его Настя, бросив быстрый взгляд на Шкловского, опередившего Виктора на какие-то пять минут и не успевшего еще снять расстегнутый кожаный реглан.
– Можно немного красного или белого вина, – умерила пыл подруги Ара, улыбнувшись мужу.
– Но нам-то с тобой ничего не мешает? – посмотрел Виктор на Настю.
– Отчего же? – подняла та бровь. – Пьяный мужчина в постели, что бревно, а мне ты нужен в идеальном состоянии. Компреву?
Вообще-то она была права. Знал Виктор за собой такую слабость. Если перепивал, неожиданно оказывался ни к чему не годным. То есть обычно он бывал более чем состоятелен, даже если выпивал. Но только до определенного уровня опьянения. Так что была, увы, в словах Насти сермяжная правда.
– Но пару-то рюмок меня с ног не собьют? – возразил он вслух.
– Пара рюмок и дитя не уронят, – улыбнулась Настя. – Пей, милый, но знай меру!
В результате засиделись за полночь. Пили действительно немного. Но насмеялись вволю. Ара очень смешно рассказывала про то, как строила «землянку» в огромном сугробе, и про то, какой немыслимо сложной задачей оказалось пописать, когда на тебе противоперегрузочный костюм и зимний комбинезон.
– И в штаны не напрудишь, – ржала она, рассказывая, – а ну как морозом схватит!
– Ну, и как ты выкрутилась? – полюбопытствовала, отсмеявшись, Настя.
– Без комментариев! – еще сильнее разошлась Ара, из которой, похоже, выходило сейчас накопившееся за эти дни напряжение.
* * *
Ночью, утолив первую страсть, но не в силах заснуть, они лежали рядом и разговаривали вполголоса, хотя могли бы себя и не сдерживать. Толстые каменные стены и прочные двери надежно охраняли их приватность. Другое дело, что сейчас у них не было потребности ни в криках пылкой страсти, ни в громком смехе, ни в разговоре в полный голос. Настя рассказывала о том, о чем не захотела говорить Ара. О том дне, вернее, о той ночи, когда вызванные звонком с аэрополя, Ара и Лена сорвались с места как подорванные и спешно уехали на базу. О ночи в безвременье ожидания. О неизвестности и тревоге. О том, как связывались уже под утро со старшим Кокоревым, который находился в рабочей поездке на Урале, и как приходили к ним в дом отрывочные известия о том, что происходит или уже произошло. Трудный день. А затем еще один и еще. Тягостная неизвестность. Мучительное неведение в отсутствии достоверных данных, и невозможность эти данные получить. На улице мороз и не прекращающаяся метель. Снижающая видимость до метра-двух, заметающая дороги, не позволяющая поднять в воздух геликоптеры и самолеты. И в дополнение к этому потеря связи со многими населенными пунктами в округе. Усилившийся ветер и снегопад нарушили линии связи. Добраться до тех мест, над которыми предположительно был сбит Арин самолет, можно было только на вездеходах. Но максимум, что они могли сделать в такую пургу, это прочесать дороги да заглянуть в деревни и села на огромной территории, на которой иди найди что-нибудь даже в хорошую погоду. Сотни квадратных километров зимних лесов, заснеженных полей, покрывшихся льдом рек, озер и болот. И где-то там Ара, – если жива, конечно, – одна и в безвестности. Никто бы ее не нашел даже после того, как утихла метель. Ара сама дошла до деревни и уже оттуда дала о себе знать. Радиомаяк на ее кресле, как позже выяснили специалисты, был поврежден и никаких сигналов не подавал. А заваленное снегом место посадки было не рассмотреть ни с дороги, ни сверху. Вот какую историю рассказывала ему Настя.
Виктор слушал ее, но думал о своем, и в конце концов придумал.
– Давай поженимся, – сказал он, когда она завершила рассказ.
– Так предложение даме не делают, – почти натурально «оскорбилась» женщина.
– Принести розы? – усмехнулся Виктор. – Встать на колено? Преподнести фамильное кольцо…
– А у тебя есть фамильное кольцо? – Подняла Настя бровь в искреннем удивлении.
– Да что-то осталось от посадников, – припомнил Виктор. – Мелочи, но душу греют. Есть там, кажется, и колечко с рубином. Стиль старый, но в этом есть свое очарование.
– Вот даже как! – мечтательно улыбнулась женщина. – Кольцо с рубином… Мило.
– Так ты выйдешь за меня? – уточнил тогда Виктор.
– Ну, если ты вежливо попросишь…
– Выходи за меня замуж, пожалуйста!
– Можешь, когда хочешь, – еще шире улыбнулась Настя. – Придется, наверное, уважить вашу просьбу, граф… Но не раньше осени.
– Хочешь траур до конца доходить? – понял Виктор.
– Ну, не то чтобы хочу, но Селифонтов был хорошим человеком, не хотелось бы оскорблять его память…
– Значит, осенью, – согласился Виктор. – Но слово твое твердо?
