Владимир Романовский - Польское Наследство
– Да, а что такого в этом? – Нимрод с плохо скрываемой гордостью посмотрел на князя и Жискара. – Мой господин и императора может взять в плен, если захочет. Он только с виду ленивый.
– Какого императора? – спросил Жискар.
– Любого.
Жискар и Ярослав переглянулись.
– Что ж, в этом есть своя прелесть, – сказал Жискар. – Как продолжение польских событий. И Свистуна подключили – остроумно. Что же, по мнению Гостемила, мы должны предпринять?
– Мой господин весьма обстоятельно выразился по этому поводу.
– Что он сказал?
– Он сказал, «Мое дело – предупредить».
Ярослав и Жискар снова переглянулись.
– Почему он не приехал сам? – спросил Ярослав.
– Ему нужно было срочно в Киев.
– Срочно?
– Да. Предупредить друга об опасности. Господин мой щепетилен в делах дружбы, холопам не доверяет.
– А к князю посылает холопов? – уточнил Ярослав.
– Князю уважение и преданность, – сразу сказал Нимрод. – Одинаковое уважение и преданность – и от господина, и от холопа. А к друзьям господина холоп может и не чувствовать преданности, князь.
– А какая опасность грозит другу?
– Это мне не известно.
– А как зовут друга?
– Тоже не известно.
– Гостемил тебе не сказал?
– Князь, я холоп Гостемила, а не поверенный его. Он не обязан давать мне во всем отчет. Чему я очень рад, – добавил Нимрод самодовольно. – Вникать в хозяйские дела – унизительно и неприятно. – Подумав, он добавил, – Дурной вкус.
– Хорошо, – сказал Жискар. – Ты, Нимрод … Нимрод, да? … Ты поедешь с нами.
– Да, меня предупредил господин мой.
– А?
– Сказал, они тебе не поверят, недоверчивые, по себе судят, и обязательно возьмут с собой, и может даже на цепь посадят на время дороги, но ты, ежели вздумают с тобою плохо обращаться, все время напоминай, чей ты холоп. Вот я и напоминаю, что холоп я не чей-нибудь.
Жискар не выдержал и засмеялся. Ярослав же почему-то помрачнел.
– Проведи Нимрода в покои пока что, пусть отдохнет с дороги, – сказал он.
***
Тем временем домой к Уржу, вернувшемуся в ужасном волнении, пришли священник и воевода. Священник держался показно беззаботно, а воевода заметно нервничал.
– Что же князь тебе сказал? – допытывался воевода.
– Сказал, что еще будет со мною говорить, позже. Сказал, что законы есть. Все говорил, что я какую-то пошлину беру.
Воевода посмотрел на священника. Тот подчеркнуто равнодушно пожал плечами.
– По-моему, – заметил он, – нужно спрашивать, не что князь сказал Уржу, а о чем Урж успел сказать князю.
– Что ты сказал князю? – грозно спросил воевода.
– Да не кричи ты так. Что-то сказал, всего не упомнишь.
– Ты не говорил ли, что мы с караванщиков деньги берем?
– Говорил.
– Как!
– Но ведь это правда. Он спросил, я ответил.
– А что потом с этими деньгами делаем, говорил ему?
– И ты туда же! – удивился Урж. – Князь тоже самое спросил. Ну, куда идут семейные деньги? Не хвесты же на них закатывают! Еда, одежда, починка дома, все для семьи стараемся.
– Так, – сказал воевода.
– Ага, – сказал священник.
– Ну, спасибо, что предупредил, – заметил воевода. – Всего вам доброго, друзья мои.
Но убежать из города он не успел. Ярослав, занятый охраной собственной персоны, управился тем не менее отдать приказ, и когда воевода, влекомый любовью к сбережениям, честным трудом нажитым, все-таки появился у себя дома, чтобы эти сбережения забрать с собой, его схватили. Священника тоже было схватили, но он открыл подвал церкви и представил доказательства, что все золото, изъятое у караванщиков, находится в сохранности и будет передано князю по первому же требованию.
– Возьми золото, mon roi22, – посоветовал князю Жискар. – Чувствую я, пригодится оно тебе в самое ближайшее время.
– Нет, не желаю, – недовольно ответил Ярослав. – Сколько нужно наложить запретов, чтобы подействовало! Не желаю я, чтобы людей, рожденных на моих территориях, продавали в рабство за тридевять земель!
– Все так делают.
– Я – не все. Да и кто – все? В Швеции есть хоть один работорговый центр? Нет, шведы своих рабов себе же и оставляют. Чем мы хуже?
– Всех оставлять – владельцев не хватит. В Швеции народу меньше.
– Не язви, Жискар, не до того. Я вообще против продажи людей нехристям, хоть бы и своим. Если христианин покупает холопа, он за него ответственен перед Создателем, и он об этом знает.
– Морализаторствуешь, mon roi.
– … Нехристи же … Нет, Жискар, с этим нужно что-то делать.
– Огромные доходы, – сказал Жискар. – Нечем заменить.
– Пусть торгуют шкурами или деревом.
– Это совсем не то. Намного дешевле. Что будем делать с проворовавшимся воеводой?
– Не знаю … Много наворовал?
– Вроде много.
– Продать бы его самого какому-нибудь халифу.
– Возрастом не вышел. Старые ценятся низко.
– Посадим в подземелье?
– После нашего отъезда его сразу выпустят. Может, просто на кол его посадить?
– Не болтай, Жискар. Ты знаешь, я не люблю жестокости даже в шутку.
– Думаешь, нигде на твоих территориях не сажают на кол, без твоего ведома?
– Думаю, что сажают. Но меньше, чем раньше. Ну, что ж, едем мы в Киев или не едем?
– Золото у священника возьми все-таки.
– Нет.
– Ну тогда я возьму.
Ярослав мрачно на него посмотрел.
– Я что, для себя, что ли, стараюсь? – обиделся Жискар. – Мне лишнего не нужно, я, тебе служа, все, что хочу, имею и так. Просто есть предчувствие, что золото это нам понадобится.
– К ворожихе ходил?
– Mon roi, тебе не идет сарказм. В крайнем случае отдашь супруге, а она раздаст его бедным.
Хорошая мысль, подумал Ярослав.
***
В дубраве на окраине Хоммеля Лель вдруг заупрямился.
– Езжай-ка ты дальше одна, – сказал он. – С князем я встречаться не хочу.
– Почему? Разве тебе не интересно, какой он?
– Уж я его видел.
– Не дури, Лель. Что ты как маленький.
– Не желаю. Я тебя здесь подожду. Сяду вон под тем дубом и подожду.
– В Хоммеле, наверное, есть кроги.
Лель подумал.
– Хорошо, – сказал он. – Тогда поедем в крог, поедим, и я тебя подожду в кроге, и постараюсь не напиться.
– Согласна.
Светило солнце, таяла ледяная корка на улицах. В кроге отвратительно пахло, было грязно, и Ширин поняла, что киевские кроги отличаются от провинциальных. А в Константинополе кроги, наверное, мраморные. Впрочем, в Константинополе нет крогов – там капилеи. Но каждый капилей обязательно из мрамора.
Еда в Хоммеле оказалась не очень вкусная. И даже названия звучали непривлекательно – зморыш половинный, бузырь в туне, жика кислая. Из цивилизованных блюд наличествовали новгородские стегуны под рустом. Название Ширин помнила, но Лель отрицательно мотнул головой.
– Они может и стегуны, но не новгородские, а уж какой тут руст делают – лучше не пробовать. А вот свир у них неплохой. Я, впрочем, не любитель свира. Но, за неимением лучшего, придется лакать. Может не пойдешь к князю? Зачем тебе князь? Он старый, некрасивый, и сварливый.
Ширин не ответила. В конце концов они заказали бычину дутую, которая оказалась обыкновенной несвежей ветчиной, сдобренной укропом. Лель залпом выпил кружку бодрящего свира и принялся за еду. Ширин, немного поев, встала и сказала, —
– Жди меня здесь.
У ворот детинца пятеро стражей подозрительно оглядели неестественно рослую, темноволосую девушку в мужской одежде, со свердом у бедра. Стражники были не хоммельские, а из дружины Ярослава.
– Здравствуйте, добрые люди, – Ширин поклонилась им. – Мне необходимо попасть к князю, у меня к нему важное дело.
– К князю, говоришь? – спросил один из стражей. – Ну так покажи нам что-нибудь.
– Показать? Что показать?
– Можешь арсель показать. А можешь грамоту. К князю без грамоты посторонние не ходят, он не пекарь и не мельник.
Ширин сунула руку в походную суму и с ужасом поняла, что грамоты Гостемила там нет. Оттянув край сумы, она заглянула внутрь и убедилась – нет грамоты. Лель не мог стащить грамоту – зачем ему? Значит, обронила где-то, потеряла! Что же делать? Свежепредупрежденные о возможной попытке похищения правителя, стражи придвинулись ближе.
– А ну-ка, милая, расскажи добрым молодцам, кто тебя послал и зачем.
– Меня послал мой отец.
– Речь твоя странная какая-то. А кто твой отец?
– Гостемил из рода Моровичей.
– О! – стражники переглянулись.
– Видел я Гостемила не единожды, – авторитетно сказал один. – Нисколько ты на него, девушка, не похожа. А вот мы тебя теперь возьмем под белы руки да сунем до дальнейшего разбирательства в погреб.
Они придвинулись к ней вплотную. От них пахло чесноком и потом, и было их пятеро. Ширин коротким ударом уложила одного, а выхватить сверд ей не дали. Ее повалили и стали заламывать руки за спину.
