Космопорт - Сергей Чернов
Дробинин Сергей Васильевич — металлург, кандидат технических наук, преподаватель МИСиС. Проект «Вакуумная печь». Если точнее, то индукционная. Рассматривали с ним все варианты.
Электродуговая — сопровождается испарением электрода. Высокой температуры до трёх тысяч градусов и выше не выдерживает ни один материал. Самые тугоплавкие металлы или графит интенсивно испаряются. При этом загрязняют плавку.
Электронно-лучевой разогрев. Испарением катода можно пренебречь, оно крайне невысокое. Однако воздействие локальное, как и в предыдущем случае, не на весь объём металла.
Дробинин посомневался тогда, несколько лет назад, как в условиях Луны получить переменный ток от солнечных батарей. Мой долгий и откровенно сомневающийся в его умственных способностях взгляд мгновенно его убедил. В качестве материала для ёмкости под расплав железа предложил вольфрам. С напылением внутренних стенок сплавом карбидов гафния и тантала. Этот материал плавится при температуре 4215 градусов Цельсия.
— Хватит для расплава того же вольфрама, — привёл неубиваемый довод. — Так что печь получится универсальной.
Собственно, мы сами эту ёмкость и состряпали. Таше надо было с Юрой над чем-то поупражняться.
— Вроде должно всё работать, — выношу вердикт, внимательно просмотрев папку с чертежами и расчётами.
— Проверяли в институте, — пожимает плечами гость.
И только сейчас настораживаюсь. В первую нашу встречу он кипел энтузиазмом, глаза бушевали восторгом, сейчас абсолютно спокоен. Понимаю, что времени прошло много, невозможно постоянно держать чувства накалёнными. Но нет ничего! Даже предвкушения или намёка на него.
— Собирайтесь, Сергей Васильевич, — посмотрим, как среагирует на конкретное предложение. — Печку со всеми приблудами и вас забираю на космодром. Пора вам вступать в отряд космонавтов и начинать обучение.
Меня обдаёт такой волной непроглядной тоски, что отклоняюсь назад, будто уходя от удара. Что-то с ним случилось, пока мы не общались? Мог чем-то серьёзным заболеть, или, например, близкий родственник — лежачий больной, нуждающийся в уходе, мало ли что.
— В космос я не полечу, — отрицательно мотает головой.
При этом плотно сжимает губы, и не могу отделаться от впечатления: с целью удержать крик отчаяния. Очень хочется узнать почему, но приступ любопытства удерживаю.
— В принципе, ничего страшного. Только подберите себе толковую замену. Есть на примете?
— Да, — опять впечатление, что изо всех сил удерживается от проявления глубочайшей тоски.
— Жаль, что не сможете, — мне правда жаль, но сожаление в голосе на уровне дежурного. — Мне сначала казалось, что вы прямо рвётесь туда.
Показываю глазами на потолок.
— Что-нибудь изменилось? Что-то ведь серьёзное произошло, если вдруг настолько неуёмное желание пропало, — интерес мой всё так же вежливый, тот самый, который не вспыхивает, когда его не удовлетворяют, а облегчённо гаснет.
— Жена против… — тускло признаётся знатный металлург.
Вот тут я удивляюсь безмерно и по-настоящему искренне:
— С ней всё в порядке, не болеет? — подыскиваю причины, против которых не попрёшь, но ещё до ответа вижу: промахнулся.
— Да бог с вами! Всё с ней в порядке. Просто… ну…
Ясной формулировки не дождался. Пытаюсь утрясти в голове ситуацию:
— Погодите-ка. С одной стороны — резкий карьерный рост. Вы ведь года через два-три точно докторскую защитите. С зарплатой не так однозначно. Первый год денег больше не станет, если только чуть-чуть. Но когда отправитесь туда, — снова взгляд в потолок, — получать будете не запредельные суммы, но совсем другие, нежели сейчас. Тысяч двести — триста, не считая премий за отдельные достижения.
— Возраст… — пробует возражать, но бешеный огонёк в глазах рвётся разорвать серое тоскливое кольцо. Уверен, не из-за денег.
— Сергей Васильевич, — откровенно ухмыляюсь, — да вы даже до нынешнего среднего возраста космонавтов, астронавтов и прочих тайконавтов не дотягиваете. Или достигли только сейчас. Космос — дело уже не только и не столько молодых. Но я не закончил перечислять перспективы, — возвращаюсь к теме: — Ощущение огромного дела, эпохального масштаба уровня Юрия Гагарина к делу не подошьёшь, но всё-таки. Не исключены и даже неизбежны высокие государственные награды всем причастным. Героя, возможно, не дадут, хотя я буду настаивать.
— Да мне медальки ни к чему, — Дробинин отмахивается.
— Вам ни к чему, а потомкам очень даже к чему. Гордиться будут отцом, дедом, дядей до посинения.
Этот аргумент пробивает. Если победу сопоставить с нокаутом, то он в нокдауне. Продолжаю:
— И на уровне ощущений. Сам хочу туда слетать. И полечу, только позже. Увидеть своими глазами лунный пейзаж… — мечтательно закатываю глаза.
— Семья… — трепыхается слабо, но упорно.
Не обращаю внимания:
— А что на другой стороне? Хоть убейте, не пойму. Что перевешивает? Ваша замечательная супруга как-то мотивирует своё мнение?
Наблюдаю забавное. Приходится подавлять улыбку. Дробинин морщит лоб, пытается перевести реакцию жены в рациональную плоскость. И не может, судя по затянувшейся паузе, ха-ха-ха.
— Сказала, что ей муж нужен рядом, а не надолго исчезающий, — Дробинин путём титанических усилий сумел вычленить самое главное из огромного эмоционального потока (уверен в этом) недовольства любимой супруги.
— Вы говорили, у вас дочь есть. Сколько ей сейчас… — пока копался в памяти, Дробинин меня опережает:
— Шестнадцать, в выпускной класс пошла.
— Больше нет детей?
Больше нет. Хотя вроде советовал ему обзавестись вторым.
— Можете переехать на Байконур. Школу мы построили. Укомплектовали замечательным и молодым педколлективом… — принимаюсь расхваливать наших учителей. — Тогда ближайший год вы точно будете всё время вместе, а там, глядишь, и супруга перестанет быть такой несговорчивой.
— Из Москвы она не уедет, — мрачно вздыхает мужчина.
— Понятно. Значит, с одной стороны — карьерный взлёт, участие в историческом прорыве, государственные награды и совершенно иной уровень доходов. А с другой, простите, — мелкий дискомфорт, который испытает ваша жена. Вы её очень любите, Сергей Васильевич, — после короткой паузы наношу коварный и сильный удар: — А вот любит ли она вас — большой вопрос.
Кое-что вспоминаю и заколачиваю последний гвоздь:
— Как-то ещё в студенческом чате одна очень разумная девушка сказала: женщина может по-настоящему любить только мужчину, имеющего дело в жизни, которому он предан всей душой.
Некая Яна Каляева — ник в чате, в реале и не знаю её — формулировала не так кратко, но смысл примерно такой.
Мне надоедает его уговаривать. Да и сказал всё.
— Давайте заканчивать, Сергей Васильевич. Даю вам два дня. Больше, извините, не могу. Можете попробовать обмануть супругу.
