Барон фон дер Зайцев – 2 - Андрей Готлибович Шопперт
— Бери вон тех двух лошадей и веди к мосту, — управляющий в себя уже полностью пришёл, он сунул в руку Иоганна две уздечки. К ним прицепом два коня. Из плащей литвинов связаны четыре тюка набитых железом, и они перекинуты по два через сёдла. У болотца лежат обобранные до нижних рубах вороги их бывшие.
Понятно почему долго не могли найти Куликово поле. Никакого железа после себя победители не оставляют. На семнадцать комплектов брони и оружия, если продать в нужном месте, том же Мариенбурге, например, можно столько денег выручить, что на баронство такое, как у его отца, хватит. А ещё десять хороших коней. А два жеребца вороной и буланый так вообще марок двадцать стоят. Богатство настоящее. Это сколько кусков мыла нужно сварить, чтобы такие деньги заработать?
Неужели этот день когда-то закончится? С этими мыслями Иоганн плёлся к мосту и вдруг встал как вкопанный. Ему оставалось пройти метров пятьдесят и будет опушка, а там и дорога с мостом. Так вот, от моста слышалось ржание коней и крики людей.
Глава 5
Событие тринадцатое
Скольки-то там юродный брат старшего фон Лаутенберга — Отто, который — отец Юргена — барон Бернхард фон Кессельхут был на войне. Его туда сам ладмейстер с копьём воев вызвал. Кажется, в столицу, в Мариенбург? Их баронство находилось где-то в направлении Мемеля, и туда, хоронить Киселя, точно никто не поедет. Потому, похороны рыцаря решили провести в Пиньках на погосте их церковки. Генриха заодно тоже прикопать. А то таскают его бренные останки уже седмицу целую по стране туда-сюда. Даже то, что осень всерьёз накрыла Прибалтику, не сильно помогало. К новому гробу подойти было не просто, запах останавливал и желающих и обязанных это делать. Лошадь пугалась и отказывалась скорбную ношу тащить, вырывалась, не давала себя запрячь. Пришлось укрыть оба гроба, изготовленных Карлосом, накрыть попонами и завалить ещё сверху соломой. Получился воз со стогом. Только после этого Сонька сдалась и милостиво позволила хомут себе на шею надеть.
Как же Генрих оказался вновь в замке барона Зайцева? Явно божьим велением.
Иоганн, подойдя к мосту через речушку и, услышав там разговоры и ржание коней, совсем было в панику ударился. Со всех сторон вороги обложили. Пся кров! Он уже стал отступать назад к болотцу их, увлекая лошадей, нагруженных хабаром, и молясь про себя, хоть и был атеистом, чтобы кони не заржали, услышав ржание лошадей на мосту, когда именно это и произошло. Он ведь за уздечки тянул двух жеребцов, а там, сто процентов, кобылка какая крикнула: «Иго-го, налетайте жеребцы, вот она я какая-растакая»! Кердык! Оба его ведомых упёрлись и давая ржать на все лады, свои стати расхваливая и друг друга перекрикивая. Если честно, то хвалить было что. И не только это, но и рост и размер.
— Ай! Мать вашу! Капец нам. Не могли промолчать? — парень повернулся к мосту, всё одно не убежать.
Иоганн достал из-за пояса дагу, которую ему вернул тюфянчей, промыв в болотце, а потом травой почистив от конской крови. Достал, отпустил поводья и вытянул оружие в сторону приближающихся ворогов. Кому там ещё быть? А вороги ломились через редкий лес, прямо, не слезая с лошадей. Гады!
— Иоганн? — воскликнул первый ворог.
— Иоганн! Ты жив⁈ — обрадовался второй… помоложе.
Пацан бросил смотреть на кончик клинка и сфокусировал паникующие глазенки на ворогах, откуда-то его знающих. Вона чё! И не вороги совсем. Первый был десятником Семёном, а второй — сын Перуна Андрейка.
— Где вы, черти вас задери, были, чтоб вас порвало и полопало! — обрадовался парень.
Дальше проще, Иоганна отвели к мосту, и он поведал народу, что вот тут в четырёх сотнях метров идет сбор урожая, доспехи и мечи вовсю колосятся, а ещё приплод у коней лыцарских. Жеребятца. Даже уже ожеребились и подросли до приличных размеров, буланый один аж до метра восьмидесяти в холке подрос, великан не меньше их Рыжика.
Семён отправил десяток новиков на помощь страдальцам. Не, они уже не страдают. У них страда. А как называют тех, кто участвует в страде? Не страдальцы?
Сам же парень сел на мокрые доски, облокотился о новенькие, жёлтые ещё перила моста и закрыл глаза, пропуская мимо ушей все вопросы и попытки растормошить. У себя потормошите, после такой бойни и удирания по берегу. Только минут через пять, а то и все шесть с половиною, Иоганн открыл голубые свои глаза, глянул в серое дождливое небо и перевёл взгляд на серое, болезненное, лицо дядьки Семёна. Тоже после тяжёлых ранений не просто ему.
— Юрген убит, один кутилье ещё баронский и Петерс, слуга Юргена, а Карлос сбежал по дороге, сволочь. Может и второй кутилье уже помер. У него плечо разрублено и крови под ним полно. А ещё мы труп Генриха бросили в пару верстах от Пиньков или в трёх. У реки. Там и пушку бросили и доспехи. И телеги.
Семён информативную речь выслушал и спросил, потирая шрам на щеке:
— А с Марией что?
— Там. Жива. И вторая Мария жива, мать Герды. Датчанка, тоже жива. Фон Бок жив, Отто Хольте жив, Самсон жив. Где вы были, сволочи?!! Ты даже не представляешь, Семён, как нам тяжко пришлось! — слёзы в голосе прорезались. Это Ивану Фёдоровичу седьмой десяток, а испытания все эти свалились на плечи двенадцатилетнего пацана с его гормонами и слабым тельцем.
Семён подошёл к парню, поднял его с мокрых и грязных досок и, взвалив на плечо, донёс до Рыжика. А на том всё ещё тюки с добычей.
— Снимите, — двое новиков стащили, уронив, и забренчав железом, плащи с доспехами, и Семён усадил Иоганна в седло, — Тимка, проводи барона до замка. И скажи там, пусть кашеварят. Много нужно. И взвар варят. И пусть на плоту реку переплывут, нехай народ возвращается в дома. А Матильду и священников в замок.
Тимка — здоровый такой лось шестнадцатилетний, сын Петра, одного из послужильцев погибших боярина Зайца, кивнул, взгромоздился на жеребца, лишь немного уступающего Рыжику и, взяв того в повод, направил своего к Кеммерну.
Дальнейшее Иоганн так себе помнит. Выключили свет у него в голове. Вроде кружку с горячим питьём совали, вроде пил. Потом, кажется, Матильда с горьким питьём кружку у его губ держала. Потом…
