Нэпман 4. Красный мотор - Алим Онербекович Тыналин
Циркулев взял мой чертеж, близоруко всмотрелся сквозь пенсне:
— Весьма оригинально… Но позвольте заметить, вот здесь…
— Опять вы со своими замечаниями! — подскочил Звонарев. — А я считаю…
Я смотрел на этих двоих, молодого энтузиаста и педантичного профессора, и понимал, что именно такая команда мне и нужна. Их вечные споры заставляли искать оптимальные решения.
— Товарищи, — сказал я. — Предлагаю продолжить дискуссию в цехе для монтажа станков. Кажется, нам предстоит серьезный разговор о будущем нашего станкостроения. Заодно как раз посмотрите помещение, Игнатий Маркович.
Временный цех для монтажа оборудования напоминал операционную — чистые дощатые полы, яркое освещение через стеклянную крышу, специально обученные рабочие в белых халатах. Я настоял на таких условиях, помня, как в будущем монтировали прецизионные станки с ЧПУ.
Игнатий Маркович неторопливо обходил первый распакованный токарный станок модели Ford-T20. Его появление здесь не казалось случайным. Неделю назад Величковский прислал телеграмму, рекомендуя старого коллегу как лучшего специалиста по точной механике.
— Любопытная конструкция задней бабки, — пробормотал Циркулев, делая пометки в блокноте. — Но люфт в направляющих превышает допустимые значения.
Я подошел ближе. Да, он прав, даже невооруженным глазом видно, что посадочные места обработаны недостаточно точно.
— Смотрите, — я указал на станину. — Здесь допуск явно больше заявленного в спецификации.
Звонарев, который до этого момента непривычно молча изучал механизм подачи, поднял голову:
— А что если усилить направляющие дополнительными накладками? У меня есть идея…
— Молодой человек, — Циркулев поправил пенсне, но в его голосе не было привычного менторства. — Проблема глубже. Взгляните на геометрию шпиндельной группы.
Он достал из рыжего потертого саквояжа набор измерительных инструментов, и следующие полчаса мы провели, снимая показания. Результаты оказались неутешительными.
— Биение шпинделя ноль целых пять сотых миллиметра, — Циркулев покачал головой. — При заявленных ноль целых две сотых. И это на новом станке!
— А вот здесь, — я указал на суппорт, — точность позиционирования никак не может обеспечить заданные параметры обработки. Особенно для нашей будущей продукции.
Звонарев присвистнул:
— Так это что же, вся партия такая?
— Боюсь, что да, — я развернул чертежи двигателя, который нам предстояло выпускать. — Смотрите, допуски на основные детали требуют как минимум вдвое более точного оборудования.
Циркулев склонился над чертежами, его длинный палец скользил по размерам:
— М-да… Для таких допусков нужны станки совершенно иного класса точности. Позвольте заметить, эти американские машины хороши для массового производства деталей с обычными допусками, но для прецизионной обработки нужно нечто другое.
— Именно, — я разложил на столе свои эскизы. — Поэтому предлагаю вот что…
Следующий час мы провели, обсуждая возможные модификации. Звонарев предложил несколько оригинальных решений по усилению станины, Циркулев внес ценные замечания по геометрии направляющих. Я же, опираясь на знания из будущего, старался направить их мысли в нужное русло.
— А что если, — Звонарев вдруг замер с карандашом в руке, — не просто модифицировать эти станки, а создать собственную конструкцию? У меня тут появилась идея…
— Хм… — Циркулев снял пенсне и принялся протирать стекла. — Знаете, а в этом что-то есть. В России всегда были превосходные механики. Я помню, в Императорском училище…
— Стоп, — прервал я его. — Давайте по порядку. Нам нужно сначала четко определить все проблемы с текущим оборудованием.
Я достал большой лист бумаги:
— Начнем с основных параметров. Игнатий Маркович, что у вас в блокноте?
Циркулев раскрыл свои записи, и мы погрузились в мир допусков, посадок и технических характеристик. Постепенно вырисовывалась полная картина, и она оказалась не самой радужной.
За окном уже смеркалось, когда мы закончили первичный анализ. Предстояло принять серьезное решение — продолжать ли работу с американскими станками или начинать собственное производство. Я отправился спать, но долго думал, перед тем, как уснуть.
В наскоро оборудованной измерительной лаборатории было прохладно. Утреннее солнце едва пробивалось сквозь запыленные окна недостроенного корпуса.
Циркулев, закутанный в свой неизменный черный сюртук, колдовал над токарным станком Ford F-20, расставляя измерительные приборы с таким вниманием, словно готовил сложный физический эксперимент.
— Прошу заметить, — он поправил пенсне, — что методика измерений требует особой тщательности. В Императорском училище мы использовали систему профессора Гаусса.
Я с интересом наблюдал за его действиями. Длинные пальцы с удивительной ловкостью устанавливали индикаторы часового типа системы Мессера, каждый строго в определенной точке.
— Смотрите, — он указал на первый прибор. — При перемещении суппорта наблюдается периодическое отклонение. Вот, смотрите, сейчас будет видно.
Стрелка индикатора дрогнула и поползла вправо.
— Семь сотых миллиметра! — Циркулев поджал губы. — Совершенно недопустимое значение для станка такого класса.
Звонарев, который пристроился рядом с блокнотом, присвистнул:
— А ведь это новый станок!
— Позвольте продемонстрировать еще кое-что, — Циркулев извлек из своего саквояжа прецизионный уровень. — Обратите внимание на геометрию направляющих.
Он установил прибор на идеально протертую поверхность станины:
— Вот здесь прогиб, а здесь… — его палец скользил по металлу, — явное скручивание. В Германии я видел станки с гораздо лучшей геометрией. Фирма «Рейнеккер» достигает точности до двух сотых…
— Игнатий Маркович, — прервал я его экскурс в историю станкостроения, — а что скажете о шпиндельном узле?
Циркулев просиял. Из саквояжа появился еще один прибор, индикатор особой конструкции:
— Вот, собственная разработка. Позволяет измерять радиальное биение с точностью до микрона. Мы применяли такие при исследованиях точности шлифования.
Он установил прибор, и следующие полчаса мы наблюдали за его виртуозной работой. Каждое измерение он заносил в свой блокнот мелким каллиграфическим почерком, сопровождая точными зарисовками.
— М-да… — наконец произнес он, разглядывая результаты. — Картина, прямо скажем, удручающая. Биение шпинделя достигает восьми сотых, зазоры в подшипниках нестабильны, жесткость системы недостаточна.
— А что, если… — начал было Звонарев.
— Одну минуту, молодой человек, — Циркулев поднял длинный тонкий палец. — Сначала позвольте закончить измерения. Вот здесь, — он указал на переднюю бабку, — конструкция требует принципиальной переработки. В Московском техническом училище мы экспериментировали с системой разгруженных подшипников.
Он достал из нагрудного кармана потертую записную книжку в кожаном переплете:
— Вот, мои заметки тех лет. Надо изменить геометрию посадочных мест и применить особую схему регулировки.
Следующий час мы провели над его чертежами. Циркулев объяснял тонкости конструкции с таким увлечением, что даже его обычная чопорность исчезла. Это был уже не
