Барометр падает - Василий Павлович Щепетнёв
Никто и не собирался.
Ольга старалась дозвониться до Андрея Николаевича, но, похоже, дело это было непростое.
Наконец, она оставила попытки.
— Бабушка Ни говорит, что папа на важном заседании. Но ничего особенного не происходит.
— Это радует, — сказал я, выключая торшер. Теперь в комнате стало совсем темно, светилась лишь шкала «Симфонии». Ну, и свет Кремля, куда же без него.
Я приоткрыл окно.
Обычно полуночная Москва шумит едва ли не громче полуденного Чернозёмска: кто-то гуляет, кто-то куда-то едет, по служебным ли делам, по личным… Сюда, на восьмой этаж, звук долетает слабо, но всё же долетает. Но сейчас даже при открытых окнах было тихо, как в Сосновке. Даже ещё тише: в Сосновке есть беспокойные собачки, что порой лают, пусть и вдалеке, а в Москве такого не водится.
Танки стояли смирно. Башнями не вращали, огни пригасили. Драконы дремлют, да. И никто их не тревожит — ни выстрелы, ни шум толпы. Пусть драконы немножко поспят.
Я вернулся к приёмнику. Поймал Би-Би-Си. Британцы никак не комментировали присутствие танков у Кремля. Пока не комментировали. Возможно, просто не успели, слишком мало времени прошло. У них же нет корреспондентов на каждом дереве, да ещё с рацией наготове. Правительство-то в курсе, думаю. Но пока думает.
— У нас это невозможно, — сказал я уверенно, и даже отчасти скучающе, как о факте общеизвестном, Волга впадает в Каспийское море.
— Что невозможно?
— Военный переворот. Советский Союз — это вам не Греция, не Чили, не говоря уже об Африке, у нас военные к власти прийти просто не могут.
— Это почему же? — заинтересовались девочки, отвлекаясь от вида из окна.
— У нас совсем другое общество, социалистическое. Где всё учтено с самого начала.
— Что именно учтено?
— То, что бытие определяет сознание. Движущая сила военного переворота — молодые офицеры, голодные и честолюбивые. Какой-нибудь Хорхе думает: придём мы, военные, к власти, и я, лейтенант, сравняюсь доходами с инженером! А майор Гонсалес мечтает после переворота превзойти врача! Вот и идут на авантюру, да ещё под сенью какой-нибудь идеи: долой коммунизм с его диктатурой захребетников!
— Почему захребетников? — спросила Лиса.
— Я как-то от скуки листал словарь Даля, случайно открыл на слове «пролетарий». Узнал много нового. Но не в этом суть, идея без материальной базы — пустышка, её воздействие кратковременное и ограниченное. Идея же, имеющая под собой материальную основу — могучая сила.
А теперь представим советского офицера, Ивана Иванова, у которого сразу после училища денежное довольствие больше, чем у инженера, да не простого инженера, а старшего. Дальше — лучше и лучше, и, выйдя на пенсию в полном расцвете сил, он вполне может жить жизнью рантье,с пенсией, большей чем зарплата его ровесника, инженера или врача. Но наши люди не так воспитаны — быть рантье, они трудятся на мирном поприще, используя полученные навыки, или приобретая новые. И по уровню жизни он войдёт в десять процентов наиболее обеспеченных граждан, будучи при этом уважаемым и высокоценимым членом общества. Так что экономической причины участвовать в заговорах и переворотах у советского офицерства не было, нет и не будет. Что же до идейной стороны, то повседневная политико-воспитательная работа в нашей армии не даёт никакого шанса проникновению чуждых идей в сознание советского офицерства. И потому выступить против власти может только сумасшедший. Но с ума поодиночке сходят, а не полками и дивизиями. И потому, — слегка возвысил я голос, — происходящее — это учения. Внезапные, и потому необъявленные. Но завтра, думаю, всё разъяснится. То есть, уже сегодня, потому что времени — час пополуночи.
И мы разошлись по комнатам. Личное пространство, да.
Я включил — тихонько-тихонько — японский транзисторный приёмничек. Настроился на «Маяк». Но ничего необычного не услышал.
Разложил на письменном столе газету, а на газете — подстилку, и стал разбирать пистолет. Помнится, на сборах в оружейной комнате висел самодельный плакат: «Жена любит ласку, а оружие — чистку и смазку!»
В чистке пистолет не очень-то и нуждался, с новогодней ночи я больше не стрелял, но почему не смазать? Смазал, собрал, заново снарядил магазин, всё, барин! Восемь патронов, плюс столько же в запасном магазине. «Вы полагаете, их будет больше шестнадцати?» «Запирайте етажи, нынче будут грабежи!»
Нет, грабежей я не ждал, но с пистолетом спокойнее.
Убрался на столе. Вымыл руки. Посмотрел на Кремль — без динамики.
Не спится.
Пришла Надежда. Тоже не спится. Минуту спустя — Ольга. Места всем хватит, никто у нас не лишний.
Не сразу, не по волшебству, но мы всё-таки заснули. Спал я вполуха, всё слушая и город, и «Маяк», но ничего тревожного так и не услышал.
Утро встретило прохладой из приоткрытого окна. Ещё не осень, но понятно, что приближается она.
Кажется, ночью передавали что-то похожее на волне «Маяка».
Танки стояли на прежнем месте. Интересно, а экипажи? Каково им в стальных машинах?
А движение по Каменному мосту возобновилось. Значит, всё в порядке.
Позавтракали остатками ужина.
Пообедать договорились в ресторане ЦДЛ, там и Женю проводим.
Девочки вызвали издательскую «Волгу», на ней и отправились вершить издательские дела.
А я поехал на личной. В Спорткомитет. Позвонили и попросили приехать в удобное для меня время, но сегодня, к десяти тридцати, в помещение триста четырнадцать, просьба не опаздывать.
И повесили трубку, мерзавцы.
Еду, смотрю по сторонам. С каждым днём хорошеет столица!
Я же вчера был в Спорткомитете, что произошло? Такого, что требует моего присутствия, нет, моей явки к неведомому лицу в неведомое помещение триста четырнадцать?
И я повернул не налево, а направо. Прав, прав Фишер — с ними нужно построже, иначе на голову сядут.
До дачи Стельбова я доехал быстро. Помог пропуск на лобовом стекле. Правда, пришлось миновать три шлагбаума, но каждый отнял не более минуты. Ну, и на въезде собственно дачи проверили, я это, или не я. Служивые меня знали, чай, не первый раз, но порядок есть порядок. Попросили открыть багажник. Открыл. Спросили, есть ли при мне оружие. Есть. Заезжайте. Заехал.
Веселая компания — Ми, Фа и бабушки Ка и Ни — расположились у Большого Дуба. Ми и Фа с совочками и ведёрками возятся под грибком в песочнице построенной дедом, вернее, по его
