Слово и дело - Игорь Черемис
Со стороны самых главных звучали какие-то короткие речи и тосты, на которые собравшиеся реагировали одобрительными выкриками и опорожнением своих рюмок, но в смысл этих речей я не вникал. Всё моё внимание поглощало сало, которое оказалось выше любых похвал. В Москве такое не достать, и даже память «моего» Орехова не помогала «вспомнить» вкус этой еды – они с матерью жили только что не впроголодь и мясо видели лишь иногда, по большим праздникам.
– Гляжу, вы не пьете, – раздался сбоку голос Макухина.
Я оглянулся. Бригадирша племенных хряков куда-то делась вместе с парой подруг, и рядом со мной образовалось пустое пространство, которое почему-то никто не торопился занимать, несмотря на соблазнительную близость к дефицитным колбасным изделиям. В эту пустоту и влился Макухин, который был уже навеселе, но ручку крокодилового портфеля сжимал твердо, а настроен, кажется, решительно. В свободной руке он держал стакан, наполненный прозрачной жидкостью, и вряд ли это была вода.
– За знакомство? – спросил он и резко протянул ко мне этот стакан, от которого знакомо резануло запахом спирта.
Я мысленно вздохнул, взял свою рюмку, аккуратно стукнул ею стакан Макухина и обреченно подтвердил:
– За знакомство!
***
Макухин маханул двести грамм одним залпом, без передышки, замер на мгновение, отставил стакан в сторону – и схватил с большого подноса толстенный кусок копченой грудинки, который тут же проглотил, кажется, даже не прожевав. Я бы сказал, что ему хватит пить – хотя бы сегодня. Лицо Макухина уже было красноватым, и он периодически ставил свой портфель на пол и вытирал лоб большим клетчатым платком. Ему бы, по-хорошему, надо бы сходить в больницу и проверить сердце. Но эти деятели из глубинки почему-то были свято убеждены, что они здоровы, как хряк с фермы той бригадирши, а их норма по спиртному измеряется не стаканами, а бутылками. И кто я такой, чтобы препятствовать этому товарищу из обкома партии гробить своё здоровье в погоне за чем-то неизвестным?
– А ты чего не до дна? Не уважаешь? – сурово спросил он, посмотрев на мой бокал.
– Уважаю, – я примиряюще улыбнулся. – Но меня от спиртного развозит быстро, да и служба, знаешь ли...
Макухин наморщил лоб, видимо, припоминая, кто я такой – и его лицо медленно прояснилось.
– А, служба, – кивнул он. – Что ж, сочувствую... А знаешь, что тут недавно ваши одного из ваших поймали?
Он коротко хохотнул над своей шуткой, хотя мне она вовсе таковой не казалась. Где-то за месяц до моего приезда в Сумах арестовали одного из следователей КГБ, который опередил своё время и разработал схему, популярную в перестройку и в святые девяностые. Первичную информацию на главного инженера городской ТЭЦ ему принесли оперативники, улов тянул лет на десять строго режима с конфискацией имущества – тот товарищ слегка изменил техпроцесс, а сэкономленный уголь продавал налево, его охотно брали жители многочисленных деревень не только Сумской, но и Харьковской областей. В схеме было задействовано человек десять – водители, экспедиторы, бухгалтерия, технолог, – и они прокололись, когда начали демонстрировать внезапно выросший достаток. Следователь решил саму схему сохранить, но получать за это определенный бакшиш, в противном случае угрожая уголовным делом. Инженер какое-то время платил, но потом его кто-то просветил, что КГБ лезет не по статусу – дело-то должно проходить по линии ОБХСС, – и послал следака по известному адресу. Вот где-то в процессе их разборок – слава богу, не дошло до заказных убийств и прочих примет эпохи перемен – их обоих и повязали, а непроданный уголь вернули государству. Самое обидное, что этот следователь был достаточно крепким профессионалом – двадцать лет в органах, – и числился на хорошем счету. Перед коллегами он чуть не плакал, говорил, мол, бес попутал, но прощать его никто не
