Крепостной - Роман Валерьевич Злотников
Что же касается времени, то попал он в девятнадцатый век. В самое его начало. Потому что на дворе стоял одна тысяча восемьсот третий год. Февраль месяц. Место же он узнал и сам. Когда начал передвигаться. Павловский дворец! Правда, пока не слишком напоминающий тот, в который они с внуком регулярно приезжали.
Сейчас во дворце шёл активный ремонт. Вернее, даже, стройка. Потому как часть его сгорела очень сильно. Едва ли не до фундамента. А часть не очень, но стены и обои настолько сильно пропитались запахом гари, что их тоже решили разобрать и построить заново. Ну а хозяева — госпожа бывшая императрица с младшими детьми, а также их воспитатели и всякие приживалы на это время куда-то съехали. Но сильно меньше народу во дворце не стало — тех, что уехали, заменили строители, главным среди которых был архитектор Воронихин, котировавшийся среди дворни невысоко. Потому как был сыном крепостного. А может и сам оставался таковым. Тут мнения различались… Но при этом он умудрился поучиться во Франции и Швейцарии. Блин, что-то не то всё-таки с этим крепостным «рабством»…
Пока Данилка валялся, отходя от порки, всё было более-менее. Его жалели, кормили, обихаживали прям как какого барина, как, хихикая, сообщила ему девочка-судомойка. К нему в чуланчик даже однажды зашла сама «барская барыня», то есть ключница — самое главное лицо среди дворни! Зашла, посмотрела, выслушала девчонку, которая таскала ему еду — похоже, её поставили его обихаживать… да и так же молча вышла. На том всё и закончилось… А вот когда он немного окреп — отношение тут же разительно изменилось. Даже те, кто раньше жалостливо гладил его по голове и пускал слезу при его виде, теперь грубо шугали его, стоило ему только появиться в пределах видимости. Да ещё норовили затрещиной наградить! А «чёрная кухарка» прямо заявила, что ежели он не прекратит «дурь валять», то его быстро в деревню продадут. Отчего-то дворня этого очень боялась… Или какому-то «Калякину». Эта фамилия почему-то многих приводила в настоящий трепет. Особенно молодых лакеев. А когда Данилка попытался выяснить почему, то понял, что «европейские ценности» появились отнюдь не в двадцатом веке. Да и на родной земле постарались укорениться не в двадцать первом… Хотя говорить о подобном вслух сейчас считалось очень неприличным.
Подобное отношение Анисиму не понравилось. И выводы он сделал. Разные. Во-первых, несмотря на то, что ни спина, ни «внутре» у него пока не зажили, вследствие чего передвигался он пока слегка скособочившись — свою работу парнишка исполнять начал. Тем более, что кроме него никто этого сделать всё одно не мог. После пожара подобраться к трубам можно было либо изнутри, через печи и камины, куда взрослые, естественно, пролезть не могли, либо взобравшись к устью трубы по ней самой. Крыши-то на значительной части дворца либо сгорели, либо были разобраны — вот трубы и торчали будто персты, указующие в небо. Но тело у мальчонки, не смотря на общую тщедушность, оказалось весьма жилистым, пальцы — цепкими, так что Данилка довольно быстро наловчился карабкаться по трубам, что твой кошак. Ну и, во-вторых, со всеми, кто как-то ему вредил, вскоре после этого начали происходить разные неприятности.
Первым пострадал тот самый истопник — когда он валялся пьяным в своей каморке, кто-то пролез внутрь и сломал ему ногу. Кто это был — так узнать и не удалось. Хотя истопник твердил, что это точно Данилка. Но когда того позвали «на правёж», тот, шмыгая носом и подпустив слезу в голос, задал резонный вопрос — а как шестилетний мальчонка мог это сделать? Да, истопник валялся вусмерь пьяным и даже ничего не почувствовал, но как он физически мог сломать кость взрослому мужчине? Ну, то есть он не этими словами говорил, конечно — куда проще, да ещё вовсю размазывая сопли… но мысль донести сумел. Поэтому его отпустили. А колченогого истопника выгнали взашей. Он был из бывших солдат, то есть вольный, так что продать его было невозможно, да и пил сильно. Так что держали его больше из милости и за старые заслуги. Как же — «государю анпиратору» служил… Но, когда к беспробудному пьянству прибавилось ещё и увечье — никто дальше его держать не стал. Нравы здесь были простые сверху донизу: можешь работать — паши, нет — взашей. Дед Осип в качестве последней милости сделал ему на сломанную ногу шину из пары обломков досок, после чего бывшего истопника выкинули за ворота… А через три дня крестьяне из Глинки, соседней деревеньки, привезшие по оброку продукты, сообщили, что тот даже до их деревни не дошёл. Прямо на дороге волки порвали. Волки! Порвали насмерть человека! В паре вёрст от Павловского дворца! Ну, такое сейчас время.
Его смерть Данилку особенно не тронула. Потому что он был одним из главных виновников смерти мальчонки. В смысле — бывшего владельца этого тела. Тот ведь умер. Именно поэтому Анисим и смог занять это тело, оставшееся без хозяина. Как и почему — у него никаких идей не было. Книг про попаданцев он никогда в жизни не читал, вообще даже не знал, что существует такое направление в фантастике. Да и саму фантастику не особенно жаловал. Нет, то, что совсем не читал — сказать было нельзя. Случалось. В детстве. Жюль Верна там… или Беляева — «Продавец воздуха». Но особенного впечатления они на него не произвели. Исторические показались интереснее — великолепная трилогия Василия Яна про Батыево нашествие, изумительный цикл Дмитрия Балашова «Государи Московские», Пикуль, «Трое из навигацкой школы» Нины Соротокиной, по которым потом сериал «Гардемарины» сняли, «Ермак» Фёдорова, а в перестройку стали доступны и очень интересные иностранцы — Морис Дрюон с серией «Проклятые короли» и супруги Голон с циклом про «Анжелику — маркизу ангелов». Хотя последнее, это, скорее, беллетристика с историческим уклоном. Но ему понравилось. Да что ему — этот цикл даже Марьяна с удовольствием прочитала, хотя больше любила другие книги — всякие слезливые мелодрамы. Ещё шутила над этим: «Я ж баба, нам ведь только дай возможность поплакать — никогда не упустим!» Эх, Марьяна… а хорошо бы было чтобы и
