Крепостной - Роман Валерьевич Злотников
Нет, никакой памяти мальчишки он не получил. Так что даже язык ему пришлось осваивать с ноля. Потому что в этом времени он заметно отличался. Ну и кто он, откуда здесь взялся, чем занимается в этом дворце, каковы его социальные позиции — всё это ему пришлось выяснять самостоятельно. Да что там это — даже собственное имя этого тела он узнал от посторонней — худой, но весьма шустрой девчонки, которая подвизалась судомойкой у «чёрной кухарки». Она приносила ему поесть, когда он лежал пластом в чулане неподалёку от кухни. На полу, на собственном кожушке, который не пропал, похоже, даже не столько потому, что не был никому по размеру — на заплаты пустили бы или зимние портянки, а лишь потому, что он был донельзя изношен. Настолько, что шерсть на нём истёрлась больше, чем наполовину. А так бы точно ноги приделали. Как выяснилось — среди дворни это было в порядке вещей… Так вот, никакой сознательной памяти он не получил. А вот мышечную… тут что-то осталось. И когда он, уже после того, как отлежался и немного ожил, начал передвигаться этими тёмными коридорами, у него регулярно начали, будто сами собой, всплывать желания то нырнуть в какой-то отнорок, то свернуть в тупичок, в котором, внезапно, оказывалась невысокая, по колено нормальному человеку, и довольно узкая дверка, в которую сам Данилка вполне пролезал. Вот так, постепенно, повинуясь инстинктивным велениям тела, он и восстановил как своё знание всех переходов, так и навыки скрытного передвижения. А до всего остального пришлось уже доходить собственным умом.
Вообще-то с этой поркой ему очень повезло. Ну, если можно так сказать, конечно… Хорошенькое везение — почитай неделю валяться в полубреду, пребывая между жизнью и смертью, а потом ещё почти месяц в состоянии, когда лежать можешь только на животе, а ноги и руки еле шевелятся… Но зато никаких расспросов! Потому что первую неделю он просто физически не мог разговаривать. Повредилось у него что-то «внутре», как выразился дед Осип — главный коновал среди конюхов, который, попутно, пользовал ещё и дворню. Ну не врача же истопнику или, даже, лакею звать? К тому же врача среди обитателей дворца и вовсе не было. Если заболевал кто из господ — «дохтура» приглашали из Питера. А поскольку никаких телефонов или, там, телеграфов здесь ещё и в помине не было — оказание любой медицинской помощи обычно растягивалось на несколько дней. Сначала гонца отправят — на что ему цельный день потребуется. И это хорошо если ещё никакой метели или, там, ливня не случится, а то и за два дня может не добраться. Дороги-то в России сами знаете, какие. Особенно сейчас… Ежели курьеры «под тремя колокольцами», которым на каждой почтовой станции лошадей по первому слову меняют, из столицы до Москвы дня за четыре могли домчать, то обычному путешественнику минимум неделя требовалась. Ну, если лошади добрые, и с погодой повезёт. А на худых лошадях так и все две… Потом пока доктор доберётся, пока поймёт кого и от чего лечить (а как иначе — на иного пациента и лекарства тратить жалко) — там и лечить уже некого. Помер пациент. Анисим, пока пластом лежал и женские сплетни слушал — про два таких случая узнал. То есть совсем недавно «о прошлом месяце» произошёл только один. Но в связи с ним припомнили и второй.
Как бы там ни было, у Аниси… то есть уже теперь Данилки был почти целый месяц на то, чтобы собрать информацию и разузнать кто он есть и за кого его тут держат. Результат… не обрадовал. Во-первых, он — крепостной. Дворцовый. Что, с одной стороны, хорошо, потому как дворцовые, как правило, никогда не голодают. Да ещё всегда обуты-одеты. И не в дерюгу, а почти всегда в доброе сукно. Правда, такие как Данилка — в старое, заношенное и рваное. То есть такое, что раньше носили другие слуги, на которых эта одёжка, как правило, и пришла в негодность. Но всё равно сукно — есть сукно. А с другой стороны — плохо. Потому что подобной прислугой торгуют вовсю. Крестьян-то, как правило, покупают или одаривают деревеньками. То есть в этом случае, чаще всего, переход от одного хозяина к другому ничего в их жизни, практически, не меняет. Как жили в своём доме, со своим хозяйством — инда с парой курей, а когда и с лошадёнкой, коровкой и парой овечек да гусями, так и продолжают жить. Даже на барщину ходят на то же самое поле. Да и оброк, зачастую, продолжает собирать всё тот же управляющий. Только отправляет его уже другому хозяину. А вот дворня — другое дело. Данилка, уже когда начал вставать и потихоньку шкандыбать по тёмным, «служебным» коридорам дворца, улучил момент и сунул нос в лежащую в курительной комнате газету. Больше чтобы узнать в какое время он попал и чего вообще вокруг происходит… И, с трудом продравшись сквозь все эти «яти» с «фитами» напополам с «юсами», нашёл на последней странице объявления типа: «у Пантелеймона, против мясных рядов, продаётся лет 30 девка и гнедая лошадь», «продаю малого 17 лет и меблей». Причём, продавцы, частенько, честно писали о недостатках «товара». Например: «хороший малый, лакей, но извешался: из девичьей его не выгнать» или «повар — золотые руки, но как запьёт, так прощай на целый месяц». И подобные объявления его слегка озадачили. Потому как в советской школе его учили, что крепостное право — это натуральное рабство. А здесь, вдруг «хозяин» расписывается в собственном бессилии справиться с запоем «раба». Ну, прям как какая-нибудь жена. Но та хоть в партком или профком пожаловаться может… хотя, как правило, это всё равно заканчивалось ничем. Алкоголика не переделать. Но всё ж таки — это как это? Какое-то странное рабство получается.
Во-вторых, он мал
