Александр Головчук - ПОЧЕМУ И НЕТ?
Но все кончается, и мои каникулы тоже закончились. Опять мы колесим по пыльной дороге, а длинные перегоны весьма способствуют размышлениям.
На рубеже столетий земля Великого Княжества Литовского, отошедшая к России после раздела, все крепче привязывалась к Российской Империи. Шляхта с трудом, медленно, но привыкала, что, отныне, они являются частью дворянства российского. Вспоминали, конечно, вольности Речи Посполитой, но, в общем, смирились. Понимали, что их землякам в других землях хуже. Так бы и продолжалось, если бы не зажглась звезда гения нового правителя Европы - Наполеона Бонапарта.
На отошедших Пруссии и Австрии, после раздела Речи Посполитой землях, Наполеон создал союзное Герцогство Варшавское, породив огромный подъем польского, а следом за ним и литовского патриотизма, особенно в среде мелкого шляхетства.
Вернулась надежда на возрождение Речи Посполитой. Это, буквально, раскололо общество на два лагеря. Одни ратовали за воссоздание Великой Польши и Великой Литвы, а вторые, в основном из новых служилых людей, защищали вновь установившийся порядок. Какие страсти кипели в салонах и собраниях! Куда там итальянцам. Правда, не так напоказ, не так ярко, зато сила вспыхнувшей неприязни была похожа на волну цунами, набирающую силу.
Эта неприязнь сохранится столетия, к громадному сожалению. Славяне умеют любить, умеют прощать, но ненавидеть они умеют лучше всего.
Вот под такую раздачу и попала молодая, двадцатилетняя вдова капитана от инфантерии Сорокина Анна Казимировна, в девичестве Мирская. Два года тому, вопреки воле родителей, вышедшая замуж за красавца военного и принявшая православие, женщина слишком короткий срок была счастлива. Война, она и есть война, и пуле все равно, ждет ли кто того в кого она летит.
Анне Сорокиной, приходилось тяжко. Детей они с капитаном завести не успели, возможно, поэтому и родня мужа не приняла ее. Родители и родственники, весьма отрицательно встретившие ее решение о перемене вероисповедания, отвернулись. Все знакомые, из ее круга, осуждали. Хоть иди и топись.
Один дед, Зигмунд Мирский, пришел на помощь.
Цыкнул на сына, пообещав лишить его наследства, если не простит дочку. Всех, кто дурно отзывался об Анне, поклялся лично зарубить, а ей самой отписал имение. Мощная личность, не оставил любимую внучку в беде. А на мнение света начхал. Уважаю.
Имение Бражичи, конечно не самое крупное и богатое в Витебской губернии, но побольше Горок будет раза, этак, в три. И вот закладная на это-то имение, находясь в папочке вместе с долговой распиской на три тысячи рублей серебром, путешествует сейчас вместе со мной в направлении усадьбы Анны Каземировны Сорокиной. Крюк небольшой, а спешить мне, как я говорил, некуда. Отчего бы и не навестить.
Но обо всем по порядку.
Отставной майор Дмитриев, оказался отличным человеком, моим добрым ангелом хранителем. Да и подружились мы с ним просто-напросто. Олег Степанович принял меня всей широтой своей большой души. Ощущение, что я, после долгой отлучки, посетил любимую родню, не покидало меня все время, пока я гостил в Липовке.
Взяв на себя заботу о свалившихся мне на голову бумагах Дмитриев, совместно со своими приятелями, а в дело он посветил еще двоих, провернул операцию по возврату средств неправедно нажитых братьями Фролиными. Причем, все было проведено так, что на меня не бросалось малейшего подозрения. В результате я имел три рекомендательных письма, для вступления на службу от самого Олега Степановича и его друзей, а, также, некоторую сумму, достаточную для начала процедуры выкупа Горок. Эта сумма образовалась, как благодарность от людей, спасшихся от кабалы вымогателей. Честное слово, не хотел брать. Заставили. Чтобы не обидеть, согласился.
Все хлопоты по процедуре выкупа один из приятелей Дмитриева взял на себя, по выписанной мною доверенности. В эти дебри мне лезть пока рано, а он, как имеющий связи в уезде, справится без труда. Правда, времени это займет изрядно, месяца три точно. Бюрократия-с.
Этот же совет троих, в составе Олега Степановича, и двоих старых вояк, ротмистров в отставке, Буевича Станислава Леонардовича и Котовича Андрея Яновича, допивая бутылку тминной водочки, вынес постановление мне из губернии, все-таки, в ближайшие дни сваливать. От греха подальше, как говорится, но попутно утрясти вопрос с бумагами вдовы.
Совет проходил на веранде, в теплой дружественной обстановке, по случаю удачного завершения операции, а также, вследствие хорошего настроения, в чисто мужской компании. Мне было дозволено присутствовать и участвовать. Правда, на правах молодого. Слуг и супругу Дмитриев на мальчишник не допускал, поэтому, за пополнением выпивки и закуски, периодически, посылали меня. Ха, да я со всем удовольствием.
Сидя в компании троих ветеранов, я думал, что современные продюсеры душу бы заложили за такую фактуру. Слегка огрузневшие, но все еще крепкие, продубленные и опасные мужчины, разменявшие вторую половину шестого десятка. Глядя на посеченные шрамами лица, назвать их пожилыми, или тем более стариками, язык не повернется.
Крепки были предки. Плевать что волосы седые, или слегка поредели, плевать, что нет половины зубов, зато ржали над моими шуточками так, что лошади в конюшне отзывались. Анекдоты про поручика Р. и графиню Н. шли на ура.
После второй бутылки, к вдове хотели ехать уже все. Во, вояки, дают! Хорошо, что под третью разговор плавно перескочил на лошадей, а после на политику. Мрак. Времена меняются, а темы на пьянках - вечны. Тем более, если собираются три старинных приятеля.
Компания уже хорошо прогрелась и потянуло на песни. Ротмистры на два голоса, при поддержке Дмитриевского баса, распевали недавно вошедшие в моду романсы на стихи как известных мне Жуковского и Батюшкова, так и целой кучи неизвестных в мое время поэтов. Русскому языку становилось тесно в рамках догм поэзии века восемнадцатого.
Все хвально: драма ли, эклога или ода -
Слагай, к чему влечет тебя твоя природа.
Писал в своей 'Эпистоле' Сумароков, но при этом добавлял
Слог песен должен быть приятен, прост и ясен,
Витийств не надобно; он сам собой прекрасен.
Вот и появлялись прекрасные стихи и песни не дошедшие до наших времен, но давшие среду и силу, для развития гения Пушкина.
Нам, избалованными доступностью к музыке и стихам в любой момент, через радио, теле и прочие трансляции, не понять трепетного отношения к песням, исполняемым просто людьми, просто для себя и друзей. Мы, проходя по разброшенной мелочи попсы, просто забываем о сокровище, оставленном нам в наследство. О богатстве души, выраженной через язык, песни, стихи, тупо заменяя их ритмом, да и то не родным. А потом орем, - "Нация гибнет, корни теряем." Если теряем такую душу, то грош нам цена. А если нам помогают ее потерять, а мы не сопротивляемся , то даже гроша не стоим. Хотя…. Высоцкий, Цой, Окуджава, Тальков, ведь рядом с нами жили, одним воздухом дышали.
Взял и я гитару в руки. Пусть для солдат будет солдатская песня, четкость марша всегда мила уху старых вояк.
Отшумели песни нашего полка,Отгремели звонкие копыта,Пулями пробито днище котелка,Маркитанка юная убита.Нас осталось мало -Мы да наша боль.Нас немного и врагов немного,Живы мы покуда -А погибнем коль,А погибнем - райская дорога.Руки на прикладе, голова в тоске,А душа уже взлетела вроде…Для чего мы пишемКровью на песке -Наши письма не нужны природе.Спите себе братцы, все начнется вновь,Новые родятся командиры,Новые солдаты будут получатьВечные казенные мундиры.Спите себе братцы, все начнется вновь,Все в природе может повториться -И слова и пули, и любовь и кровь -Времени не будет помириться.
Эк, их пробрало. Лысенький Котович морщит лоб, смаргивая слезу, а седовласый Буевич сжал кулаки и закаменел. Олег Степанович тоже не остался безучастным, покачивая головой в такт словам.
Прозвучал последний аккорд. Молчание. Долгое. Потом Станислав Леонардович медленно налил две чарки, одну взял сам, вторую протянул Андрею Яковлевичу. Глядя друг другу в глаза не чокаясь выпили. Кого помянули ротмистры? То лишь они знали. Может друзей оставленных в Альпийских ущельях, может женщину, которую любили оба, может свою боевую юность.
Дай Вам Бог добрых внуков, старые кавалеристы, чтобы продолжался род честных людей. А большего Вам и не надо.
Назавтра я уехал.
ГЛАВА 5
Опыта общения с женщинами в этом времени у меня было не много - сестры Авиловы, добрейшая Вероника Андреевна, да местные молодки. Теперь же предстояла встреча с настоящей аристократкой, в недавнем прошлом вращавшейся в высшем обществе Санкт-Петербурга, по слухам, умной и волевой женщиной.
Коляска въехала в кованые ворота и остановилась у крыльца усадьбы. Дом, будто из пьесы 'Дворянское гнездо', красив и добротен, недавней постройки. У двери - ливрейный слуга, открывает передо мной двери, пропуская в просторный зал. Достал из кармана сюртука карточку, загнул уголок ( загнутый уголок являлся знаком, что карточка передана лично, а не через посыльного) и положил на поднос, который уже держал в руке встретивший меня ливрейник.
