Убийство в Лудском экспрессе (СИ) - Хаимович Ханна

На пороге стоял Джон. Он тщетно пытался стряхнуть с пальто мгновенно впитывающиеся капли мороси, и на лице его было написано бесконечное отвращение к лудской осени.

— Спишь? — Он сощурился, вглядываясь в прихожую. — Фу, ну и неделька… Впустишь меня?

Антонио забрал у него пальто, подбросил угля в большую плавильную печь в мастерской, и пристроил ворох мокрого сукна на дверце. Джон осматривался, разглядывая верстаки, прессы, резцы и молотки, чеканы и рулетки, кусочки металла, склад старых деталей в углу и среди всего этого — потертый диван.

— Не нальешь эля? — наконец спросил он. — Нет ничего лучше после такого собачьего денька…

— Есть кофе, — сказал Антонио, прежде чем понял, что говорит не то. Раньше он сразу же вспоминал о винном погребе.

Джон разочарованно отмахнулся и придвинул стул поближе к печи.

— Твой маркиз де Лакруа. Не он это.

— Что?

— Не он, — повторил Джон и поморщился. — Флакон для духов с механизмом заказывал у тебя не он.

— Как?!

Пол на миг ушел у Антонио из-под ног. Он бы пошатнулся, если бы уже не сидел на диване.

— Мы взяли его. Ко мне пришел Уинстон Сэйджхэм, оказалось, что этот флакон использовали для убийства… да ты же сам беседовал с Сэйджхэмом. Одним словом, маркиза подстерегли и задержали, когда он шел на вечеринку. Как ты и предупреждал. Допросили. Перепроверили его слова. Тот человек, который в свете зовется маркизом де Лакруа, ни в чем не виноват.

— Как это возможно? — к Антонио наконец вернулся дар речи. — Он же приходил ко мне…

— Это был не он. Настоящий маркиз… я теперь понимаю, почему его не поймали раньше. Мы гонялись за призраками! Мы бежали проверять каждый слух! Каждое дело, к которому, как нам казалось, он причастен! А на самом деле он не причастен и к половине безобразий. Обычный галл. Чуть с придурью. Любитель женщин, светских развлечений и опиума. И почти нищий, черт возьми! Его владения не могли найти, потому что их нет! Одна нищета, фамильное имя да репутация.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Джон сделал паузу, потряс головой и как-то неожиданно выдохся. Злость в его словах была чисто профессиональной — возмущение и стыд за провалы системы, частью которой он себя ощущал.

— Тогда кто, — тихо спросил Антонио, — заказал у меня флакон и убил Минтона?

— Хотел бы я знать, — фыркнул Джон. — Наш маркиз стал прикрытием. Под него подделываются. Нацепил маску и перчатки — готово, ты маркиз де Лакруа! И пусть кто-то докажет, что нет!

— Но ведь доказали? — еще тише уточнил Антонио. — Как вы узнали, что он не виноват?

— Нашли свидетелей и отследили, чем он занимался, — Джон скривился, будто ленясь вдаваться в детали. — В тот вечер, когда у тебя заказали флакон, настоящий маркиз лежал у себя дома, накуренный опиумом. Он все время был на виду. Только соседи не знали, что этот тип и есть знаменитость из лудского света… потому что его репутация — это репутация фантома.

Он встал и сдернул с дверцы печи пальто.

— Спасибо, просохло. Пойду.

И он удалился, ворча и ругательски ругая «собачий денек» и «проклятую недельку». Антонио невесело подумал, что даже друзья не задерживаются в доме прокаженного, который убил собственного благодетеля. Потом в задумчивости спустился в подвал, постоял у почти пустых винных полок… и вернулся в мастерскую.

Работа впервые за долгое время показалась интереснее вина.

* * *

Злосчастного маркиза де Лакруа с неделю продержали в камере. Потом отпустили — когда уже не оставалось сомнений в его невиновности. Уинстон продолжил собирать сведения о делах, знакомствах и конфликтах Минтона и лишь изредка, отвлекаясь и возвращаясь мыслями к де Лакруа, хмыкал себе под нос: каковы плуты! Нашли удобное прикрытие — имя, объяснявшее любые странности. И ведь еще долго могли бы водить всех за нос. Каковы ловкачи!..

Впрочем, к этому примешивалась изрядная доля досады. Никого из «ловкачей» так и не нашли.

Мехмастер же, которого они обвели вокруг пальца, дал пищу для размышлений.

И чем дольше копились показания родственников, поверенного и деловых партнеров Минтона, тем интереснее Уинстону было проверить свои догадки.

Оставалось только получить разрешение на визит в Императорское казначейство.

— Итак, леди Эдельберг и Чарльз Минтон не получают ничего, Пайнсону достается доля в трубном заводе… примерно пять процентов от всего капитала, — он листал подшитые к папке свидетельства по делу. — Земли… его арендаторы сплошь крупные фермеры, но им-то земли как раз и не достанутся, закон есть закон…

По закону земли могли перейти только прямым наследникам по завещанию. Если же таких наследников не было или покойный не желал, чтобы они получили земли, то все отходило государству. Уинстон подозревал, что отчасти из-за того, что распоряжение землями не регулировалось и владелец мог отписать их кому угодно, империя и оказалась в таком плачевном положении. Целые графства, когда-то пожалованные тому или иному аристократу, теперь приносили совсем мало прибыли. В парламенте годами говорили, что нужно навести порядок, что землей должен владеть или род того, кому ее пожаловали, или государство; в конце концов издали закон… И теперь, думал Уинстон, сыск лишился еще одной версии. А было бы так соблазнительно и многообещающе — разорившийся арендатор, возможность получить землю на двадцать лет, на тех условиях, что другие предприятия получали капитал Минтона…

Но — вряд ли. О законе знали все. Да и не было у Минтона разорившихся арендаторов. Это уже выяснил Натан, расспрашивая поверенного о врагах покойного.

— Основной капитал Минтона вложен в Пульскую верфь и Имперскую Воздухоплавательную компанию. На верфь, согласно завещанию, назначается управляющий, а доходы Минтон распорядился пустить на благотворительность. А вот та часть капитала, что в обороте Воздухоплавательной компании… Я попробую выяснить, кому именно она достанется, — Уинстон закрыл папку и задумчиво поскреб ногтем выпуклый тисненый герб на обложке.

— Компания государственная, — заметил Натан.

— Именно так. Компания — государственная, — многозначительно подтвердил Уинстон. Натан непонимающе сдвинул брови… и вдруг уставился на него.

— Ты в любом случае ничего не докажешь, — выдавил он наконец.

— Неважно. Главное — что я буду сам знать правду.

Уинстон покачал головой, точно сомневаясь в собственных словах. Хотя он и сомневался. В том, что такую правду стоит знать.

— И как ты собираешься добиться ответов от Ржавой Башни? Вряд ли тебе позволят копаться в имперских финансовых документах даже ради такого расследования, — Натан скептически топырил нижнюю губу.

Уинстон невесело усмехнулся.

— Достаточно будет услышать, что именно мне не позволят.

* * *

Ржавая Башня — строение из красивого золотистого камня — высилось на одной из центральных улиц неподалеку от сыскного управления. Копоть, сырость и грязь, казалось, отскакивали от рельефных кирпичей, не оставляя следа. Ничто не могло замарать их или испортить их безупречный теплый блеск. Ничто, кроме, пожалуй, злых языков, стараниями которых к Имперскому казначейству накрепко приклеилось мрачное прозвище Ржавая Башня. Почти так же крепко, как к сыскному управлению — Морный Двор…

Уинстон отправил туда запрос, подписанный Криминальным отделом сыскного управления. Ответа пришлось ждать почти неделю.

И только этим утром массивный телефонный аппарат в кабинете звякнул и застучал клавишами, принимая телефонограмму. Уинстон сдвинул пенсне и вгляделся в темные строчки.

Ему было дозволено явиться с девяти утра до полудня для разговора с главным имперским казначеем.

— Любопытно, — пробормотал Уинстон себе под нос, покосившись на Натана, который склонился над протоколом допроса. — Очень любопытно…