Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

— Сапоги у меня новые, не пойму, когда продырявиться успели. Заменить надо…

— Давай помогу, посмотрю, что там у тебя, — предложил Гусев.

— А?..

Павел молча принялся стаскивать сапог и только сейчас заметил дырку в голенище, почти под самым срезом. Майор отчаянно застонал и откинулся на спину. Голень и стопа у него были совсем красные и мокрые, а из сапога вылилось, наверное, поллитра крови.

Ранение оказалось осколочным. Кусок металла угодил в голень, чудом не задел кость и вырвал часть икроножной мышцы. Рана обильно кровоточила.

— Твою-то мать!

Гусев сорвал белую повязку с убитого солдата и перетянул ногу раненому. Кровотечение почти остановилось. Раненый что-то бормотал, но Гусев его не слушал, смотрел — то на свои окровавленные руки, то на чужую, красную от крови ногу, то на убитого солдата, то на лежащие повсюду тела…

Павел испытывал сильный страх. Сознание пронзали обрывочные мысли:

«Все по-настоящему… Я на войне… Вот мертвые… Вот этого я убил… Убил человека… Я на войне…»

Откатившаяся перестрелка опять заметалась поблизости. Появились солдаты без белых повязок. Один наклонился над Гусевым.

— Ранен?

Павел отрицательно покрутил головой.

— Вставай тогда! Хули сидишь?! Смерти ищешь?! — солдат выпрямился и с издевкой спросил: — Переметнуться надумал?!

По тону было ясно: для себя он уже все решил, да и автомат его развернулся в сторону Гусева.

Это подстегнуло Павла. Он быстро поднялся и твердо сказал:

— Разговорчики, солдат!

Парень махнул рукой и побежал дальше. А Павел, недолго думая, кинулся следом, бросив последний взгляд на майора. Тот, похоже, потерял сознание, окончательно отключившись.

Гусеву то и дело приходилось перепрыгивать через убитых и раненых. Несколько раз кто-то пытался схватить его за ноги, просил не бросать. Но он, матерясь сквозь стиснутые зубы, вырывался и бежал дальше…

Перестрелка не закончилась даже с наступлением ночи. Строчили автоматы и пулеметы, бухали разрывы мин. Горели вагоны и штабеля пропитанных креозотом шпал. Люди сражались друг с другом, порой не понимая, где свои, где чужие.

Локальные схватки вспыхивали в самом неожиданном месте и быстро прекращались, чтобы полыхнуть с новой силой.

Павел был взвинчен до предела. Хотелось пить, но найти воду не получалось. Приходилось постоянно сглатывать вязкую слюну и бегать, ползать, куда-то с кем-то идти…

Без приказов, без командиров. Все по наитию, ориентируясь по пожарищам. Вот там вроде оппозиционеры — или опозеры, как их тут называли. А вот там вроде свои, но не точно, а вот тут опять опозеры. А может, наоборот…

Глава V

Утро

Наступило серое утро, не привнеся ясности в творившееся ночью.

Чадили догорающие вагоны и шпалы, кое-где по-прежнему постреливали, но уже не так часто и интенсивно.

Единственное, что удалось понять Гусеву — это то, что он находится где-то между вторым и третьим постами.

Жажда стала просто невыносимой. Распухший язык едва шевелился, горло горело. За глоток воды он был готов на что угодно — хоть из лужи пить. Не погнушался даже осмотром трупов. Но и тут его ждало сильное разочарование: походные фляжки у бойцов давно опустели.

Павел побрел к вагонам в надежде, что вода есть у беженцев.

Ему повезло. Он набрел на остатки костра, возле которого валялась кастрюля: вся в копоти, с двумя дырками, через которую пропустили проволоку, чтобы подвешивать над костром. Кастрюля оказалась наполовину наполнена почти прокисшим супом. Но это не имело значения. Главное — это была влага, пусть и вперемешку с крупой и нарезанной картошкой. Жидкость Гусев сначала цедил через губы, а потом, вдруг почувствовав голод, стал жадно хватать ртом кисловатую массу. Стало полегче, но пить все равно хотелось.

Он побрел вдоль пассажирского состава, взяв с собой кастрюлю.

Вдруг Павел наткнулся взглядом на давешнюю женщину, которую почему-то запомнил. Наверное, из-за хорошенькой девочки, что наивно и доверчиво смотрела на проходящих мимо штрафников.

Женщина, накрыв собою ребенка, лежала ничком, неестественно вывернув шею. На спине расплылось большое кровавое пятно, а лицо застыло отталкивающей смертной маской. Ребенок тоже был мертв. Пули, угодившие в мать, прошли навылет. Девочка по-прежнему сжимала плюшевую игрушку…

Гусев уже насмотрелся на трупы и на раненых, но увиденное потрясло его так, что он остановился, забыв обо всем. Он смотрел и чувствовал, как в душе закипает ярость. И вдруг осознал, что только что умер прежний Павел Гусев. Умер весь, без остатка, а его место занял совсем другой человек.

Потом он куда-то брел, уже имея только одну цель — убивать тех, кто носит белые ленточки. Это метка нелюдей. Не могут люди быть такими…

Его окликнули:

— Эй, дружище, что в котелке? Жратва? Может, поделишься?

Гусев подошел, показал пустую кастрюлю. В нее заглянули, фыркнули — фу, кислятина! Правильно, что вылил.

— Я не вылил, съел, — сказал Павел и снова почувствовал приступ жажды. — Вода есть?

— Есть немного.

— Дайте.

Ему налили полную железную кружку с побитой эмалью. Посоветовали — не пей быстро, не напьешься.

Гусев пил маленькими глотками и чувствовал, что кружки все равно будет мало.

Его поняли, с добродушной усмешкой налили еще. И только тогда он ощутил облегчение.

Павел внимательно осмотрел пятерых солдат, укрывшихся за сваленными в кучу шпалами. Грязные, усталые бойцы глядели на него с вялым любопытством.

Чуть в сторонке сидели со связанными за спиной руками два солдата «белоповязочника» с разбитыми лицами. От них веяло испугом и отчаянием. Пленные потупленно смотрели под ноги, боясь лишний раз встретиться взглядами с истязателями.

Гусев решительно развернулся к ним, клацнул предохранителем и полоснул очередью, изгваздав обоих опозеров.

Остальные ошарашенно схватились за автоматы, отскочили в сторону, с опаской глядя на незнакомца.

— Ты че, мужик, охренел совсем? — спросил один. — Это же пленные были!

— Никаких пленных, — процедил Павел. — За то, что они творят — никаких пленных.

— Во, лютый! Из друзей кого-то убили?

— Нет, — ответил Гусев, равнодушно присаживаясь рядом с трупами. — За женщину одну с девочкой. Там еще другие гражданские были. Все мертвые.

Солдаты успокоились, присели на свои места.

— Это за какую женщину с ребенком?

— Не знал я их, — вздохнул Павел. — На женщине платье темно-синее в белый горошек, а девочка — лет пяти, светловолосая такая, в сарафанчике. Вон там лежат.

— А ведь это Ленка, похоже, жена прапора нашего. Видел я ее как-то в таком платье. Вот это да… Узнает прапор — рехнется. Сразу — и жену, и дочь…

— Не узнает, — ответил другой солдат. — Я еще вчера вечером видел, как его пулеметной очередью полоснуло.

— Где? — переспросили удивленно.

— Там где-то, — вяло махнул боец рукой в сторону вагонов. — Толком и не скажу. Сами знаете, что творилось.

— Что ж ты молчал до сих пор?

— А что он, особенный какой, прапор наш? Других мало погибло, что ли?

— Это да… Ну, теперь они все вместе будут уже неразлучно…

Гусев отстраненно слушал рядовых.

Появился лейтенант с эмблемами железнодорожных войск, как и у солдат. Увидев его, те устало встали. Павел поднялся тоже.

Офицер окинул взглядом подчиненных, мельком глянул на Гусева, посмотрел на убитых.

— Кто их?

Один из солдат мотнул головой в сторону Павла.

— Он. Говорит, за жену прапорщика Акимова и дочку его.

Лейтенант выругался.

— Убиты? — спросил он, справившись с эмоциями.

Гусев сказал:

— Я не знаю ни вашего прапорщика, ни его жену. Видел только мертвыми женщину в темно-синем платье в белый горошек и маленькую девочку, светловолосую, в сарафанчике.

— Они, скорее всего, — поджал губы лейтенант. — Как теперь Акимову сказать?

— Он тоже погиб, товарищ лейтенант, — ответил тот солдат, что поведал остальным о смерти прапорщика. — Пулеметной очередью его почти пополам перерезало…

Лейтенант досадливо поправил кепи и посмотрел на Гусева.

— Какая часть?

Павел ответил после небольшой паузы:

— Из штрафников я. Осужденный, бывший старший лейтенант Гусев. Вчера прибыли и сразу попали под раздачу.

— Остальные где?

— Не знаю. Наверное, погибли.

— За что в штрафники угодил? — поинтересовался лейтенант.

— За драку. Жениха своей бывшей девчонки избил. Дали два года общего режима с заменой на шесть месяцев штрафного батальона.

— Ясно, — сухо ответил офицер. — Сдать оружие.

Помедлив, Гусев протянул офицеру свой автомат.

Лейтенант передал его одному из бойцов и сказал, обращаясь к Павлу: