Лев Филатов - Обо всем по порядку: Репортаж о репортаже
Ничего не доказываю и не навязываю. Усмешки бывалых практиков меня не заденут. Знаю, что гол есть гол, победа в любом случае победа, пенальти входит в свод правил, как и удаление игрока с поля, и футболист не просто вправе, но и должен забивать в ворота команды, где он прежде состоял. И в своей репортерской работе, насколько могу судить, этими личными «категориями» не пользовался.
Пошел на признание без опасений. Что поделаешь, футбол сильнее, чем кажется, сильнее, чем мы подозреваем, он позволяет нам узнавать самих себя. В том, что мы любим и не любим, что прощаем и что пробуждает злость, в чем стараемся разобраться или отметаем с порога, проявляется его власть над нами. И наше боление, если честно его оценить, это то, какие мы есть, без прикрас.
Произнесут словцо «болельщик» и думают, что этим все сказано. Когда-то и я так думал: представлялось, что мы, болельщики, какая-то особая человеческая разновидность, разумеется, прекрасная, ведающая то, что неведомо остальным, даже как бы состоящая в заговоре против неболельщиков.
А потом стал замечать, что с одним нахожу общий язык, а другого стараюсь обойти, а если деваться некуда, то изнываю от скуки либо от тупости. И неважно, сторону какого клуба они держат.
Георгий Павлович Менглет, народный артист СССР, болельщик настолько заядлый, что диву даешься. Его жена, Нина Николаевна Архипова, актриса того же театра Сатиры, однажды нашептывала мне про него: «Представляете, когда мы на гастролях, Георгий Павлович города делит на те, где можно купить ваш журнал и где нельзя. Первые он называет «культурными центрами», а другие «захолустьем». Говорить с Менглетом — наслаждение. Выразительно махнув рукой, он отстраняет как тему свой любимый многострадальный армейский клуб, и обнаруживаешь, что он переполнен добрыми словами о классно играющих командах и мастерах, футбол ему нравится как прекрасное представление, он помнит все хорошее, что было и сорок лет назад, и вчера, голы Боброва, Стрельцова, Симоняна, Блохина. И исполнен любопытства — ему и в голову не придет настаивать, что играть надо так, а не иначе, делать то и не делать того. Поддакнув разглагольствующему о несовершенствах футбола, он постарается вежливо перевести разговор на красивые эпизоды, всплеснет руками: «Боже, какая прелесть, вы помните, как тонко было сыграно!»
А на кого-то другого, будь он доктором наук, генералом, кем угодно, натыкаешься как на надолбы: все-то ему известно, футбола у нас как не было, так и нет, мастера перевелись, в газетах сплошное вранье, Платини — игрочек так себе, и Марадона не очень, а Блохин и вовсе ничего из себя не представляет. В таких случаях приказываешь себе: «Молчи, не вздумай унизиться до возражений!»
Как-то раз просматривал почту. Очередное письмо на четырех тетрадных страницах. «Уважаемый товарищ редактор!» И дальше обстоятельный разбор публикации исторического материала К. Есенина. Упоминались факты, которых я не знал, даты, цифры, фамилии. Это не редкость, когда с Есениным полемизировали. Я просматривал бегло, зная, что не разберусь и отдам письмо Есенину. В самом низу четвертой странички мелко: «Убедительно прошу передать мое письмо Константину Сергеевичу». И подпись «Д. Шостакович».
Я набрал номер Есенина и спросил:
— Возможно ли, чтобы по вашей специальности высказывался Шостакович?
— Дмитрий Дмитриевич? Вполне. Он занимается статистикой, главным образом ленинградской. Я заскочу к вам, заберу письмо и отвечу.
Порой удивляешься самому себе: почему мне сразу не пришло в голову опубликовать их переписку? А когда я об этом подумал, Есенин сказал, что, пожалуй, не сыщет письмо Шостаковича: «Засунул не помню куда».
Как же основательно должен был относиться к футболу Шостакович, чтобы не пожалеть времени на многотрудные записи! И как же он должен был уважать футбол, если решил постоять за точность и возразить признанному историографу!
Редакция действует в ограниченной сфере. Я имею в виду не четыре крохотные комнатки и не ложу прессы, куда вход по пропускам. К редакции тянет тех, кого искренне заботит положение дел, кто имеет соображения по этому поводу. Ну а тем, кто устроился, прижился при футболе, для кого он доходен и удобен, кто преследует в игре собственные интересы, плутует, у кого нечиста совесть, — что им редакция?!
Запомнился мне один визит. Представитель команды только что вошедшей в высшую лигу краснодарской «Кубани», той, которой покровительствовал «сам» Медунов, пришел к редактору. И произнес речь, которая ему трудно давалась, он ее, как видно, заготовил:
— Мы считаем своим приятным долгом завязать с «Футболом — Хоккеем», нашим журналом, тесные контакты, вы теперь частенько будете о нас писать. Я наводил справки, и меня предупредили, что между нами возможен разговор и ничего больше. Но я проведал, что вы любитель хорошего чая. Прошу принять коробку, сущий пустяк, знак внимания.
Я повертел в руках сувенирную коробку краснодарского чая, высмотрел цену.
— Хорошо, знак так знак, пусть будет по-вашему. И по-моему тоже. Я беру чай, за что вам признателен, и плачу его цену.
Представитель поерзал на стуле, покачал головой, и мы расстались.
Мне довелось перезнакомиться в редакции со многими людьми, верными и полезными футболу. Однако я вовсе не идеализирую футбольный мир. Он разный, как мы в шутку вывели из своей почты — От академика до уголовника.
Пишу спустя несколько лет после расставания с редакцией. Сейчас мне особенно ясно, что еженедельник дал и что взял. Не такое простое взвешивание. Кажется, что за те годы мог бы сам написать больше и обдуманнее. Но разве было бы столько знакомств и встреч, столько разговоров по душам, ведь многие приходили к редактору своего журнала как в исповедальню, выкладывали все, что их волновало? Нет, напрасно взвешивать.
Лучше вспомнить о том, как работалось. У «Футбола—Хоккея» есть исключительная особенность: его прочитывают от доски до доски все те, кто профессионально занимается футболом. Читают ли его все болельщики, ручаться не могу: сколько их и кто они, не знает даже ЦСУ. А за мастеров, тренеров, судей, общественников могу ручаться: для них он в самом деле обязательное чтение. Мы это чувствовали безошибочно. Бывало, напечатают очерк в «Огоньке» или в «Юности», тираж которых побольше, чем у нашего журнала, и обнаруживаешь, что те, к кому, когда писал, адресовался, не читали. А еженедельник они «прорабатывали» до дыр. (Это побудило меня ввести рубрику «Что еще почитать».) «Футбол — Хоккей» гарантировал наивернейшее попадание. Это было известно и нам в редакции, и другим журналистам, и людям футбольного поприща. Отсюда и заинтересованность попасть на наши страницы. Это несмотря на то, что гонорар скупой, не то что в других изданиях. Создавался естественный отбор: кому дорого было дело, шли к нам, кому — гонорар, тот нас обходил, что и к лучшему.
Для еженедельного издания нас, строго говоря, было мало. Редактор, он же заведующий отделами литературы, иллюстраций и писем. Г. Радчук — заместитель редактора, секретариат в одном лице и заведующий иностранным отделом. В. Винокуров — высшая лига, все сборные страны, рубрики «Наша летучка», «Об игре, о товарищах, о себе», «Тренер выбирает тему для разговора». В. Асаулов — первая и вторая лиги, юношеский и массовый футбол, информация. Ю. Цыбанев — весь хоккей. Машинистка Л. Полякова — секретарь и учетчик писем.
Может быть, ощущение малочисленности возникало из сравнения с другими редакциями. Мы же приспособились и, как мне думается, даже горды были, что управляемся. Если бы вдруг о нашей редакции было бы что-то написано, то эпиграфом следовало поставить историю, которую мы постоянно вспоминали. В бытность редактором Мержанова, когда он вел поиск сотрудников, взяли в штат журналиста довольно опытного. Однажды Мержанов попросил его отнести с этажа на этаж рукопись. «Я не курьер». Мержанов тут же отрезал: «Тогда ты нам не подходишь». Журналист этот вскоре уволился.
В крошечной редакции обязательное условие, чтобы все умели работать и от работы не бегали. Если один отлынивает и прячется за спины других, это неминуемо отразится на содержании и качестве издания. Минимум есть минимум, до абсурда его доводить нельзя.
И как не испытывать чувства признательности к людям, с кем рядом работал! И я, продолжая удивляться, как у нас получалось, хочу назвать всех, кто располагался в четырех комнатушках на третьем этаже.
Корректоры Елена Борисовна Игнатьева и Лидия Михайловна Юрьева как пришли в еженедельник в 1960 году к первому номеру, так и трудятся. Уравновешенные, невозмутимые, они гасили вечную горячку своей выдержкой и улыбками. Никакие не болельщицы, семейные женщины с бесчисленными заботами, они настолько освоили всю нашу заковыристую терминологию, названия, фамилии, что можно было совершенно спокойно оставлять номер на их попечение, — все высмотрят.
