Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста - Полосухин Порфирий Порфирьевич
Ученые настойчиво, шаг за шагом, открывали таймы больших высот, однако проникновение туда не обходилось без жертв.
Подъемы на стратостатах оказались сложными и опасными. Трудности возникали и в воздухе и на земле. Представьте себе готовящийся к подъему стратостат. Стропы, на которых висит гондола, уходят высоко вверх к гигантской оболочке. На нее давит ветер. Он почти всегда наблюдается на высоте 50100 метров, если даже у земли полный штиль. Давление ветра велико. Недаром инженеры учитывают его при постройке высоких зданий, башен и фабричных труб. Многочисленная стартовая команда с трудом удерживает стратостат. Того и гляди случится беда… Как облегчить старт, сделать его более спокойным и безопасным? Посмотрите на стропы. Нельзя ли сократить их длину, чтобы оболочка была ближе к гондоле? Тогда высота конструкции, а значит и давление ветра значительно уменьшатся. Нет, нельзя. Длина строп строго рассчитана. Если сделать их короче, оболочка не сможет при расширении газа свободно принимать форму шара и порвется… Но, кажется, есть выход! Нужно придумать приспособление, которое стягивало бы стропы на земле, а вскоре после взлета позволяло бы им развернуться во всю длину…
Примерно такие рассуждения послужили основанием для смелых, но, пожалуй, слишком рискованных опытов, выполненных нашими военными воздухоплавателями. Вначале это было испробовано на обычном аэростате. Каждую стропу сложили в особый скрепленный узел. Все узлы могли в воздухе одновременно расстегиваться. Тогда гондола должна была падать, пока стропы не развернутся полностью. Для смягчения удара в них вставлялись резиновые амортизаторы.
Первое испытание закончилось катастрофой. Как только гондола внезапно натянула своим весом стропы, они разорвались, и воздухоплаватель Александр Тропин, запутавшись в них, не смог выпрыгнуть с парашютом. Однако смелый стратонавт Георгий Прокофьев вскоре повторил испытание на субстратостате и на этот раз - вполне успешно.
Тогда новое устройство решили применить на стратостате. Но экипаж Г. Прокофьева, Ю. Прилуцкого и В. Семенова постигла неудача. Падение гондолы вызвало сильный рывок, оборвавший несколько строп. В оболочке образовались отверстия, из которых выходил газ. Стратостат стал опускаться, и полет не состоялся.
Зимой 1934 года нашу страну потрясло известие о гибели трех отважных исследователей стратосферы - П. Федосеенко, А. Васенко и И. Усыскина, впервые в мире достигших высоты 22 километров на стратостате «Осоавиахим». Записи, которые до последней минуты вел экипаж, позволили выяснить обстоятельства катастрофы и проанализировать ее причины.
Вот, вкратце, как обстояло дело. В стратосфере, где воздух исключительно прозрачен и интенсивность солнечных лучей особенно велика, оболочка стратостата и заключенный в ней газ сильно нагревались. Расширяющийся водород выходил из оболочки через аппендикс. Поскольку газ был нагрет, его потеря не вызывала уменьшения подъемной силы стратостата до того момента, пока солнце не стало опускаться. Но когда стратонавты начали снижение, подъемная сила оказалась уменьшенной. Степень этого уменьшения заранее никто не знал, так как точных сведений о величине нагрева оболочки в стратосфере не имелось. Из-за этого в распоряжении экипажа не было необходимого количества балласта. Скорость спуска резко возросла. Сопротивление воздуха стремилось приподнять нижнюю полусферу стратостата. Снасть, соединяющая ее с гондолой, не выдержала и оборвалась. Освобожденная материя с сильным ударом устремилась вверх. От этого стали рваться стропы. Гондола отделилась от оболочки и камнем полетела к земле.
Возникла необходимость предупредить подобные катастрофы, создать стратостат, благополучно опускающийся без сбрасывания балласта.
Предлагались различные решения этой задачи. Одно из них очень увлекло Фомина и меня. Идея заключалась в том, чтобы к оболочке стратостата подвесить вместо обычной шаровой гондолы планер с герметической кабиной. На таком стратостате можно было бы подняться, не заботясь о балласте для торможения спуска, и благодаря этому выиграть сотни, а может быть, и тысячи метров высоты.
Выполнив намеченные наблюдения, стратонавты отцепили бы планер и возвратились на место взлета. Оболочка же, автоматически освобожденная от газа, парашютируя, опускалась бы отдельно.
Для проверки возможности такого полета необходимо было поднять на аэростате обычный планер и на некоторой высоте отцепить его. И Саша предложил мне взяться за проведение этого опыта.
- Только, знаешь, что меня смущает? - сказал он. - То же, что и при прыжках с аэростатов. Планер с планеристом весит примерно четверть тонны. Представляешь, какую нагрузку придется выдержать материальной части, когда мы сбросим эту штуку и начнется подъем! Завтра посоветуемся с Тихоном Макаровичем.
Начальник гидростатической лаборатории ДУКа Тихон Макарович Кулинченко - исключительно трудолюбивый и скромный человек - начал работать в области воздухоплавания еще до революции. В его лаборатории стояли машины для испытания прочности аэростатных материй и модели дирижаблей, подвешенные в перевернутом виде и заполненные водой. Эти так называемые гидростатические модели служили для испытаний оболочек по методу, впервые предложенному К. Э. Циолковским. Была здесь и модель оригинального стратостата конструкции самого Кулинченко. Об этом стратостате я подробно расскажу позже.
Тихон Макарович охотно взялся сделать необходимые расчеты и сконструировать замок для подвески и мгновенного отцепления планера.
Будущий полет представлял немалый интерес и для планеризма. Наши мастера безмоторного летания тоже искали новые возможности развития своего любимого спорта. В Крыму, вблизи Коктебеля, спортсмены Центральной планерной школы Осоавиахима, одним из руководителей которой был мастер спорта Леонид Григорьевич Минов, осваивали парение в потоках обтекания - вертикальных воздушных потоках, возникающих из-за отклонения ветра горами; испытывали десятки разнообразных машин; совершали известные всему миру дальние перелеты на планерах, буксируемых самолетами; устанавливали новые рекорды. Спортсменов чрезвычайно заинтересовала возможность подняться в воздух не с помощью резинового амортизатора, не на буксире самолета, а совершенно необычным способом.
И вот однажды утром мы с Фоминым приехали на стартовую площадку в Угрешах, чтобы испытать летающую модель стратопланера. Под гондолой воздушного шара был укреплен небольшой планер. В его кабине находился мастер планерного спорта Георгий Бородин - искусный воздушный спортсмен, прославившийся своеобразным рекордом. Поднявшись с горы Узун-Сырт, близ Коктебеля, он выполнил на планере подряд сто семьдесят мертвых петель. Поразительным при этом было не только такое внушительное число фигур высшего пилотажа. Бородину всякий раз приходилось вновь набирать высоту над долиной за счет потоков обтекания, что само по себе представляло значительную трудность. Об этом рекорде поэт Арго, гостивший тогда в Центральной планерной школе, написал веселые стихи:
О, Бородин! Я сам свидетель
Его работы боевой:
170 он сделал петель,
Все петли - мертвы,
А он живой.
И за рекорды мировые
Его приветствует страна…
Недаром помнит вся Россия
Рекорд Бородина!
«Окрыленный» аэростат оторвался от земли и, набирая высоту, быстро плыл над Москвой. Мы то и дело заглядывали за борт: как там наш попутчик? «Попутчик» спокойно сидел в своей кабине и восхищался:
- Красота! Вот это полет!
Пока мы, беседуя и делясь впечатлениями, вели обычный пилотаж аэростата, город остался позади. Я сбросил балласт, и вскоре стрелка высотомера приблизилась к отметке «3800».
- Ну что ж, начнем, - сказал Фомин.
Я заметил, что он взволнован. Быстро сняли веревки, которыми расчаливались крылья планера и крепился его фюзеляж. Планер накренился носом вниз, словно нацелясь на землю. Теперь он висел на одном тросе. Наступил ответственный момент.
- Приготовиться! - скомандовал Фомин.
