Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста - Полосухин Порфирий Порфирьевич
В гондоле стало тепло. Голоса моих спутников звучали будто издали, все глуше.
- Помимо знаний теории, многое зависит от умения и опыта пилота, - услышал я сквозь охватившую меня приятную дрему. В следующую минуту мне уже снилось, что я сижу в знакомой аудитории, а у доски расхаживает Сергей Михайлович и читает лекцию.
Впоследствии я понял, что, приняв решение не пробивать грозовые облака, мы, возможно, избежали серьезной опасности. В одном тренировочном полете, попав в грозу, Фомин и я вздумали уйти от нее вверх и высыпали 30 килограммов балласта. Высота превысила 1000 метров, а мы все еще продолжали подъем, несмотря на то, что аэростат уже не имел сплавной силы. Стало ясно, что нас увлекает мощный восходящий поток воздуха - такие потоки часто пронизывают грозовые облака, причудливо нагромождая их вершины. Термометр показывал несколько градусов ниже нуля. На оболочке появился иней, а потом - лед. Нас окружил такой сумрак, словно наступила ночь; было же только три часа дня. Скорость подъема возросла до 6 метров в секунду. Гондола раскачивалась как маятник и временами почти ложилась на бок. Крепко держась за стропы, я поглядел за борт и увидел описывающую большие круги верхнюю часть гайдропа - остальную скрывал густой облачный туман. Мы знали, что из оболочки непрерывно выходил расширяющийся водород и подъемная сила уменьшалась. Открытие клапана могло лишь способствовать этому уменьшению и вряд ли остановило бы взлет. В то же время нам следовало не забывать одного из основных законов воздухоплавания: каждый кубический метр водорода, вышедший из оболочки, потребует при спуске лишний балласт для торможения.
Стрелка высотомера подошла к отметке «3000». Мы оказались против своей воли в высотном полете, которому не соответствовали ни наша одежда, ни снаряжение, ни запас балласта. А подъем продолжался, но уже несколько медленней. Фомин решил вмешаться в ход событий и потянул клапанную веревку. Тотчас через аппендикс в гондолу посыпались кусочки льда. Клапан обмерз и, вероятно, теперь не мог плотно закрыться! Начался все ускоряющийся спуск, почти падение. 1516 метров в секунду отмечал высотомер. Стараясь не терять ни минуты, я развязывал балластные мешки и высыпал песок за борт. Безрезультатно! Вскоре балласт был израсходован до последнего грамма, а падение почти не затормозилось.
- Продукты! - скомандовал Фомин.
Я выбросил за борт два парашютных чехла, в которых лежали продукты. За ними последовали две летные куртки и пустые балластные мешки. Аэростат падал, обгоняя выброшенные вещи, и они исчезали не внизу, а вверху.
Наконец, выйдя из облаков, мы увидели приближающуюся землю. Нас обдал дождь с градом. Дул ураганный ветер… Теперь падение мог затормозить лишь гайдроп. Вот уже легла большая его часть. До земли оставалось примерно 6 метров.
- Разрывное! - крикнул Саша.
Мы повисли на стропах и поджали ноги. Удар гондолы о землю несколько ослабило то, что аэростат падал не вертикально - ветер одновременно относил его в сторону… Что-то посыпалось с оболочки, и, подпрыгнув метров на сорок вперед, воздушный шар снова тяжело плюхнулся на поле. Облегченно вздохнув, мы вылезли из поломанной гондолы и долго рассматривали оставшуюся на месте нашей первой встречи с землей большую кучу льда. Она была так велика, что растаяла только через несколько часов.
Так впервые испытал я силу восходящих потоков воздуха. Потоки эти наблюдаются не только во время грозы. Они рождаются в утренние часы, когда лучи солнца начинают нагревать земную поверхность. Поднимающийся воздух обычно бывает достаточно влажным, и на вершине восходящих потоков, как правило, возникают кучевые облака. В этих облаках воздух порою движется вверх со скоростью до 20 метров в секунду, достигая высоты 8000 метров. Энергией восходящих потоков пользуются планеристы. Планируя от одного кучевого облака к другому, они поддерживают высоту и совершают, таким образом, длительные полеты.
Если восходящие потоки способны поднимать планеры и аэростаты, они могут сделать то же и с парашютами. Вот что однажды произошло тихим августовским вечером над аэродромом, расположенным в районе Минска. С самолетов, летевших на высоте 800 метров, отделились три парашютиста. Один спортсмен благополучно приземлился на летном поле. Двое же его товарищей, к изумлению всех наблюдавших за прыжками, не опускались, а, напротив, быстро набирая высоту, исчезли за кучевыми облаками. Один из них, продержавшись в воздухе 40 минут, приземлился в нескольких километрах от старта. Сильный восходящий поток продолжал поднимать другого парашютиста даже после того, как облако осталось внизу. Молодому спортсмену стало холодно, он почувствовал, что ему трудно дышать. Парашют покрылся пушистым инеем, а затем тонким слоем льда. Спортсмен боролся с обледенением, встряхивая стропы. Действие восходящего потока заметно ослабло с наступлением сумерек. Лишь тогда началось медленное снижение. Парашютист пробыл в этом оригинальном полете около двух часов и приземлился в 14 километрах от аэродрома.
Поиски нового
Историю авиации и воздухоплавания нам преподавал большой знаток этого предмета Борис Никитич Воробьев, один из людей старшего поколения, целиком связавших свою жизнь с борьбой за завоевание воздуха. Его содержательные лекции помогали нам глубже узнать, как зарождалось и росло наше дело, воспитывали в нас гордость за достижения русских ученых и изобретателей.
Много повидал на своем веку Борис Никитич. В важных событиях довелось ему принимать личное участие. В далеком 1909 году, будучи инженером первого русского авиационного завода в Петербурге, он организовывал научно-технический журнал «Вестник воздухоплавания». В то время он познакомился с опубликованной до этого статьей Константина Эдуардовича Циолковского «Аэростат и аэроплан». В статье так убедительно и всесторонне обосновывалась идея устройства цельнометаллического дирижабля, что Воробьев решил послать Циолковскому письмо с просьбой сообщить, на какую тему он мог бы написать статью для нового журнала. Константин Эдуардович ответил, что хотел бы опубликовать вторую часть своей работы «Исследование мировых пространств реактивными приборами», первая часть которой была напечатана в 1903 году в Петербургском журнале «Научное обозрение».
Поясняя цель и содержание предлагаемой статьи, Циолковский писал, что ее «общий дух следующий: человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство».
Эти, известные теперь всему миру, слова поразили Бориса Никитича и его коллег из редакции. Они отыскали в библиотеке первую часть работы Циолковского и поняли, что перед ними - обоснование совершенно новой науки - науки о межпланетных сообщениях. Воробьев, не медля, попросил Константина Эдуардовича прислать статью. Статья скромного, мало кому известного учителя из Калуги, была получена, опубликована и вызвала необычайный интерес в России и за границей. Борис Никитич показывал нам фотокарточку, присланную ему тогда Циолковским, вспоминал, как через несколько лет они впервые лично встретились на III Всероссийском воздухоплавательном съезде. Зная, что с тех пор Воробьев стал навсегда близким знакомым Константина Эдуардовича, мы часто расспрашивали его о великом ученом. Однажды - это было весной 1935 года - Борис Никитич сообщил нам печальную весть: у Циолковского обнаружилась тяжелая и опасная болезнь.
Вскоре, в день 1 Мая, по радио передавалось обращение Константина Эдуардовича к участникам демонстрации на Красной площади. «Я точно уверен, - сказал он, - что и моя мечта - межпланетные путешествия, - мною теоретически обоснованная, превратится в действительность… Я верю, что многие из вас будут свидетелями первого заатмосферного путешествия».
Огромное впечатление на моих товарищей и меня произвели эти слова, сказанные гениальным ученым-мечтателем в знаменательный для нас период, когда воздухоплавание играло особенно видную роль в исследовании стратосферы, этой полной загадок и удивительных явлений области воздушного океана. Мы горячо любили воздухоплавательный спорт, но нас не удовлетворяли тренировочные полеты на аэростатах. Нам хотелось, чтобы они в первую очередь служили научным целям.
