Андрей Меркин - Записки «лесника»
– Комиссия сочла возможным в виде исключения поставить вам «удовлетворительно».
От неожиданности я чуть не обмяк, а Антонова очень строго посмотрела на меня и иронично сказала:
– Поздравляю!
В самых уголках её глаз я заметил весёлые и доброжелательные искорки.
Вот она вежливость, друзья – тут я понял, что мутный аспирант и кавказцы просто поделили деньги.
А Антоновой сделали максимум небольшой презент.
Был и другой не менее противный предмет. «Технология».
Общую технологию я сдал с первого раза, а вот технологию металлов проскочить не удалось.
Вела её доцент кафедры, мелкая и злая, как собака, преподавательница по кличке Злюкина.
Но самое интересное, что общую технологию вёл её муж, которому я и сдал экзамен.
Добряк и весельчак доцент Ковальский.
Вот такие бывают парадоксы в семейной жизни.
С Ковальским и удалось обсудить тему пересдачи экзамена по технологии металлов.
Возглавлял всю кафедру старенький и чуть живой старичок-профессор.
– Шефа лучше всего ловить после обеда, когда он сидит на кафедре и дико озирается по сторонам, – учил меня Ковальский.
И пообещал лично сделать допуск в деканате.
Захожу к профессору точно в описанное Ковальским время.
Старик блуждает по кафедре полувменяемым взглядом и предлагает взять билет.
Оставляет меня одного и, когда я всё благополучно «сдуваю», в кабинет врывается Злюкина, как смерч, и начинает чуть ли не кричать на профессора:
– Он обманным путём получил допуск на экзамен!
– И сдавать должен только мне лично и никому больше!
Ну, думаю, пиздец – приплыл.
На удивление завкаф ощетинился и выгнал меня в коридор.
Уж не знаю, о чём они там говорили, но когда я вернулся, то Злюкина буквально вылетела из кабинета с перекошенным от злости ебалом.
– Нуте-с, молодой человек, – продолжил профессор.
Я продолжил – быстренько получил долгожданную тройку – и был таков.
На другой неделе, когда встретил Ковальского, разговор вышел неожиданным.
– Наслышан, наслышан о твоих подвигах – Ковальский буквально светился, как будто бы это он, а не я избежал отчисления.
– А как же ваша жена? – рискнул спросить я – Ведь она меня чуть не убила…
– Эх, молодой человек, – по-ленински прищурился доцент.
– Вот когда женишься, может быть тогда ты меня и поймёшь.
Ох, и прав он оказался, ох и прав… только тогда я этого не знал, да и знать не мог.
И совсем комично выглядел на этом фоне зачёт по физкультуре.
Хронический алкаш по прозвищу Шнобель никак не ставил мне в зачётку «зачёт».
Только в ведомость. Всё требовал прыжок в высоту на один метр и тридцать сантиметров.
Это было для меня как серпом по яйцам. А Шнобель грозно говорил, что меня ждёт беспощадная служба в армии.
Военной кафедры в институте не было, а то, что я уже отслужил, он во внимание не принимал.
Считал это шуткой, и я тоже с ним шутил – а однажды даже выиграл институтские соревнования по стрельбе из мелкокалиберной винтовки.
Шнобель сделал вид, что не заметил и продолжал требовать взятия космической для меня высоты.
Наконец мне всё это надоело, и я купил ему два литра дорогого коньяка.
Бутылки он охотно взял, да вот в зачётке мне расписался только в конце второго курса.
Когда курс физкультуры был закончен.
И укоризненно покачал головой:
– Как же ты будешь Родину защищать?
Тогда я сунул ему военный билет прямо в опухшее от водки мурло.
Шнобель только вяло махнул рукой и ушёл, бурча что-то под нос про так и не взятую мною высоту в метр тридцать.
Просто цирк произошёл на экзамене по экономической истории. Прибыл с хорошего бодуна, даже не зная, какой предмет сдаём.
На каждом экзамене всегда лежит «методичка» и если её правильно обработать, то на тройку с минусом можно нагнать всякого бреда, с горем пополам.
Пересказал я преподавателю эту «методичку» – тут он задаёт мне решающий вопрос, на тройку.
– Какой валовой национальный доход СССР?
Кручу в недоумение головой, ничего не знаю – одна надежда на подсказку.
С самой задней парты Толстинский, сложив руки рупором, выводит губами и пальцами:
– Четыреста…
Только вот чего четыреста – миллионов, миллиардов или ещё чего?
Невнятно мямлю, как глухонемой:
– Четыреста милионардов.
У преподавателя волосы дыбом встали.
– Четыреста чего? – лицо его приобрело недобрый оттенок.
Толстиниский отчаянно машет руками, вся группа ржёт почти в голос.
Эх, была – не была!
– Миллионов! – выдыхаю я – а экзаменатор, гад, тоже паузу держит, почти как в театре.
– Давайте зачётку – удовлетворительно.
Ленинский стипендиат
На торговом факультете учился Миша Нарубин, гуляка ещё тот. Иногда мы с ним устраивали культурно-массовые мероприятия.
Заходим, например, вечером в ресторан «Арбат» на Калининском проспекте.
Там постоянно обитал Мишин сослуживец и армейский товарищ Гера Патлатый.
Гера был квадратно-гнездовой детина, мастер спорта по пяти боевым единоборствам одновременно.
Даже в спецназе, где они служили с Мишей, это было не каждому дано.
Только Нарубин был писарем в штабе, а Гера – ротным инструктором – старшиной.
Любимой фишкой Патлатого был отъём стола у «лиц кавказской национальности».
Путем различных ухищрений и угроз он вынуждал «товарища» с Кавказа заказать полный стол чёрной икорки, дорого коньячка, цыплят – табака, котлет по-киевски и так далее.
По непонятной причине он их всех называл «товарищами».
Заходим.
Видим.
Сидит Патлатый.
– Гер, это кто?
– Это «товарищ»!
– «Товарищ» угощает, – подытоживал Патлатый, аппетитно намазывая чёрную икорку на белый хлебушек.
Вопросительно сморит на «товарища», и на столе, как в сказке появляется еда и закуска ещё на двоих.
Всю свою сознательную жизнь Патлатый отдыхал.
– Гер, ты чего вчера делал, – спрашивает Мишаня.
– Отдыхал…
– А сегодня что делаешь?
– Отдыхаю…
– А завтра что планируешь делать?
– Отдохнуть…
После такого угощения жизнь наша казалась намного веселее и, раскланявшись с Патлатым, мы уходили на свидание к знакомым или не совсем знакомым девчонкам.
Записная книжка Нарубина имела несколько сот телефонов девчонок, всегда готовых для тёплого приёма Миши и его друзей.
В институте Миша решил для себя с первого дня.
Только Ленинская стипендия, только работа по распределению в ЦК КПСС.
И это ему удалось. Метод был прост, как всё гениальное.
Первая парта и дежурная улыбка.
Он не пропускал ни одной лекции и ни одного семинара, и всегда сидел только на первой парте.
А к приходу преподавателя мочил тряпку и приносил мел.
Аккуратный молодой человек приятно улыбался и внимательно записывал, всё, что говорилось в стенах аудиторий.
Дальше пошла цепная реакция, сначала только пятёрки на всех экзаменах, затем Ленинская стипендия, высший балл для распределения.
И как апофеоз, Нарубин, попал работать на Старую площадь.
Пытаясь подражать Мише, пытался получить хотя бы тройку, на некоторых особенно трудных предметах.
«Основа экономических моделей и методов в математике».
Ничего не мог понять, зато, как кол, отсидел все лекции и семинары на первой парте, улыбаясь, как олигофрен.
На экзамене получил двойку.
– Как же так? – недоумевала строгая математичка.
– Всегда считала вас образцом усидчивого студента.
На пересдаче экзамена она посадила меня прямо перед собой и… дала списать.
Другие же студенты, пытавшиеся «сдуть», были нещадно выгнаны вон.
Когда ставила мне в зачётку тройку, то шепнула на ухо:
– Только за вашу вежливость и безупречное поведение, а знания ваши равны нулю.
Ещё бы! – вместо учёбы и подготовки к экзаменам всё свободное и несвободное время проводили с Мишей, поставив целью «задействовать» его записную книжку в полном объёме.
Культурная программа
Приближалась московская Олимпиада. Но сначала была зимняя. Решающий хоккейный матч США – СССР.
Слушал ночью по «Голосу Америки» репортаж Рубина, был такой сбежавший отщепенец.
Утром рано пришёл в институт и когда сообщил счёт, то многие не поверили и приуныли.
А секретарь комсомольской ячейки сказал:
– Ты провокатор и агент мирового империализма!
Редкостный был мудак.
Помимо значка ВЛКСМ носил ещё и значок с товарищем Брежневым. И это в год московской Олимпиады!
Вскоре по институту пронёсся слух – приезжает Высоцкий с концертом.
Для его выступления предоставили самую большую – «Плехановскую» – аудиторию.
Народу набилось столько, что стояли друг у друга на головах.
К тому времени Стрелкин возглавил Народную дружину всего института и, надев мне повязку, провёл на концерт буквально через строй дружинников, которые получили указание – без билета никого не пропускать.
