Андрей Меркин - Записки «лесника»
Дело молодое, да и одноклассница не возражала – Коршун был наглый и развязный, такие бабам нравятся.
А я-то как был за!
Галина мне приглянулась, эдакий тип развратной отличницы в очках, склонной к многочисленным оргазмам.
Но самое главное, что на мой вопрос:
– Ведь она твоя жена. Не жалко её?
Коршун ответил:
– А чего её жалеть!
Но вернёмся на студию.
Возле столовой находился большой зал, где в обеденный перерыв мы упоительно резались в настольный теннис.
Двое на двое.
Коршун – артист Сеня Морозов.
Автор – режиссёр и будущий муж Пугачёвой Саша Стефанович.
Стефанович тогда снимал свой первый фильм «Дорогой мальчик», за кадром пели «Водограй» под музыку Тухманова.
Морозов уже был знаменит и популярен.
Мы это называли «тэйбл пэнис», матчи проходили с переменным успехом.
Очень много времени проводили в главном просмотровом зале, где киномехаником работал Миша Гусманов.
Любого молодого человека Миша спрашивал:
– Алкоголь употребляешь?
– С девушками встречаешься?
Если получал отрицательный ответ, то удивлённо пожимал плечами и говорил:
– Что за странный человек такой?
От него я впервые услышал культовое выражение «творческая пиздобратия» – так Гусманов величал всех, кто имел отношение к миру киноискусства.
Оно мне очень понравилось. Как и другие вопросы-ответы Гусманова.
Но синекура наша продолжалась недолго, в один из тревожных понедельников нас вызвал «на ковёр» начальник монтажного цеха и предложил написать «по собственному желанию».
Сейчас я его понимаю – мы практически не работали, а околачивали хуем груши.
Так рухнула юношеская мечта о кинематографе, артистах и прочей «творческой пиздобратии».
Танцы
До призыва в армию оставалось несколько месяцев, почти всё лето мы проводили на танцверанде парка Сокольники.
Танцплощадка была огорожена очень и очень высоким забором, который мы тем не менее успешно преодолевали, демонстрируя чудеса эквилибристики и начальных навыков циркового искусства.
Частенько внизу нас уже ждали дружинники-комсомольцы или менты и выдворяли назад, платить за билет мы категорически не хотели.
Справедливо полагая, что эти деньги лучше потратить на портвейн в винном на углу улицы Короленко.
Иногда на танцы приходил местный «качок», они тогда только-только начинали оборудовать свои качалки, и, взяв в руки небольшой ломик, гнул решётку на танцевальной веранде до проходимых размеров.
Петя Прямоугольный – так его звали – радостно улыбался и говорил:
– А я чего, я ничего…
На пару недель проход на танцы был обеспечен, только через пару недель дырку заваривали, Прямоугольный опять её гнул – и так до бесконечности.
На танцах было весело.
Весь криминальный элемент парка Сокольники лихо отплясывал там, наполняя окрестности ядовитыми испарениями портвейна, а иногда даже водки.
Лютые драки, поножовщина – все эти непременные атрибуты сопровождали танцы-шманцы.
Мы старались побыстрее «снять» каких-нибудь лимитчиц – преобладающий контингент женской половины – и вели их «драть» в «хибару» или просто на лавочку в парке.
Что такое СПИД, тогда ещё не знали, а вот про другие болезни были наслышаны – поэтому под любой лавочкой использованных гондонов было не меньше, чем после ночной смены в «бардачевиче» средней руки.
Также промышляли игрой в карты. Играли во дворе одной из хрущёвок на Егерской улице.
Преимущественно в «секу», с «шахой» шестёрка треф.
До десяти человек за столом, сдавалась вся колода. Проход по копеечке, двадцать копеек «потолок».
Часто играли «в тёмную», были «свары», на кону вертелось до десяти рублей.
Нас было трое, играли мы, естественно, на «одну руку», используя различные «маяки».
Если удавалось выиграть, то тут же уходили – прямо в полукриминальный ресторан «Прага», в центре парка Сокольники.
Там играла музыка, было чешское пиво, огромные и красные очень вкусные раки.
Трёшки и пятёрки шуршали в карманах, глаза и щёки горели от спиртного разогреву, девчонки вокруг все были наши.
Думали, что так будет всегда.
Ага.
Осенью нас всех забрали в армию.
На проводах ребята напутствовали меня, как родного, а моя тогдашняя девица Светлана хотела остаться ночевать.
Но мама не поленилась вызвать ей такси и даже заплатить.
И оказалась права.
Света оказалась латентной лесбиянкой и полигамной девушкой.
Когда я вернулся из армии, у неё уже был второй муж и вид затёртой до дыр биксы.
Армейские котлеты
На Городском сборном пункте было весело. У всех было «с собой», усугубляли.
Спать уложили прямо на полу в физкультурном зале. По команде «ложись!»
Несколько сотен новобранцев улеглись в ряд боком друг к другу прямо на полу.
Начало службы, начало двухлетнего пребывания в рядах Советской Армии.
Присягу принимал в учебке.
В полку праздник.
Но после присяги тут же в наряд на кухню.
А там!..
В честь праздника присяги повара – дембеля «земели» с Москвы жарят свиные котлеты.
Они тоже болеют за «Спартак», а один даже с Преображенки – почти Сокольники.
Немеряный противень переполнен котлетами, как бардак лярвами.
Огромные, величиной с подошву «кирзача».
Они шипят и скворчат на сковородке, испуская прозрачно-коричневое жидкое сальцо.
Подпрыгивают и глумятся сочным мясом.
Горячие брызги постреливают прямо в наши голодные и худосочные щщи.
Слюна падает вниз «стремительным домкратом».
Наконец шеф-повар, снимает самую прожаренную и огромную котлету, и с черпаком наперевес ласково говорит, обращаясь ко мне:
– Жри, салабон, и помни главную заповедь бойца – подальше от начальства, поближе к кухне.
Это я чётко запомнил, а вечером «земели» налили портвешку прямо из чайника для компота.
Два стакана залились, как во сне – день присяги удался!
На 23 февраля опять наряд на кухню, кухня-то огромная, но повезло – поставили мыть чугунные сковородки.
Худой, как велосипед и вечно голодный курсант серо-бумажного цвета бочком тёрся к плите, помня главную армейскую мантру, про начальство и кухню.
Опять праздник, опять котлеты.
Поджаристая корочка манит, как медсестра в халате на две пуговки.
«Дедушки»-москвичи снова угостили котлеткой.
На десерт был портвейн из пузатого чайника с носиком, как хобот.
Сижу на табуреточке с блаженной улыбкой олигофрена – полукемарю.
– Земеля! – орёт прямо в ухо дембель – ты за кого болеешь?
– За «Спартак»?
На ещё стакан и котлетку!!!..
…Хуяк, «и ты уже на небесах», а ведь культовый фильм Говорухина тогда ещё не вышел.
Следующий раз пожрал от пуза только на майские праздники.
Стокилометровый марш
Настал день экзамена в учебке. Наша рота отправилась на вождение стокилометрового марша.
Сдал экзамен – и ты получаешь удостоверение «механик-водитель третьего класса».
А дальше направление в линейную часть.
Сажусь в Т-64, пристёгиваю тангенту:
– Зёма, ты чё, ахуел?
Это ласково орёт сержант-инструктор, который сидит на месте командира танка.
Значит надо сходу добавить обороты.
– Обороты, курсант, обороты – ёб твою мать!
Почти сразу врубаю седьмую передачу, и машина весом почти в сорок тонн летит, как подорванная.
Ну, как летит?
Представляете – скорость 50 км/ч.
Клиренс провисает, как клитор. Трансмиссия гудит в ушах, аки «Марш славянки».
Гирополукомпас выписывает кренделя, что твой пьяный камыш.
Поскольку механик-водитель я был хуёвый, то деревья толщиной с хорошее корабельное бревно отскакивали направо и налево.
Таким образом я расширял танковую полосу и наносил непоправимый вред лесному хозяйству СССР.
Попытался переключиться на пятую передачу хотя бы – как тут же услышал истошный вопль сержанта.
Короче, сбив ещё хуеву тучу деревьев, доехал до финиша.
Выхожу из люка, а водили «по-боевому» – вся жопа в мыле.
Смотрю, ротный принимает доклад у сержантов-инструкторов.
Ну, думаю, пиздец, не сдал…
Оказывается – если сбил не более 10 деревьев, тех, что возле трассы – то сдал.
Сержант-то, сука, сидел на командирском месте «по-походному» и скрупулезно подсчитывал лиственные и хвойные стволы, сбитые нерадивым курсантом.
– Товарищ рядовой!
– Вы сбили только 10 деревьев на максимальной скорости – поэтому Вы сдали экзамен.
Ротный торжественно вручает мне синий значок с золотой цифрой «три» и ксиву механика-водителя.
Сержант берёт меня на отвод:
– С тебя бутылка портвейна – ты сбил 11 деревьев, а ротного я тупо обманул.
И подмигивает мне совершенно наглым образом.
Вечером сбегал в самоход и купил сержанту бутылочку портвешка.
Смотрю – он альбом дембельский клеит.
А на обложке ромб красно-белый вытиснен, как из железа.
Ни хуя себе, ведь он из Киева – и фамилия соответствующая: Колодяжный.
