Анат Гарари - Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой

Нири обводит всех взглядом и говорит, обращаясь ко всем сразу:

– Сама того не подозревая, Клодин выразила абсолютно точно то, что чувствую сейчас и я: радость и печаль, неопределенность и облегчение; сожаление о том, что наши встречи прекращаются, и волнение в ожидании нового. Конец и начало. Я желаю каждой из вас счастья, вот так, просто…

Нири

И сегодня, так же как всегда после окончания группы, я возвращаюсь домой пешком: мне необходимо обдумать – переварить – все услышанное. Я стараюсь идти медленно, не отвлекаясь на посторонние мысли, наперекор подгоняющему меня желанию поскорее оказаться дома, поцеловать уже давно уснувших детей, рассказать Оферу о заключительной встрече, а затем еще позвонить и рассказать все маме.

Я перелистываю в памяти наш семейный альбом. Фотография за фотографией – жизнь одной меняющейся на глазах семьи на несколько отстающем, но тоже меняющемся фоне.

Люди меняются, но осознают это, только когда оглядываются назад и натыкаются на неоспоримые доказательства. Прическа, морщины, выражение глаз – со временем не поспоришь! Куда сложнее обнаружить и описать изменения внутренние – что было тогда и что с тех пор изменилось.

Мне не нужно смотреться в зеркало: я знаю, что изменилась. Я это чувствую. Эта группа вернула меня во времена моих «волшебных превращений», где магом или доброй феей были моя первая беременность и самые первые недели материнства, а в результате этого чуда появилась не только еще одна мать, но и новая, во многом другая дочь. Теперь я и мою маму вижу и принимаю иначе. Сейчас я понимаю ее потребность оставаться дочкой моей бабушки, наслаждаться той особой – материнской – заботой и любовью, которую не в состоянии подарить никто другой. Ведь и я тоже не готова от этого отказаться (и даже ищу и продолжаю искать что-то подобное в женщинах, которых встречаю). Я и себя теперь вижу иначе.

Я скучаю по моей бабушке, для меня самой особенной и незабываемой, и знаю, что во мне остались следы ее существования, против которых даже годы бессильны. Вот и в моих детях я вдруг нахожу особенности фигуры, черты характера, которые всегда считала «бабушкиными». Находясь рядом с бабушкой, я чувствовала себя, пусть чуть-чуть, но непохожей на других, исключительной, необыкновенной. Это ощущение особенности, неповторимости в глазах любимого мной человека со временем переросло в чувство уверенности и защищенности, которые не покидают меня ни при каких обстоятельствах. Есть еще один человек, для которого я одна-единственная, – моя мама, и это проявляется у нее в тысячах всевозможных форм, которые меняются с течением лет точно так же, как развиваемся и меняемся мы сами. Поддержка, которую я получала и получаю до сих пор, позволяет мне расти и взрослеть, твердо зная, что мне всегда есть куда вернуться. Я знаю, что пока есть она, я не одна и никогда не буду одна.

Я вглядываюсь вдаль, пытаясь предугадать, что ждет меня впереди, какие еще фотографии заполнят пока еще пустующие страницы моего альбома.

Наши еженедельные встречи не прошли для меня бесследно. Благодаря им я еще раз убеждаюсь, какой длинный, порой извилистый и тряский путь предстоит проделать каждой матери, а значит, и мне тоже. С годами я узнаю, действительно ли бесконечным и наполненным светом выглядит мир, когда смотришь на него с вершины, и такой ли уж он серый и угрожающий, когда ты на дне ущелья. Это будут те самые годы, с которыми, судя по поговорке, меняются; изменюсь, конечно, и я. Но сейчас я только лишь в начале пути.

Смогу ли и я передать детям уверенность в моей к ним любви? Сумею ли я внушить им, что для меня они единственные и неповторимые, что они для меня «самые-самые», как сумели это сделать мои бабушка и мама?

Я думаю об Элле – матери, которая стала жертвой своего собственного отношения к материнству, и об Эйнав, которая тоже стала жертвой, но уже своей собственной матери. Чрезмерная близость – это иллюзия: она притягивает, дурманит, но и цена за нее непомерно высока. Я тоже была околдована ею; она ласкала, убаюкивала; и мне нужно было еще и еще – мне нужна была вся любовь, без остатка, на которую была способна моя мать; мне нужна была бесконечная, безграничная любовь. Позже, когда я поняла, чем это чревато для обеих, я была рада, что между мной и мамой такой – чрезмерной – близости все же не случилось. Наша связь – это связь двух женщин, двух матерей, и с годами разница между нами становится все меньше и меньше. Наши взаимоотношения знают подъемы и спады; мы то сближаемся, то отдаляемся в зависимости от тех обстоятельств, в которых мы находимся, и это нас абсолютно не смущает. Постоянными остаются любовь и строгая иерархия: она – навсегда мама, я – ее дочь, точно так же, как в наших отношениях с бабушкой, она – навсегда дочь, а я – внучка.

Когда я вижу мою маму, окруженную внуками, я снова и снова убеждаюсь, что каждая из нас занимает свое особое место, и как никто никогда не сможет заменить маму, так никто не сумеет заменить нам бабушку.

С любовью и благодарностью я преподношу эту книгу моей маме в надежде, что она послужит посредником между мной, мамой и бабушкой – тремя непростыми личностями, которые искали и нашли дорогу друг к другу.

Эпилог

Эйнав

Здравствуйте, Нири!

Не уверена, поняли ли вы, о какой Эйнав идет речь, когда прочли мое имя на конверте. Я – Эйнав Алрои, дочка Эллы Алрои, которая принимала участие в вашей группе «Превращения».

Я не имею понятия, что именно рассказывала моя мама о том, что произошло между нами. Я не знаю, что вы и остальные женщины из группы думаете обо мне, поэтому решила представить вам мою версию случившегося. Я предпочитаю не говорить об этом с чужими, чтобы лишний раз не обжечься. Каждый раз, когда я пыталась с кем-то поделиться, меня или обвиняли, или жалели, или в результате я еще и защищала мою «маму-злодейку». Вы, конечно, представляете, что история дочки, которая полностью прерывает отношения со своей матерью, вызывает у людей очень разную, часто крайне противоположную реакцию.

Но вы не совсем чужая, теперь вы знаете мою маму.

Я сомневалась, не попросить ли вас о встрече, но, в конце концов, решила написать: когда я пишу, я могу все спокойно обдумать, а в разговоре мне бывает тяжело сосредоточиться. Надеюсь, вас это не обидит.

Больше трех лет тому назад я окончательно прекратила какую-либо связь с моей мамой. Если честно, я не предполагала, что это зайдет так далеко. Я думала, что сделаю небольшой перерыв, а потом вернусь, как это бывало раньше.

Знаете, я уходила от мамы уже несколько раз, пока на этот раз не ушла окончательно.

Когда я была маленькая, я сбегала незаметно – никто, кроме меня самой, об этом не догадывался. Например, после школы я шла к моей подружке Орит и не спешила домой. Сначала я оставалась до ужина, затем просилась остаться ночевать. Мои самые длительные побеги приходились на выходные: тогда я ездила с семьей Орит на экскурсии или на пикник. Правда, это случилось максимум пару раз, и ночевки у Орит – столько же: мама не разрешала.

Но я продолжала это делать мысленно; представляла, что у меня другая семья – с папой, братьями, сестрами, собакой, бабушкой и дедушкой. Когда мы играли в «дочки-матери» и я оказывалась мамой, моя дочка почти всегда отправлялась в поездку с классом или в летний лагерь, а я помогала ей собираться и незаметно прятала ей в сумку маленькие подарочки. Но куда бы я ни отправлялась в моих фантазиях, звонок моей мамы возвращал меня домой. Телефонная трубка была ее ушами, которые улавливали меня на любом расстоянии, а телефонный диск – ее ртом, зовущим вернуться и как можно скорее.

Я всегда старалась скрыть от нее мою зависть к девочкам из, как мне казалось, нормальных семей, иначе в ее глазах появлялся этот потерянный взгляд, который и по сей день переворачивает мне душу. Ее глаза, ее темно-карие глаза, которые я получила от нее в подарок, всегда напоминали мне детей из как-то увиденных по телевизору кадров о детском доме во время войны. Там были лица детей разных возрастов, но у них у всех в глазах была такая тоска, что я запомнила это навсегда. Меня это потрясло. Но не из-за них. Меня это потрясло, потому что их глаза были глазами моей мамы; в них был взгляд потерявшегося ребенка, вернее, ребенка, потерявшего свою мать. И этот ребенок так никогда и не вырос.

Наверное, она боялась, что я вырасту и стану взрослее ее. Может, поэтому моя мама никогда не справляла мне дни рождения. Она говорила, что не любит принимать гостей и что терпеть не может пустую болтовню с родителями, которые приводят на праздник своих детей и ждут не дождутся, когда он кончится. Она говорила, что и ей никогда не устраивали дня рождения, а я молча злилась, потому что у нее не было мамы, которая могла все это сделать, а у меня есть!

Сегодня я понимаю, что мама чувствовала себя очень неуютно в этом мире, скорее всего, даже боялась его. Все ее пугало: шум, тишина, веселье, грусть, как будто кто-то отнял у нее силы жить. Единственная, для кого у нее всегда были силы, это я. Может, даже слишком много. Вечно она покупала мне все, что нужно и не нужно: самую красивую одежду, массу игрушек, книги; всегда ходила со мной на спектакли; мы даже поехали с ней заграницу. Однажды по дороге домой, я увидела, что она ждет меня на улице. Она бросилась ко мне и сообщила, что заказала билеты на самолет в честь моего шестнадцатилетия. Надо было видеть, как блестели ее глаза! А я как раз не очень и обрадовалась. Я представила, как мы будем жить с ней в одном номере, и в полном смысле слова запаниковала от одной мысли, что мне придется провести наедине с моей мамой целую неделю. У меня есть подруга, которая тоже как-то путешествовала со своей мамой. Так она мне рассказывала, что они договорились через каждые два дня проводить по полдня отдельно. Я даже и не пыталась предложить ей что-либо подобное, потому что заранее знала, как она испугается. Остаться одной на полдня, да еще в чужом городе? Поймите, Нири, она не волновалась за меня, а боялась за себя. Как она справится без меня? Это я находила дорогу по карте; я спрашивала прохожих, как пройти из одного места в другое; я заказывала еду в ресторане и я же расплачивалась деньгами, которые она мне давала. Без меня она бы пропала. Конечно, если бы я настаивала, она бы согласилась, но сама, я уверена, осталась бы в номере и смотрела бы телевизор. А если бы я опоздала на несколько минут, у нее бы случилась истерика.