Александр Филатов - Маршрут в прошлое - 2. (Будни НИИ Хронотроники.)
– Что же. Резон в этом есть. Ну, а ваш седьмой пункт?
– Седьмым пунктом, вернее, направлением нашей работы, я бы обозначил воспитание. В той реальности режим осознанно и последовательно оболванивал людей, делал из них, с одной стороны, рабов животных инстинктов, а с другой – бессловесных рабов, не имеющих ни воли, ни способности поднять голос против старательно насаждавшихся несправедливостей и произвола под маской „демократии“ и „правового государства“…
– Это какого- такого „правового государства“? – спросил Романов, – Разве само по себе государство не является результатом, порождением определённой правовой системы? Правда, системы эти, сам институт права бывает разным, как я догадываюсь – я не специалист в этой сфере. Что же, наше советское государство – не правовое, что ли?!
– Именно это и было объявлено в ходе „перестройки“! Но говоря о воспитании, я прежде всего имел в виду детей. Я бы запретил дальнейшую ломку программ старой советской школы. Более того, отказался бы ото многих „нововведений“ в пользу классического – гимназического образования русского типа. Такого, каким оно стало – было последовательно создано – к началу пятидесятых годов при Сталине… Разумеется, с учётом развития науки!
– Согласен и с этим. Честно говоря, меня уже давно в Питере беспокоило то, что я называл перекосами в нашей школьной системе… В чём дело, Алексей Витальич? – перебил себя Романов, чутко уловив тень неприязни, мелькнувшую на лице Фёдорова, когда он назвал Ленинград „Питером“.
– Тот режим отнял у Ленинграда его звучное, легко произносимое имя, заменив на импортный „Снкт–Птрбрг“,– ответил Фёдоров, умышленно подчёркивая согласные, сгрудившиеся в импортном наименовании „северной столицы“ при „демократическом“ режиме. И, завершая тему воспитания, я бы сделал упор на русской, именно на русской культуре в СССР. Именно особенности русского мировоззрения – а не, к примеру, чеченского, еврейского, казахского, немецкого или грузинского – позволили собрать массу народов самых разных культур и верований в семью народов, построить и расширять огромную империю. Именно на русский дух, на русский стиль взаимоотношений между людьми, на сотрудничество (и вызываемый им синергический эффект) в первую очередь нацелена ведущаяся против нас война. Так это и записано в „меморандуме“ масона Аллена Даллеса – бывшего создателя и главы ЦРУ.
– И последнее, – продолжил Фёдоров после краткой паузы общего молчания, наступившей в результате его упоминания Даллеса и ЦРУ, – Последним в сфере воспитания я бы назвал привитие иммунитета к соблазнам, сознательно насаждаемым у нас Западом и последовательно внедряемым – разными средствами – нашей молодёжи. Как частность отмечу, что неплохо бы дать возможность определённой части молодёжи пережить на западе такие его прелести как безработица, всеобщая продажность, развращённость и потребительство. Это послужило бы своего рода прививкой. Невозможно представить себе, что такое безработица, не испытав её – в течение достаточного времени – на своей шкуре.
– Что же, – пусть выезжают из нашей страны и пропитываются там чуждым западным духом? – спросил с недоверием Романов, – А не возникнет ли от этого обратное? Что-то похожее на эффект медового месяца?
– Именно это и было организовано горбачёвской командой! – подтвердил Алексей, – И именно этого допускать нельзя. Я же – говорю о противоположном: о разрешении на подобный выезд (в целях прививок) не всех подряд, но лишь негласно отобранных, способных по возвращении убедительно поведать о своём горьком западном опыте. Ничто так лучше не убеждает, как спонтанные рассказы очевидцев! В общем, я высказал лишь намётки, а дело это требует специального, хорошо продуманного подхода. Против нас Западом – в лице мондиалистских, масонских структур – ведётся война. Война на уничтожение. Война особая – информационно-психологическая. Так, по крайней мере, её обозначили профессоры Лисичкин и Шелепин…
– Не удивлюсь, если упомянутый Шелепин окажется сыном одного из председателей КГБ, – заметил Романов.
– Так оно и есть! Но у меня имеется ещё и восьмой пункт: больше сюда к вам я прийти не смогу. Генерал Шебуршин – это понятно: новый генсек знакомится с работой охранных структур государства. Но что здесь делать какому-то полковнику? И вообще, как говорится, у стен есть уши, а у людей – глаза…
– Но встречаться-то нам придётся! Обязательно!… Или и на такой случай у вас есть рецепт? – спросил не без лукавинки в голосе Романов.
– Есть, конечно! – в один голос, не сговариваясь, ответили Шебуршин и Фёдоров.
– Ну, ребята! Думаю, мы с вами кашу сварим! Хорошую кашу! – подвёл итог Романов.
Дальше речь пошла о делах сугубо сегодняшних, так сказать, о тактике ближнего боя в противостоянии Советского Союза ведущейся против него информационно-психологической и, отчасти, экономической агрессии.
________________
Прибытие в Москву двух генералов госбезопасности из Калининграда прошло никем не замеченным. Самолёт, хотя и прибыл в аэропорт Шереметьево, но приземлился на отдельной взлётно-посадочной полосе, предназначенной для военных целей. Едва Фёдоров с Сорокиным успели спуститься по трапу, как подкатила „Чайка“ с дымчатыми боковыми стёклами. Фёдоров не любил ездить на заднем сиденьи, но подумал, что его спутник такого нарушения „протокола“ не поймёт, да и неуютно ему будет там, сзади, одному. Едва генералы уселись в машину, как она помчалась от аэропорта к городу, к Кремлю. Водитель и Фёдоров были лично знакомы, – Шебуршин всегда и во всём старался сократить круг посвящённых – но по поведению обоих (и генерала, и водителя) заметить это было невозможно.
– Я включу мигалку, – сообщил пассажирам водитель, щёлкая рычажком, запускавшим работу синего проблескового маячка, – Так быстрее будет. Вас ждут.
– Спасибо, хорошо! – столь же лаконично и сдержанно ответил Фёдоров.
„Чайка“ мчалась со скоростью до ста километров в час, лишь чуть замедлив ход в черте города. Видя синий проблесковый маячок, а потом и правительственные номера, регулировщики пропускали машину вне очереди. Лишь пару раз пришлось постоять перед красным сигналом светофора. Двигались они по осевой линии. Фёдоров впервые ехал по Москве в таком стиле, и ему вспомнился фильм, виданный им в той реальности. Фильм, основанный на реальных событиях, и называвшийся „ТАСС уполномочен заявить“. За роль в этом фильме актёр Юрий Соломин получил премию КГБ. А снимал десятисерийный фильм режиссёр В.П.Фокин, в прошлом инженер. После разрушения СССР Фокин столь же успешно служил новому, разрушительному режиму.
– Надо будет узнать, не повлияло ли осуществляемое теперь изменение реальности на судьбу этого фильма, безусловно полезного. Побольше бы таких картин – их и зрители любят, и подлые действия Запада против нас предстают во всей красе, – подумал Фёдоров, как его мысли перебил Сорокин:
– Алексей Витальич! А вам не кажется, что мы – вроде как в кино „ТАСС уполномочен заявить“? Не смотрели по телевизору?
Фёдорову, конечно же, было совсем не до просмотра телевизионных передач, но поскольку фильм он видел в той реальности, и, оказывается, он снят и в реальности этой, то счёл возможным ответить так:
– Да. Замечательный фильм. Полезный! Особенно хороша, на мой взгляд, девятая, предпоследняя серия. Полковник Славин там в исполнении Соломина просто бесподобен: герой, с которого дети могут (и должны бы!) брать пример!
Генерал Сорокин только молча, хотя и энергично, кивнул. По „телику“ прошло пока лишь две серии, а вот, зампред КГБ оказывается уже видел весь фильм. Впрочем, чему тут удивляться: подобные фильмы без санкции высшего руководства конторы и без консультантов из неё не выходят на экран – в таком кино всё должно быть правильным, достоверным, не противоречащим фактам, хотя и без раскрытия секретов оперативной работы. И только тут Фёдоров сообразил, что допустил „прокол“. Заглаживая его, он сказал:
– Мне телевизор смотреть, к сожалению, работа не позволяет. В другом месте пришлось просмотреть… А вы сколько серий видели? … Две? Ну, тогда смотрите до конца – вещь патриотическая. Вся наша мощь в ней видна, хотя, вот, режиссёр… Ну, посмотрим: может, откажется от своих диссидентских штучек.
Совещание тайного ГКО должно было состояться в знаменитом здании на площади Дзержинского. Генсек Романов прибыл сюда инкогнито – прямо из своего дома на личной машине Шебуршина. В подвале Комитета имелось специально оборудованное помещение, полностью защищающённое от любой возможности прослушивания. Участники совещания, как и всегда в подобных случаях, приезжали по одиночке, входили через разные подъезды, по определённому графику, а Романова провели через двор. В общем, проследить участников и даже установить сам факт совещания было бы нелегко. К сожалению, конспирация была не лишней. Приходилось защищаться от чужих глаз и ушей даже сейчас, в СССР, границы которого, как известно, были „на замке“. Фёдоров бывал здесь, в спецзале, уже не раз, а Сорокин с интересом, стараясь не выдать своего любопытства, осматривал просторное подвальное помещение. В стенах, обитых каким-то пышным мягким материалом, имелись имитации окон, из которых лился мягкий дневной, совершенно естественный свет, а через „форточки“ доносилось лёгкое дуновение свежего воздуха, пропитанного лесными запахами.
