Как полюбить вино. Мемуары и манифест - Эрик Азимов
Это вино преследовало меня, и я твердо решил, что в следующую поездку в Бордо обязательно постараюсь посетить землю, где был выращен виноград, и познакомиться с человеком, который делает это вино, Жаном-Франсуа Филластром. Его семья управляла Jaugaret более 350 лет. По большому счету этикетка Jaugaret необычна сама по себе. Название St.-Julien написано самыми большими буквами, подчеркивая главенство терруара. Более светлым тоном обозначено наименование поместья. «Это домен (domaine), не шато (château)», – заявил мне один из соседей Jaugaret, подчеркивая разницу в масштабах и целях между крупным коммерческим предприятием и vigneron. И самая незаметная надпись под винтажем гласит: «Fillastre, propriétaire». Даже не уточняется, какой именно Филластр, что подразумевает вневременную взаимосвязь между семьей, землей и вином.
Ни один визит к производителю не оказался таким же волнующим, полезным и приятным, как посещение Jaugaret. Но кто бы разглядел красоту и важность Jaugaret за каменными строениями с полами, усыпанными песком и гравием, и стенами, покрытыми похожей на грибы плесенью? Jaugaret существует в совершенно иной вселенной, чем величественные шато, формирующие мировой имидж Бордо. Тем не менее это хозяйство может похвастаться особенностью, которой лишены так многие вина бордо, – душой.
«Я следовал принципам своего отца – естественность, никаких манипуляций и химических веществ, – рассказывал мне Филластр, пока мы стояли в помещении, где в старых деревянных бочках вызревали три разных винтажа под светом ламп, опутанных паутиной. Используя сужающуюся стеклянную пипетку, которую он выдул сам, хозяин набирал образцы из бочек, свежие, живые и романтичные вина. – Я произвожу вино не для потребителей, а для собственного удовольствия».
Подобные слова мог бы произнести любой другой самобытный винодел, идущий непроторенной дорогой, упрямый идеалист вроде Джанфранко Сольдера, производителя брунелло ди монтальчино, Бартоло Маскарелло, изготовителя бароло, Ансельме Селоса, делающего шампанское, или Анри Бонно, производителя вин шатонеф-дю-пап. Перечисленные виноделы прославились и благодаря своему очень личному выражению. Филластр работает в регионе, который многие молодые американские любители вина считают скучным, нудным и лишенным аутентичности. В хороший год он производит всего 6 тысяч бутылок, в то время как знаменитое шато Mouton-Rothschild может заготавливать 170 тысяч бутылок.
«Я не предъявляю никаких требований к вину, наоборот, оно диктует мне условия, – говорил он, объясняя свой отказ от услуг энологов и консультантов, которые задействуют самые современные технологии для производства желаемого вина. – Люди всегда следуют каким-то стилям. Эволюция в виноделии неизбежна, и я не знаю никого, кто бы старался сохранить старые традиции».
Во время совместного обеда мне выпала возможность продегустировать некоторые старые винтажи. Вино 1990 года было чистым, бархатистым и полным, просто восхитительным, а вот вино 1982-го, последний винтаж его отца, Жана-Эммануэля, имело кардинальные отличия, было богатым и концентрированным, но при этом легким и четким, изящным и тонким. Полагаю, что самое выдающееся вино мне довелось попробовать после обеда и обхода виноградников, по возвращении в винодельню. Хозяин откупорил бутылку без этикетки, определенно более старую, чем те, что мы уже попробовали. Сквозь стекло бутылки вино выглядело бледно-рубиновым. С трудом вытащив крошащуюся пробку, Филластр разлил его по нескольким бокалам, оно оказалось светлым и чистым, деликатным, но не хрупким. Это было вино 1943 года рождения, вне всяких сомнений, оно появилось на свет в трудный период немецкой оккупации.
«Я делаю вино для сохранения семейных традиций, а не ради зарабатывания денег», – пояснил владелец.
Сколько продержится данная традиция – большой вопрос. На момент моего визита летом 2010 года Филластру исполнилось шестьдесят семь, и у него не было наследников. У его младшего брата Пьера есть две дочери, но они не горят желанием становиться vigneron. Будущее представляется туманным.
«Если я заболею, то могу потерять все, – заметил он. – Меня это тревожит».
К счастью, его отец занимался производством вина до девяноста лет, так что, будем надеяться, у Филластра в запасе еще много лет. И все-таки грустно представлять мир без Domaine du Jaugaret, без его мудрости, традиционности и опыта. Еще печальнее вспоминать те jaugaret и филластров, которых мы утратили, даже того не осознавая.
Не каждое вино, разумеется, является отражением культуры. Большинство вин, производимых сегодня и на протяжении всей истории виноделия, – это продукт, товар, созданный для удовлетворения спроса и достижения главной цели – получения прибыли. Так было столетия назад, когда фермеры приносили урожай винограда в местные винодельческие кооперативы и использовали полученные деньги как средство для существования. Так же дело обстоит сегодня с международными корпорациями, которые проталкивают свои фирменные напитки, нимало не интересуясь, где произрастал виноград или как готовилось вино.
Здесь нет ничего плохого. Ничего не имею против людей, которые покупают подобные вина и наслаждаются ими, равно как не спорю с теми, кто обедает в «Олив Гарден» и «Ред Лобстер». Однако не питаю ни малейшего интереса к таким винам. Они не дарят мне никакого особого удовольствия и пробуждают не больше любопытства, чем Coca-Cola, Budweiser и гамбургер из фастфуда, телевизионные реалити-шоу или шаблонная, как под копирку одного продюсера, поп-музыка. Если в самолете подают еду и вино в маленьких бутылочках массового производства, я могу взять его, или заводского пива, или воды. Мне все равно что пить в данном случае.
Аналогично у меня как критика отсутствует интерес к продуктам вроде Two-Buck Chuck или Yellow Tail или любым другим винам промышленного производства, как дешевым, так и дорогим. Представители винной индустрии, а также те, кто подражает им, нередко оптимистично рассуждают об упомянутых продуктах как трамплинных винах; иными словами, первых шагах для тех, кто не пьет вино, к более качественным и дорогим винам. По моему мнению, это в большей степени совпадение, чем что бы то ни было еще. Процент людей, употребляющих Yellow Tail и впоследствии влюбляющихся в хорошее вино, настолько мал, что можно с тем же успехом утверждать, будто поклонники апельсинового сока в один прекрасный день влюбятся в вино. Это не более чем коммерческое обоснование для продажи однородных продуктов. Такие товары могут представлять интерес как бизнес-феномен, но со стороны серьезных авторов, пишущих о вине, попытки поставить их на один уровень с настоящими винами отдают дешевой рекламой и фальшивым популизмом. Может ли одно из таких вин быть лучше другого? Безусловно. Но в редких случаях оно бывает интереснее или удивительнее.
