Андрей Анисимов - Записки рыболова
– Ты рыбак?
Пришлось признаться.
– Тут ловить нечего, разве это рыба!? – Зацокали они и покачали головами: – Хочешь, организуем тебе рыбалку в горах?
– Форель!? – Дрожащим голосом спросил я.
– Конечно, форель, – прозвучало в ответ. Из ненавистных мучителей мои новые друзья превратились в самых желанных. На следующее утро я, кутаясь в плащ, трясся в грузовике по горному серпантину. Машина, дергаясь и надрывая движок, тянула вверх по каменистой дороге. Часа за три, вытряхнув из меня все потроха, водитель Резо доставил до места. Его командировка радовала, поскольку он совмещал приказ доставить меня на горную речку с возможностью навестить своих стариков. Домик родителей Резо оставался единственным жилым в этих горах. Другие горцы спустились к морю. Гордые старики не захотели перебраться в более цивилизованные районы, и доживали свой век без электричества и других радостей комфорта. Я вылез из кабины. Впереди, в лучах восходящего солнца блистали, слепя глаза, кавказские хребты. Снега начинались далеко, но казалось, вытяни руку и достанешь. В горах расстояния воспринимаются иначе. Реку видно не было, но шум пенящейся воды отчетливо доносился из ущелья. Я попытался разглядеть русло, но тьма еще не отступила, и из ущелья тянуло мраком и холодом. Резо пригласил меня в дом. Я, сперва испугавшись новой порции южного гостеприимства, решил отказаться, но еще раз взглянув в неуютную темноту, согласился.
Милые пожилые горцы по-русски почти не говорили, но были гостеприимны и доброжелательны. В отличие от новых друзей-начальников, их гостеприимство было достойным и очень тактичным. Я с удовольствием отведал кукурузной каши с сыром и ткемали, выпил маленький граненый стаканчик чачи за гостеприимных хозяев и зашагал на свою рыболовную охоту. Не терпелось встретиться с форелью, не в искусственных местах ее разведения, а с живой и дикой.
Я уже знал, что очень крупных экземпляров тут ждать не надо. Горная речная форель весом в сто граммов считается прекрасной добычей. Экземпляры большего размера попадают в рыбацкие легенды. Насадку мне выдали удивительную. Обыкновенную красную икру. На маленький крючок нанизывается несколько икринок и вся наживка. Резо сказал, что я могу спуститься километра на три-четыре и затем ловить, поднимаясь наверх. Если пойду сверху вниз, форель мое присутствие спугнет. Я полез вниз. Именно полез, поскольку прогулкой передвижение по камням сквозь колючки, перелезание через поверженные деревья и прочие препятствия назвать нельзя. Это тяжелый, изнуряющий спуск потребовал не менее полутора часов.
Река билась в каменных навалах. Возле крутых порогов брызги доставали меня метров за пять от кромки берега. Но местами, образуя ямы и омуты, река немного затихала. Но и это ее затишье, по сравнению с нашими самыми быстрыми реками, казалось водопадом. Колючий кустарник и камни удобству заброса не способствовали. Я расправил свой телескоп. Все запасные причиндалы и снасти покоились в мешке на моей груди. Мешок мне выдал страж наших домиков. Он же и провел небольшой инструктаж. Расправив удочку, и размотав снасть, я занемевшими пальцами нанизал две икринки и бросил в поток. Поплавок сразу закрутило и понесло по кругу. В пенной воде я его различал с большим трудом. Стало светлее, но до полного света еще далеко. Возле кипящей холодной пеной реки чувствуешь себя, словно в мерзлой пещере или склепе. Неожиданно поплавок исчез. Я дернул. Видно дернул резко и поздно. Леска с поплавком и грузилом молнией вылетела из воды и зацепилась за колючки. Полчаса ушло на распутывание. Второй заброс результата не дал. Подождал минут пятнадцать и решил идти дальше. Меня предупреждали, что форель, почувствовав подвох, больше не клюет. Другой рыбы здесь водится не могло. Что рыба взяла, я понял не по поплавку, его могло затянуть течением при зацепе. Чистота крючка свидетельствовала о поклевке.
Передвигаться с раздвинутым удилищем не давали кусты и колючки. Пришлось собрать телескоп. Метров через двадцать, после бешеной стремнины, я увидел сказочный омут. Он был метров пятнадцать в ширину и немного больше в длину. В этом омуте имелся и легкий водоворот и почти тихая вода. Вот это место! Нутром рыбака всегда чувствуешь желанные рыбьи приметы. Снова расправляю телескоп. Насаживаю икринки и, прячась за огромный валун, осторожно забрасываю. Поклевка следует сразу. Будто икринки и не успели коснуться дна. Подсекай. Есть! Форелька граммов на семьдесят прыгает по камням. Она соскочила с крючка. Бросаюсь к ней, чтобы не успела шлепнутся в воду. Наверное, зрелище не для слабонервных – здоровый бородатый мужик летит с растопыренными руками на камни. Я победил. Держу эту принцессу горной реки. Она прекрасна! Радужные бочка покрыты красноватыми веснушками, хищноватый кривой ротик и несколько черных полосок от спины к бочкам. Укладываю добычу в мешок на груди и достаю сигареты. Это первая настоящая речная форель в моей рыбацкой жизни. Такое надо отметить. Отмечаю сигаретой и забрасываю снова. Ничего. Минут десять как в ванне. Осторожно поднимаю снасть, делаю несколько крадущихся шагов вдоль берега и забрасываю снова. Тут уже есть течение, и поплавок тянет к большому камню. Пенопласт касается серой ноздреватой щеки камня и останавливается. Только хочу перебросить, резкая поклевка. Подсекаю и чувствую сильную рыбу. Это не может быть пятидесятиграммовая форель. Рыба не идет из воды. Медленно вывожу, собираю телескоп, чтобы сделать удилище короче. Рыба сопротивляется, но тянется к берегу. Граммов двести, не меньше. У меня начинают трястись руки.
Неужели моя добыча войдет в местные легенды? Увы, тщеславные мысли бог не прощает. Форель делает рывок и уходит вместе с крючком. Снова лезу в мешок, теперь уже и за сигаретой и за новым крючком. Только рыбак поймет, что творится у меня на душе, какие слова находит внутренний голос. На другом берегу слышу какую-то возню и треск веток. Вглядываюсь в кустарник и вижу семейство диких свиней. Звери, толкаясь и похрюкивая, движутся к реке. Я замираю. Крупный лохматый кабан заходит по колени в мой омут и тянет рылом воду.
К нему присоединяются еще три свиньи. Картинка заставляет меня забыть о том, что форель сперла мой крючок. Отпив, семейство удаляется, продолжая похрюкивать, и подталкивать друг друга. Какое все же удивительное дело рыбалка! Не будь я рыбаком, разве вошло бы в мою жизнь это горное утро, эти удивительные добрые старики, родители Резо, это свиное семейство, наконец. И эта форелька на моей груди. И пусть я не смогу похвастаться двухсотграммовой удачей, но я ее видел, я пережил горечь от того, что рыбина меня переиграла. Какой же далекой ерундой отсюда кажутся все столичные проблемы. Ты и природа – это счастье. Но философия и лирика хорошо, а крючок надо привязывать и ловить дальше. Утро только начинается. Омут приходится покидать. После схода рыбы и «свинского» визита мне тут больше делать нечего. За омутом грохочет стремнина. Кажется, что вода ворочает огромные камни. Тут не только ловить, подойти страшно. Пробираюсь метров на двадцать выше. Река стихает. Два лежачих ствола создают нечто вроде запруды. Крадусь к берегу. Снова заброс. Груз, видимо, цепляя грунт, тормозит поплавок, течение тянет его к бревнам. Поклевка следует почти у бревна. Есть. Такая же, как в моем мешке. Забрасываю снова, и снова поклевка. Эта рыбка немного поменьше. Больше поклевок нет. Снова сдвигаю телескоп и – вверх. По рассказам, местные рыбаки при ловле форели поплавком не пользуются. Леска, крючок и маленький грузик. Но для меня поплавок это вроде символа рыбалки. Без него ловить гораздо скучнее, а может это мое личное пристрастие. Я и так надел очень легкий поплавок-перышко. Тяжелый потребует тяжелого груза. Заброс с тяжелым грузом осторожную форель испугает. Снова метров пятьдесят стремнины. Шум воды и передо мной картина, которую в реальной жизни и не мечтаешь встретить. Метров десять отвесной каменной стены и водопад. Солнце уже поднялось и несколько косых лучей бросает на струи, зажигая переливы радуги. Радуга ползет и по водяной пыли, что разбрызгивает водопад. Внизу огромная чаша с ровной темной голубой водой. На несколько мгновений рыбак во мне умирает и просыпается живописец. Черт возьми! Тут и рисовать ничего не надо. Бери этот кусок природы в раму, и ты гений. Серые, почти черные камни, обрамляющие чашу своей мрачной фактурой, лишают этот божественный пейзаж слащавости. Камни тревожны и суровы. «Не трогай чашу, она прекрасна, но в ней яд», – словно предупреждают они.
Пора заканчивать любование и – к делу. Забросить снасть в такую голубую чашу. Господи, и ни кто об этом не узнает!? Все же как обидно пользоваться такой красотой в одиночестве! Осторожно подкрадываюсь и замираю. Ну, как тут ловить? Пять или шесть прекрасных рыбин застыли у поверхности. Они крупнее моей добычи, но какое зрелище. Пока раздумываю, как поступить, воды касается летающая живность, толи гигантский комар, толи мотылек. Рыбины мгновенно кидаются к насекомому. Одна, вылетев из воды, хватает его на лету. После чего все уходят в глубину. Очень странное чувство овладевает мной. Я никогда не понимал рыбаков подводников. Мне кажется злым и скучным втыкать гарпун в рыбу, которая тебе видна, и занята своим нормальным рыбьим делом. Весь азарт и интерес в рыбалке для меня в неизвестности. Поплавок тянет на дно и пескарь, и огромная щука. Отгадать добычу по поклевке, помериться с ней силой на тонкой леске – вот мое удовольствие от рыбалки. А после того, как форель показалась во всей своей красе, ловить ее вроде неприлично… Но теперь рыбы на поверхности нет. Забрасываю свою деликатесную наживку. Ноль внимания. Жду. Ничего. Здоровенный комар зудит рядом, возле камня. Ловлю его. Сдвигаю груз к самому поплавку, забрасываю. Комар некоторое время не тонет. И сразу рывок. Да это одна из тех красавиц, что таились в засаде у поверхности. Грамм на сто. Прячу в мешок и ищу комара. Комара нет. Нахожу жука. Насаживаю. Жук скучно возится на крючке. Он никому не нужен. Снова надеваю икринки. И опять тишина. Хочу уже менять место. Внезапная поклевка, подсекаю. Ничего.
