Кресли Коул - Профессионал
— Да, — я положила на его руку, затянутую в перчатку, ладонь, взглянув на его горящие щёки и ясные глаза, не удержала вздох.
За месяц, прошедший с нашего возвращения, Севастьян смог полностью вывести активы Пахана из под влияния мафии, а потом вступил в права воровского авторитета, хотя и не в полном объёме. Теперь он сосредоточился на защите территории Пахана и его людей.
И, чёрт возьми, работа защитника Севастьяну очень шла.
— Из Бучеллатти сегодня прибыли подарки для Джессики и твоей мамы.
Коробочки с экстравагантными ювелирными изделиями.
Ладно-ладно, я быстро переменила отношение к деньгам.
На Рождество мы с Севастьяном планировали отправиться в Небраску. Можно было только догадываться, как моя семья и друзья отнесутся к моему экс-боевику.
— Спасибо, что сказал мне о подарках, — с улыбкой ответила ему я. Я была уверена, что иногда он говорил только для того, чтобы мысленно выполнить определённую "словесную норму". Я всё время его этим подкалывала. — Ты уже подумал о своих братьях? — Я предложила Севастьяну пригласить их на Рождество, чтобы это послужило началом чего-то большего.
— Я… ещё ничего не решил. Ведь Максим может подумать, что я склоняюсь к его предложению.
— Тоже верно. Пока я вела речь о простом праздничном телефонном звонке, Максим уже планировал объединиться с Севастьяном и завоевать, типа, всю Россию. Севастьян пока ни на что не согласился, но его противники уловили ветер потенциального альянса и значительно отступили. Что значительно сократило объём работы.
Может, весной он сможет покинуть свой пост и отправится со мной в путешествие?
Или, может, я поступлю в местный университет.
Неудивительно: я ещё ничего не решила.
Но в чём я была уверена? Я твёрдо решила, что эта зима станет для него другой, чтобы у него она ассоциировалась с теплом нашей постели, безумными занятиями любовью и надеждами на будущее.
— О, пока не забыла, Джес уже имеет виды на твой старый дом. Хочет после праздников вернуться сюда с нами. — И, возможно, пообещает никогда не уезжать. Как она выразилась: "Если я получу собственный мини-дворец, то точно превращусь в стерву-борщепоедательницу."
— Пусть приезжает, — сказал Севастьян, удивив меня. — До тех пор, пока ночи ты будешь проводить со мной.
— Ты сам это предложил, Сибиряк, — впервые в жизни он наслаждался длинными ночами. Мы плавали вместе, читали вместе, играли у камина в шахматы. Ну, или пытались. Вчера вечером все фигурки разлетелись по комнате, когда он опрокинул меня прямо на стол.
Никогда ещё королева не была так счастлива уступить.
Часто мы допоздна разговаривали, когда он был готов поделиться ещё какой-то частью своей ноши. И всякий раз я поражалась, каким любящим и благородным он стал человеком. Он также рассказывал мне о Пахане, и я чувствовала в нём направляющую руку часовщика.
В Севастьяне по-прежнему жила тень, но теперь это была наша тень.
Что касается меня, я училась быть более терпеливой. Для этого я начала ремонтировать папины часы. Это искусство требовало терпения.
Под порывами ветра Севастьян сказал:
— Иди сюда. — Притянув ближе, он закрыл меня своим большим телом. Он всегда так делал, также как и грел мои руки, когда они замерзали.
Я прижалась к нему, мне было тепло в роскошном кашемировом пальто и свитере, к которым я подобрала джинсы и грубые ботинки.
Я пыталась сохранить саму себя; Натали вернулась — надеюсь, немного более терпеливой и понимающей. И может быть, только может быть, чуть более мудрой…?
Когда наперерез нам выскочил белый зайчик, я пробормотала:
— Здесь так красиво.
— Подожди, пока не увидишь всё это летом. — Он начал говорить о будущем, обретая уверенность, что я никуда не уйду.
Наверное, потому, что мы так быстро сблизились.
— Да, может, к тому времени мы как раз избавимся от Джесс.
Он весело на меня посмотрел.
Чего же нам не хватало? Он так и не сказал, что любит меня. Хотя доказательства этого я видела каждый день, и он, конечно, убедил меня в этом в Париже, мне все равно нужно было услышать слова. Однако прямо спросить об этом я не могла, он должен был постепенно сам к этому прийти…
— Завтра стоит отправиться в баню, — когда он взглянул на меня, солнце упало на его глаза, отчего они вспыхнули.
Расплавленное золото: мой новый любимый цвет.
— Согласна. Это важно. Для здоровья.
Думала ли я, что буду скучать по острым ощущениям Ле Либертина? Ответ неверный. С момента возвращения домой Севастьян уже свозил меня туда несколько раз.
В другие дни он, занимаясь со мной любовью, так благоговейно меня целовал и ласкал, что я не могла решить, какая из его сторон меня привлекает сильнее.
— А пока до бани дело не дошло, — хрипло произнёс он, — чем мы займёмся для нашего здоровья?
— Реванш в шахматы? Или, может, совместный горячий душ? — воду мы экономили как могли, потому что были очень ответственными горожанами.
Которым нравился секс в душе.
— У меня есть идея. Но лучше я тебе покажу… — Он замолчал, но на лице было написано чувственное обещание.
От этого взгляда я выдохнула облачко пара.
— Давай пойдём быстрее, Севастьян!
Вместо этого он остановился, прижимая меня еще ближе.
— Как бы ни больно было мне об этом говорить, мой брат был прав. Ты должна звать меня как-то ещё, а не по фамилии.
— Например?
— Как угодно. Выбери что-нибудь на твой вкус.
— Ничего себе, так много вариантов. — Много лет назад он выбрал имя Александр. Может, стоит его лишь немного изменить? — Возможно, я уже придумала тебе имя. Просто жду подходящего момента.
— Зачем ждать?
— Ты проявляешь… нетерпение? — Я дерзко продолжала, — ладно, тогда почему ты ждёшь и не делаешь мне предложения?
Сексуальная улыбка.
— Долго откладывать я не смогу, знаю, что ты захочешь выйти замуж, когда мы отправимся в Небраску.
Разоренный. В нашу первую ночь он упомянул, что я буду носить "его золото". Кто бы мог подумать, что это золото будет в форме обручального кольца? Я приподняла бровь.
— Я смотрю, ты уверен, что я соглашусь стать твоей женой.
Сняв перчатку, он провёл тыльной стороной пальцев по моей щеке.
— Eto dlya nas neizbezhno, sladkaya.
Той ночью мы лежали в кровати, приходя в себя после сумасшедшего секса. Севастьян всё ещё мягко двигал бёдрами, покрывая моё лицо поцелуями.
Удовлетворённая полностью, я плыла на волнах блаженства под треск огня в камине рядом с нашей кроватью.
Снаружи завывал ветер, и окна залепил снег, но внутри было тепло и уютно.
Этим вечером я решила, что нет ничего прекраснее зрелища его гибкого тела, освещённого светом огня — кроме того, этот мужчина обладал бесконечным багажом всяких трюков.
Когда он губами опустился вниз по моей шее, я погрузила пальцы в его густые волосы, выгибаясь под его ртом.
Между поцелуями он прохрипел, не отрываясь от моей влажной кожи:
— Ya lyublyu tebya.
В камине треснуло полено; я улыбалась, как идиотка.
Он напрягся, когда я не ответила, с тревогой приподняв голову.
— Что такое?
Я по-прежнему улыбалась:
— Приятно слышать эти слова. — Я наклонилась и поцеловала кончик его носа.
Его губы изогнулись.
— Могу только догадываться.
От всей души я сказала:
— Ya lyublyu tebya, Aleks.
— Алекс? — Он обхватил моё лицо грубыми ладонями, в глазах плясали озорные искорки, — из всех имён ты выбрала именно это?
— Тебе не нравится? — спросила я, хотя видела, что нравится.
Расплавленное золото.
- Нравится, — он наклонился, чтобы поцеловать меня не похожим ни на что нежным поцелуем…
Когда я впервые встретила Алекса Севастьяна, я мечтала, чтобы нашёлся тот, кто будет согревать меня зимой.
Я даже не представляла, что зимние ночи могут быть так холодны, и что согревающие меня руки будут так сильны.
Примечания автора
Для этой книги я представляла часовую ремонтную мастерскую, принадлежавшую бабушке и дедушке Натали, как одно из многих подпольных предприятий, существовавших в России вне государственного контроля с 60х по 80е годы.
Изучая российскую организованную преступность — которая быстро росла одновременно с теневой экономикой в тот период — я читала истории многих криминальных авторитетов. Их интересы чрезвычайно разнообразны. Некоторые из них имели учёные степени, другие занимались политикой. Один из них даже стал телевизионным продюсером. При таком разнообразии реальных жизней я чувствовала себя вправе изобразить джентльмена — часовщика (с тёмным и жестоким прошлым, о котором он специально умолчал для своей вновь обретённой дочери).
