Кресли Коул - Профессионал
— Что произошло потом? — Моё сердце выпрыгивало из груди.
— Из меня вырвался годами накапливаемый гнев, и я… принялся его избивать. Снова и снова. Он отступил к началу лестницы, неуверенно там покачиваясь. Наши взгляды встретились. Никогда не забуду странное чувство в тот момент: я точно знал, что с моей матерью именно так всё и было. Он избил её так, что она скатилась с лестницы. Но что более странно, он… он заметил, что я всё понял. И он… ухмыльнувшись окровавленной ухмылкой, произнёс:
— Когда вырастешь — станешь таким же, как я. Будешь смотреть в зеркало — и видеть моё лицо.
Эта мысль была настолько кошмарна, что я занёс свой кулак, понимая, что он упадёт, и надеясь, что разобьётся насмерть. На первом этаже он об стену сломал себе шею.
Севастьян снова скользнул по мне взглядом.
— Я здесь. Что ты сделал потом?
— Я знал, что сяду в тюрьму за убийство. Так что накрыл его тело и сходил за братьями. Потом собрал все деньги, что смог найти, и убежал. Средств хватило, чтобы добраться до Санкт-Петербурга и затеряться среди других беспризорников.
— И как скоро тебя обнаружил Пахан?
— Через полтора года. Достаточно для того, чтобы принять Пахана за извращенца, когда он пригласил меня к себе. Достаточно для того, чтобы оказаться сбитым с толку, поняв, что он хороший человек.
— Как же ты выживал там?
Севастьян потер татуировку на пальце. Я вспомнила, что она означала воровство.
— Я воровал. Но со временем это становилось всё сложнее — я подрос и уже не мог с такой лёгкостью затеряться в толпе. Порой меня ловили, — его голос надломился, — если связаться не с той крышей и не суметь вырваться… то всё будет кончено.
На него нападали другие банды?
— Твой отец тебе рассказал, как впервые меня увидел. Но я никогда ему не признавался, что победа в тех поединках не всегда была на моей стороне. Если я проигрывал… — он взглянул на свои кулаки — …то проигрывал по-крупному.
О, Боже, нет-нет-нет. Я читала, как в Штатах преследовали беглецов, от этих описаний волосы дыбом вставали; что же те люди творили с Севастьяном в детстве?
Он поднял глаза.
— Ты понимаешь, что я имею в виду?
Стыд больнее…?
Но стыдиться ему нечего! Разве он этого не понимает? Может, за один вечер я и не исправлю двадцать лет его заблуждений, но, в конечном итоге, я смогу его убедить.
Его глаза снова затуманились. Он опять переживал те мучения? Я этого не желала, я лишь хотела его утешить.
Он глухо повторил:
— Проигрывал по-крупному.
— Расскажешь?
Он закрыл глаза.
— Непременно. Но не сегодня. Не спрашивай меня об этом сейчас. — Его глаза распахнулись. — Ты ведь не уйдёшь?
Моё сердце дрожало, рассыпаясь на кусочки.
— Не уйду, — заверила я его. Легко же мне было требовать равной открытости нашего прошлого, когда в моём не было ничего шокирующего или даже просто примечательного. Я хотела, чтобы мы были равны, но о нашем прошлом такого сказать было нельзя. — Расскажи, что стало с твоими братьями?
С явным облегчением уйдя от предыдущей темы, Севастьян сказал:
— Родственников у нас не было, так что они оставались в усадьбе, пока не явились соцработники, чтобы организовать их дальнейшее воспитание. Я оставался в стороне, опасаясь уголовного преследования, а также потому, что с каждым годом становился всё больше похож на своего отца. Я хотел избавить их от своего вида. И только много лет спустя я узнал, как Максим убедил власти, что они вдвоём с Дмитрием видели, как отец, напившись, упал с лестницы, и что их старший брат пропал без вести, потому что обезумел от горя. Даже тогда никто не мог превзойти Максима в изобретательности.
В голосе Севастьяна сквозила братская любовь, что было странно, если вспомнить, как холодно он с ним обращался.
— Я думал, что избавил братьев от тирана, что они стали свободными. По крайней мере, это было моей заслугой. — Он схватился за лоб — Но всего несколько дней назад Максим признался, что опекуны, воспитывавшие их с Дмитрием, были… даже хуже отца.
— Что произошло? — спросила я, но уже догадалась. Над братьями издевались так же, как и над Севастьяном — словно это была их судьба, несмотря ни на что.
— Об этом я говорить не буду, это не мои тайны.
Я вспомнила день, когда мы ездили в музей, тот момент, когда он вернулся домой. Ничего не сказав, он обнял меня, словно я была его единственным спасательным кругом. Неужели именно тогда он узнал обо всём от Максима?
— Я понимаю, Севастьян. Но ты не можешь себя за это винить. Тебе было только двенадцать — ты не мог знать об этом.
— Я их бросил. Для них всё обстоит именно так, и за это они меня ненавидят. Максим поменьше, чем Дмитрий, потому что лучше помнит меня. Но в глубине души они оба хотят, чтобы я страдал за то, что с ними случилось. Зачем мне знакомить тебя с семьёй, зная, что они меня презирают?
— Меня не волнует, что думают о тебе другие.
— Разве? Я не хочу, чтобы хоть кто-то влиял на твоё мнение обо мне. Иногда ты смотришь на меня, как будто я какой-то герой. Я не могу объяснить… ничто не объяснит, как это на меня влияет.
Тоска в его взгляде навела меня на одну мысль:
— Что, если ты узнаешь, что большая часть моей жизни была совсем не героической? Что, если узнаешь, что я ненавидела — и ненавижу себя за всё потерянное время? — Он придвинулся ближе, сокращая расстояние между нами, этого я и желала. — И потом, сумев, наконец, выиграть — в работе и в жизни — я вдруг теряю тебя.
Не доверяя собственному голосу, я протянула ему руку.
Он посмотрел на неё с недоверием, а потом буквально бросился к ней. Рассеянно взяв и вторую, он принялся греть их в своих ладонях. Потому что они были ледяными.
Наконец, я сказала:
— Спасибо, что доверился мне.
— Разве я тебе не противен?
— Нет, конечно. — Мне хотелось его обнять, но это был чересчур шаткий момент. — В случае с отцом это была самооборона. Думаю, для тебя всё смешалось, потому что ты был ещё слишком мал. — Со временем в его голове всё спуталось, и чувство вины затмило реальность: не защити он себя, он бы погиб. — У тебя не было выбора.
— Каждый день из зеркала на меня смотрит мой отец.
— Ты совсем на него не похож, — горячо заметила я.
Он хмуро на меня посмотрел.
— Как ты можешь так говорить, если сама сказала, что совсем меня не знаешь?
— Разве твой отец тащил бы на себе эту вину на протяжении почти двух десятилетий?
Разве ненавидел бы себя за то, над чем не имел совершенно никакой власти? Севастьян сглотнул.
— А что насчёт остального…?
— Я просто рада, что ты выжил. И что рассказал мне об этом.
Казалось, его переполняли эмоции.
— Ты ведь не думаешь, что я поверю, будто ты добровольно останешься со мной после всего того, что я сделал — и что со мной сделали? И в меньшей мере потому, что я сам в этом признался!
— Придётся поверить, потому что это правда. То, что я узнала, лишь сильнее привязывает меня к тебе.
Он молчал, казалось, целую вечность.
— Скажи, о чём ты думаешь, Севастьян? Что чувствуешь?
— Чувствую? — Он фыркнул. — Ты меня только что сразила. Нет, убила. Мне никогда не будет нужен никто другой, но вот ты собиралась от меня отказаться. — Он опустил руки, внутри него начал закипать гнев. — Ты не можешь думать, что всё это просто случайность! Много лет назад меня нашёл Пахан. Каким-то образом, находясь на другом конце мира, его отыскала ты, и он послал к тебе меня. В любой момент я мог тебя потерять.
В бане Севастьян сказал мне, что это было неизбежно. Теперь я поняла, почему он так думал.
И я сама пришла к такому выводу.
Протянув руку, он схватил меня за локоть.
— Всю свою жизнь я не подозревал, что мне так нужна эта прекрасная великолепная рыжеволосая девушка. Потом я её увидел. Следил за ней. Всё это время она даже не знала, что проводила свои дни, непрерывно мучая меня.
Я ахнула:
— Севастьян…
— Впервые увидев тебя, я чуть было не упал на колени. Мне хотелось полностью захватить твои мысли, как это сделала со мной ты. Когда мне удавалось уснуть, мне снилась ты, и просыпался я, трахая простыни. — Он усилил хватку, будто кто-то пытался меня у него отобрать. — Я хотел, чтобы ты на меня посмотрела. А потом, в том баре, ты взглянула. Ты проявила ко мне интерес, и, что самое удивительное, Пахан это одобрил. Он лишь просил дать тебе время. — Он отпустил меня и вновь принялся ходить взад-вперёд. — Время — когда этот чёртов Филипп начал подкатывать к моей женщине!
— Я не выбрала Филиппа.
— Ты не выбрала и меня! Пока не оказалась наедине со мной, напуганная, потрясённая смертью Пахана. Я воспользовался тобой в ту ночь, и в каждую следующую тоже.
— Нет, — твёрдо сказала я, — я тебя тоже хотела.
