Страшно сказать. Когда молчание ребенка говорит громче слов - Кэти Гласс
Вечером, когда мы звонили Роксане, их разговор с Оскаром был таким же коротким и неестественным, как всегда. Не думаю, что Роксана вообще понимала, как разговаривать со своим сыном, – в сущности, она никогда этого толком не делала. Я подсказала Оскару поделиться с мамой новостями о школе и о том, что он делал в свободное время, но она лишь ровно ответила: «Как мило». Это прозвучало снисходительно и не поощряло к дальнейшему разговору, хотя не думаю, что Роксана намеренно выбрала такой тон. Дело было в ее манере общаться с Оскаром. Также я полагала, что она была слишком многим озабочена в связи с признанием Оскара и начавшимся полицейским расследованием. Однако она, по крайней мере, держала себя в руках, разговаривая по телефону, и не плакала. Если бы она вновь начала плакать, мне бы пришлось остановить разговор, так как подобное расстроило бы Оскара.
В понедельник утром позвонил Эндрю и сказал, что полиция собирается провести видеоинтервью с Оскаром в тот же день после обеда и он заберет Оскара из школы в половине второго, отведет на интервью и заберет после. Я была рада, что Эндрю взял на себя эту заботу. Мне случалось сопровождать своих подопечных на подобные интервью, и я знала, насколько это может быть ужасно. Полицейских специально обучают общаться с маленькими детьми, и они уважают их потребности, однако очевидно, что для того чтобы получить достаточно деталей для обвинения абьюзера или абьюзеров, нужно задавать подробные вопросы. Интервью обычно проходит в кабинете в полицейском участке, с диваном и игрушками, где все устроено так, чтобы ребенок мог расслабиться. На встрече присутствуют только ребенок и офицер полиции, который проводит беседу. Человек, сопровождающий ребенка, может ждать в соседней комнате и наблюдать за происходящим.
Когда видишь и слышишь, как ребенок описывает детали сексуального абьюза, то потом годами не можешь этого забыть. Из того, что рассказывал мне Оскар, кое-что мне уже приходилось слышать раньше. Мне кажется, что временным приемным родителям должны предлагать психологическое консультирование. Некоторые агентства так и делают, но не все, и от супервизирующего социального работника конкретного приемного родителя зависит, будет ли подана заявка, тогда как это должно быть общим стандартом.
В тот день все мои мысли были с Оскаром. Когда время подошло к половине второго, я начала волноваться за него и провела, охваченная беспокойством, весь остаток дня. Было почти пять, когда Эндрю привез его, и оба они выглядели выжатыми как лимон.
– Я зайду к вам ненадолго, – сказал мне Эндрю. – Потом мне нужно в офис.
– Ты в порядке? – спросила я у Оскара.
Он кивнул.
– Я иду в свою комнату, – сказал он и, сбросив туфли, двинулся наверх. Паула была у себя, и я попросила ее присмотреть за Оскаром, пока я поговорю с Эндрю.
Эндрю с благодарностью принял кофе, который я принесла в гостиную вместе с тарелкой печенья. Я поставила их на ближайший к нему столик.
– Спасибо. – Тяжело вздохнув, Эндрю сделал несколько глотков. – Оскар хорошо справился с интервью. У полиции должно быть достаточно доказательств с учетом его свидетельства и того, что они нашли в доме, чтобы обвинить тех, кто это сделал, когда их найдут.
– Михая и Кодрина еще не поймали?
– Нет, и вряд ли это их настоящие имена, однако полиции известно, кто они, благодаря тому, что рассказали живущие в доме. Полицейские сказали Оскару, что его обидчиков ищут, и заверили его, что он в безопасности и те за ним не придут.
– Хорошо. Он беспокоился об этом.
– Я знаю, он говорил полиции. – Эндрю сделал еще глоток кофе. – Я собираюсь связаться со Службой психического здоровья и попытаться ускорить прием Оскара. Полагаю, теперь его случай можно классифицировать как срочный.
– Да. Ему это поможет. Я рада, что у полиции имеется достаточно свидетельств для обвинения преступников.
– Я тоже, – сказал Эндрю, отставляя чашку. – Полиция нашла несколько флеш-накопителей, спрятанных под матрасом в комнате, где они жили. Они записывали некоторые эпизоды абьюза на камеру.
В желудке у меня все сжалось. Я не стала спрашивать, что было на тех флэшках. Я вполне могла представить. Произведение нездорового сознания, шокирующие клипы, изображающие насилие над детьми, которыми те двое собирались делиться в даркнете с другими педофилами. Даркнет – часть интернета, о существовании которой большинство людей не догадываются, поскольку ее не отображают поисковые системы, но именно там преступники – педофилы, террористы, торговцы людьми и им подобные – обмениваются плодами своей незаконной деятельности.
– На этих записях насилуют других детей так же, как это происходило с Оскаром, – сказал Эндрю. – Полиция пытается узнать, кто эти дети, и найти их. Ничто не указывает на то, что Роксана или кто-то другой из живших в доме знал о происходящем или участвовал в абьюзе, хотя полицейское расследование еще не завершено.
Я кивнула. Разумеется, для всех, было облегчением узнать, что Роксана не была замешана в этом преступлении.
– Я лучше пойду, – сказал Эндрю со вздохом и допил свой кофе. – Можете сделать мне копию ваших дневниковых записей? Всего, что связано с рассказом Оскара об абьюзе.
– Да, конечно. Я наберу их на компьютере этим вечером. Оскару позвонить матери сегодня?
– Да, обычный контакт. Я поднимусь и попрощаюсь с ним, и оставлю вас заниматься делами.
Я подождала в холле, пока Эндрю отправился в комнату к Оскару, и Паула оставила их вдвоем. После его ухода я пошла проверить, как там Оскар. Он сидел на своей кровати.
– Ты в порядке?
– Да, – ответил он тихим голосом.
– Эндрю сказал мне, что ты держался очень хорошо.
– Я не говорил полиции их имен, – произнес он серьезно. – Это сделал кто-то другой.
– Я знаю. Тебе не о чем беспокоиться.
– Они узнают, что это был не я? – спросил он встревоженно.
– Я не знаю, но это не имеет значения. Те злые мужчины больше не подойдут к тебе. Их ищет полиция, и они в бегах. Они сейчас далеко. – Я надеялась, что это правда. Последнее, в чем нуждался Оскар, так это в том, чтобы увидеть их снова, даже издалека. – Ты должен позвонить твоей маме, так что давай спустимся вниз и сделаем это.
– Она захочет говорить со мной? – спросил он мрачно.
– Да, конечно.
