Джеймс Хэрриот - Собачьи истории
— Так вы ее ему даете?
Рон кивнул.
— Три раза в день. Он, правда, нос воротит, но Билл Ноукс очень в эту микстуру верит. Сотни собак с ее помощью вылечил.
Проваленные глаза глядели на меня с немой мольбой.
— Ну, и прекрасно, Рон, — сказал я. — Продолжайте. Будем надеяться, что она поможет.
Я знал, что вреда от асафетиды не будет, а раз мое собственное лечение результатов не дало, никакого права становиться в позу оскорбленного достоинства у меня не было. А главное, эти двое милых людей воспряли духом, и я не собирался отнимать у них даже такое утешение.
Миссис Канделл облегченно улыбнулась, из глаз Рона исчезло нервное напряжение.
— Будто камень с плеч, — сказал он. — Я рад, мистер Хэрриот, что вы не обиделись. И ведь я сам малыша пою. Все-таки занятие.
Примерно через неделю после этого разговора я проезжал через Гилторп и завернул к Канделлам.
— Как вы нынче, Рон?
— Лучше не бывает, мистер Хэрриот. — Он всегда отвечал так, но на этот раз его лицо вспыхнуло оживлением. Он протянул руку, подхватил Германа и положил на одеяло. — Вы только поглядите!
Рон зажал заднюю лапку в пальцах, и нога очень слабо, но дернулась! Торопясь схватить другую лапку, я чуть было не повалился ничком на кровать. Да, несомненно!
— Господи, Рон! — ахнул я. — Рефлексы восстанавливаются!
Он засмеялся своим тихим хрипловатым смехом.
— Значит, микстурка Билла Ноукса подействовала, а?
Во мне забушевало возмущение, порожденное профессиональным стыдом и раненым самолюбием. Но длилось это секунду.
— Да, Рон, — сказал я. — Подействовала. Несомненно.
— Значит, Герман выздоровеет? Совсем? — Он не отрывал взгляда от моего лица.
— Пока еще рано делать окончательные выводы. Но похоже на то.
Прошло еще несколько недель, прежде чем песик обрел полную свободу движений, и, разумеется, был это типичнейший случай спонтанного выздоровления, в котором, асафетида не сыграла ни малейшей роли, как, впрочем, и все мои усилия. Даже теперь, тридцать лет спустя, когда я лечу эти загадочные параличи стероидами, антибиотиками широкого спектра, а иногда коллоидным раствором кальция, то постоянно задаю себе вопрос: а сколько их полностью прошло бы и без моего вмешательства? Очень и очень порядочный процент, как мне кажется. Хоть и грустно, но, располагая самыми современными средствами, мы все же терпим неудачи, а потому каждое выздоровление я встречаю с большим облегчением.
Но чувство, которое охватило меня при виде весело прыгающего Германа, просто не поддается описанию. И последний визит в серый домик ярко запечатлелся в моей памяти. По случайному совпадению приехал я туда в девятом часу вечера, как и в первый раз. Когда миссис Канделл открыла мне дверь, песик радостно кинулся поздороваться со мной и сразу вернулся на свой пост.
— Великолепно! — сказал я. — Таким галопом не всякая скаковая лошадь похвастает.
Рон опустил руку и потрепал глянцевитые уши.
— Что хорошо, то хорошо. Но, черт, и намучились же мы!
— Ну, мне пора!
Я нагнулся, чтобы погладить Германа на прощание. Просто на обратном пути домой хотел еще раз удостовериться, что все в порядке. Больше мне его смотреть нет надобности.
— Э-эй! — перебил Рон. — Не торопитесь так. Время-то выпить со мной бутылочку пивка у вас найдется!
Я сел возле кровати, миссис Канделл дала нам стаканы и придвинула свой стул ближе к мужу. Все было совершенно так, как в первый вечер. Я налил себе пива и поглядел на них. Их лица излучали дружескую приветливость, и мне оставалось только удивляться, ведь моя роль в исцелении Германа была самой жалкой. Они не могли не видеть, что я только беспомощно толок воду в ступе, и наверняка были убеждены, что все было бы потеряно, если бы вовремя не подоспел старый приятель Рона и в мгновение ока не навел бы полный порядок. В лучшем случае они относились ко мне, как к симпатичному неумехе, и никакие объяснения и заверения ничего изменить не могли. Но как ни уязвлена была моя гордость, меня это совершенно не трогало. Ведь я стал свидетелем того, как трагедия обрела счастливый конец, и любые попытки оправдать себя выглядели бы удивительно мелочными. И про себя я твердо решил, что ничем не нарушу картины их полного торжества.
Я поднес было стакан ко рту, но миссис Канделл меня остановила:
— Вы ведь больше пока к нам приезжать не будете, мистер Хэрриот, — сказала она, — так, по-моему, надо бы нам выпить какой-нибудь тост.
— Согласен, — сказал я. — За что бы нам выпить? А! — Я поднял стакан. — За здоровье Билла Ноукса!
Зрелище собаки с длинным туловищем, у которой парализованы задние конечности, способно испортить ветеринару весь день. Прогноз всегда неблагоприятен. А уж что говорить о Германе, который занимал такое важное место в жизни своего мужественного хозяина. Из его выздоровления я не извлек ничего полезного, поскольку оно было практически спонтанным, но вот Рон Канделл научил меня ценить дарованные мне простые блага.
48. Рип
Худенькое тело врезалось в коровий бок, и меня передернуло, но сам Джек Скотт словно бы и внимания на свой полет не обратил. Глаза у него, правда, чуть выпучились, кепка соскользнула на ухо, но он снова ухватил хвост, уперся подошвами в булыжник и приготовился к дальнейшему.
Я пытался оросить матку коровы раствором люголя. Обычное послевоенное лечение бесплодия, вызванного эндометритом. Но оно требовало введения длинного металлического катетера в шейку, и этой корове такая процедура явно пришлась не по вкусу. Каждый раз, едва я начинал вводить катетер, она резко поворачивалась и щуплый фермер стукался о соседнюю корову.
Но теперь дело как будто пошло на лад. Только бы она секунду постояла спокойно, и металлическая трубка проскользнет, куда следует!
— Держите крепче, Джек, — прохрипел я, начиная накачивать раствор люголя.
Едва корова ощутила, что происходит, она опять повернулась, рот фермера, зажатого между двух великанш, разинулся, и тут же копыто припечатало пальцы его ноги. У него вырвался тихий стон.
— Вот и чудесно, — сказал я, извлекая катетер, а про себя подумал, что пациентка оказалась на редкость несговорчивой.
Джек, однако, моего мнения, видимо, не разделял. Сильно прихрамывая, он обошел корову и обнял ее за шею.
— Ах, ты моя умница! — пробормотал он, прижимаясь щекой к могучей челюсти.
Я следил за ним без всякого удивления. В этом был весь Джек. И к людям, и к животным на своей ферме он питал нежнейшую привязанность, не делая никаких исключений, и чувство это, видимо, было взаимным, не считая, разумеется, моей пациентки. Кончив ее обнимать, он протиснулся обратно и перепрыгнул через сточный желоб. Лицо его сияло обычной улыбкой. Само оно не выглядело типично фермерским — не обветренное и румяное, но бледное, изможденное, словно он не спал ночами. Было Джеку всего сорок лет, однако глубокие складки на лбу и на щеках заметно его старили. Только улыбка освещала его изнутри каким-то особым светом.
— У меня для вас еще есть кое-какая работка, мистер Хэрриот. Сперва сделали бы вы укол волу, чего-то он кашляет.
Мы зашагали через двор, а Рип, овчарка Джека, радостно плясал вокруг него. Собаки на фермах нередко держатся настороженно, стараются поменьше попадаться на глаза людям, но Рип вел себя, как счастливый баловень.
Фермер нагнулся и потрепал его по спине.
— Здорово, малый! С нами идешь, что ли?
Пес только в восторге извивался. Но тут к нам подбежали мальчик с девочкой — самые младшие члены семьи.
— Пап, ты куда? Пап, ты чего делаешь? — затараторили они.
Визиты на эту ферму редко обходились без вмешательства ребятишек: они сновали между коровьими ногами, мешали работать, но Джек относился к этому с полнейшим благодушием.
Вол лежал на толстой подстилке и спокойно жевал жвачку. Видимо, чувствовал он себя прекрасно.
— Так-то он ничего, — сказал Джек. — Может, простудился маленько, да и все. Но покашливает иногда. Вот я и подумал, что укол ему не повредит.
Температура оказалась чуть повышенной, и я набрал в шприц раствор пенициллина, тогда еще совсем новинку в ветеринарии. Затем наклонился, хлопнул ладонью по волосатому крупу и вогнал иглу. На любой другой ферме сделать укол такой зверюге было бы непросто — дело могло дойти и до погони через стойло, а вот этот вол даже не вскочил. Его никто не держал, но он продолжал жевать, и только оглянулся на меня с легким любопытством.
— Вот и хорошо. Молодчага ты, молодчага. — Джек потрепал косматую челку, и мы вышли.
— Еще я вам хочу ягнят показать, — продолжал он, ведя меня к строению из волнистого железа с полукруглой крышей, явному наследию войны. — В жизни такого не видел.
Внутри было полно овец и ягнят, но понять, что его озадачило, оказалось легко. У некоторых ягнят подгибались и дрожали задние ножки, а двое падали, не сделав и двух-трех неуверенных шажков. Джек обернулся ко мне.
