Джеймс Хэрриот - Собачьи истории
— И с Германом мы хорошо придумали. Прежде хозяйка уедет в Дарроуби за покупками, ну и чувствуешь себя вроде бы одиноко, а теперь — ни-ни. Когда собака рядом, какое же тут одиночество?
— Вы совершенно правы, — сказал я с улыбкой. — Кстати, сколько ему лет?
— Шесть, — ответил Рон. — Самый у них цветущий возраст, верно, малыш? — Он опустил руку и погладил шелковистые уши.
— Видимо, здесь его любимое место?
— Да, всегда у изголовья сидит. А подумаешь, так и странно. Гулять его хозяйка водит, и кормит тоже она, только дома он от меня ни на шаг не отходит. Корзинка его вон там стоит, но чуть руку опустишь, а он уже тут как тут. На своем, значит, законном месте.
Я это много раз замечал: собаки инвалидов, да и не только собаки, всегда стараются держаться рядом с ними, словно сознательно берут на себя роль опоры и утешителей.
Я допил пиво и встал. Рон поглядел на меня с подушки.
— А я свой подольше растяну! — Он поглядел на стакан, еще полный наполовину. — Бывало, с ребятами я и по шесть пинт выдувал, а только знаете — удовольствия мне от одной вот этой бутылки ничуть не меньше. Странно, как все оборачивается-то.
Жена наклонилась к нему с притворной строгостью.
— Да уж, грехов за тобой много водилось, но теперь ты почище иного праведника стал, правда?
И она засмеялась. По-видимому, это была давняя семейная шутка.
— Спасибо за угощение, миссис Канделл. Я заеду посмотреть Германа во вторник.
На пороге я помахал Рону. Его жена положила руку мне на плечо.
— Спасибо, мистер Хэрриот, что вы сразу приехали. Нам очень не хотелось вас в воскресный вечер тревожить. Но, понимаете, малыша только сейчас ноги слушаться перестали.
— Ну что вы! И не думайте даже. Мне было очень приятно.
Развернувшись на темном шоссе, я вдруг понял, что не покривил душой. Не пробыл я в их доме и двух минут, как мое мелочное раздражение исчезло без следа, и мне стало невыносимо стыдно. Если уж этот прикованный к постели человек находит за что благодарить судьбу, я-то какое право имею ворчать? Ведь у меня есть все! Если бы еще можно было не тревожиться за его таксу! Симптомы Германа ничего хорошего не сулили, но я знал, что обязан его вылечить. Категорически обязан.
Во вторник никаких перемен в его состоянии не произошло, может быть, оно даже чуть ухудшилось.
— Пожалуй, я заберу его с собой, чтобы сделать рентгеновский снимок, миссис Канделл, — сказал я. — Лечение ему словно бы никакой пользы не принесло.
В машине Герман свернулся на коленях у Рози и добродушно позволял гладить себя, сколько ей хотелось.
Когда я поместил его под наш новоприобретенный рентгеновский аппарат, ни анестезировать, ни усыплять его не потребовалось: задняя половина туловища оставалась неподвижной. Слишком уж неподвижной, на мой взгляд.
Я не специалист-рентгенолог, но все-таки сумел определить, что все позвонки целы. Костных выростов я тоже не обнаружил. Но мне показалось, что расстояние между парой позвонков чуть уже, чем между остальными. Да, видимо, сместился диск.
В те времена про ламинэктомию еще слыхом не слыхивали, так что мне оставалось только продолжать начатый курс лечения и надеяться.
К концу недели надежда заметно угасла. К салицилатам я добавил проверенные временем старые стимулирующие средства, вроде тинктуры стрихнина, но в субботу Герман уже не мог сам подняться с пола. Я придавил пальцы на задних лапах и почувствовал легкое рефлекторное подергивание — тем не менее во мне росла горькая уверенность, что полный паралич задних конечностей уже не за горами.
Неделю спустя я с грустью собственными глазами увидел, как мой прогноз подтвердился самым классическим образом. Когда я переступил канделловский порог, Герман встретил меня весело и приветливо — но беспомощно волоча по коврику задние ноги.
— Здравствуйте, мистер Хэрриот. — Миссис Канделл улыбнулась мне бледной улыбкой и посмотрела на песика, застывшего в лягушачьей позе. — Как он вам сегодня?
Я нагнулся и проверил рефлексы. Ничего. И беспомощно пожал плечами, не зная, что сказать. Я поглядел на Рона, на его руки, как всегда, вытянутые поверх одеяла.
— Доброе утро, Рон, — произнес я, как мог бодрее, но он не отозвался, а продолжал, отвернувшись, смотреть в окно. Я подошел к кровати. Глаза Рона были неподвижно устремлены на великолепную картину холмов, пустошей, белеющих в утреннем свете каменистых отмелей у речки, на линии стенок, расчерчивающие зеленый фон. Лицо его ничего не выражало. Он словно не замечал моего присутствия.
Я вернулся к его жене. В жизни мне не было так скверно.
— Он сердится на меня? — шепнул я.
— Нет, нет. Все из-за этого! — Она протянула мне газету. — Очень он расстроился.
Я посмотрел. И увидел большую фотографию, такса, как две капли воды похожая на Германа, и тоже парализованная. Но только задняя часть ее туловища покоилась на четырехколесной тележке. Если верить фотографии, песик весело играл со своей хозяйкой. И вообще, если бы не эти колесики, вид у него был бы вполне нормальный и счастливый.
На шорох газеты Рон быстро повернул голову.
— Что вы об этом думаете, мистер Хэрриот? По-вашему, так и надо?
— Ну-у… право, Рон, не знаю. Мне не очень нравится, но, вероятно, эта дама считает по-другому.
— Оно, конечно, — хриплый голос дрожал. — Да я-то не хочу, чтобы Герман вот так… — Рука соскользнула с кровати, пальцы затанцевали по ковру, но песик остался лежать возле двери. — Он безнадежен, мистер Хэрриот, а? Совсем безнадежен?
— Ну, с самого начала ничего хорошего ждать было нельзя, — пробормотал я. — Очень тяжелое заболевание. Мне очень жаль…
— Да не виню я вас! Вы сделали, что могли. Вот как ветеринар для этой собаки на снимке. Но толку нет, верно? Что же теперь? Усыпить его надо?
— Нет, Рон, про это пока не думайте. Иногда через долгое время такие параличи проходят сами собой. Надо подождать. Сейчас я никак не могу сказать, что надежды нет вовсе. — Помолчав, я обернулся к миссис Канделл. — Но тут есть свои трудности. В частности, отправление естественных надобностей. Для этого вам придется выносить его в сад. Слегка нажимая под животом, вы поможете ему помочиться. Научитесь вы этому быстро, я не сомневаюсь.
— Ну, конечно! — ответила она. — Буду делать все, что надо. Была бы надежда.
— А она есть, уверяю вас.
На обратном пути я не мог отделаться от мысли, что надежда эта очень невелика. Действительно, паралич иногда проходит сам собой, но ведь у Германа — крайне тяжелая форма. Закусив губу, я с суеверным ужасом подумал, что мои визиты к Канделлам приобретают оттенок фантастического кошмара. Парализованный человек и парализованная собака. И почему эта фотография была напечатана именно сейчас? Каждому ветеринару знакомо чувство, будто судьба работает против него. И пусть машину заливал яркий солнечный свет, на душе у меня было черно.
Тем не менее я продолжал заглядывать туда каждые несколько дней. Иногда я приезжал вечером с двумя бутылками темного эля и выпивал их с Роном. И муж и жена встречали меня с неизменной приветливостью, но Герману лучше не становилось. По-прежнему при виде меня песик волочил по коврику парализованные лапы, и, хотя он сам возвращался на свой пост у кровати хозяина и всовывал нос в опущенную руку, я начинал смиряться с тем, что недалек день, когда рука опустится и не найдет Германа.
Однажды, войдя к ним, я ощутил весьма неприятный запах, показавшийся мне знакомым. Я потянул носом, Канделлы виновато переглянулись, и Рон после некоторой паузы, сказал:
— Я тут Герману одно лекарство даю. Вонючее — поискать, но для собак, говорят, полезное.
— Ах, так?
— Ну… — Его пальцы смущенно пощипывали одеяло. — Билл Ноукс мне посоветовал. Один мой друг… Мы с ним вместе в забое работали. Так он на той неделе навестить меня приезжал. Он левреток держит, Билл то есть. И про собак много чего знает. Ну и прислал мне для Германа эту микстуру.
Миссис Канделл достала из шкафчика обыкновенную бутылку и неловко подала ее мне. Я вытащил пробку и в ноздри мне ударил такой смрад, что память моя сразу прочистилась. Асафетида! Ну, конечно! Излюбленный ингредиент довоенных шарлатанских снадобий, да и теперь попадается на полках в аптеках и в чуланах тех, кто предпочитает лечить своих животных по собственному усмотрению.
Сам я в жизни ее не прописывал, но считалось, что она помогает лошадям от колик и собакам при расстройстве пищеварения. По моему твердому мнению, популярность асафетиды покоилась исключительно на убеждении, что столь вонючее средство не может не обладать магическими свойствами. И уж во всяком случае Герману она никак помочь не могла. Заткнув бутылку, я сказал:
— Так вы ее ему даете?
Рон кивнул.
— Три раза в день. Он, правда, нос воротит, но Билл Ноукс очень в эту микстуру верит. Сотни собак с ее помощью вылечил.
