Борис Рябинин - Рассказы о верном друге
В темном четырехугольнике дверей горящего дома, откуда непрерывно исторгались густые сизые клубы (сорванная взрывом дверь висела на одной петле), мелькнуло белое пятно. Мушта со щенком в зубах одна пыталась бороться с огненной стихией. Положив щенка к ногам Локоткова, она хотела вернуться за другим, но радист, поймав ее за ошейник, удержал силой. Вряд ли она спасла бы еще хоть одного, но зато могла погибнуть сама.
Мушта визжала и рвалась туда, где заживо горели ее дети. Ее жалобные стенания проникали в самую душу.
Но вот почерневшие обугленные стены зашатались и рассыпались, взметнув столб искр и чадящих головней. Нестерпимо пыхнуло жаром. Запах гари распространился вокруг.
Локотков, как-то враз ощутивший тяжесть этой потери, отвернувшись, украдкой смахнул слезу. Он переживал гибель зимовки, как смерть близкого человека. Подозрительно блестели глаза у остальных.
Обстрел между тем продолжался с каким-то тупым методическим постоянством, хотя цель была достигнута — зимовка перестала существовать. Снаряды ложились то в центре пожарища, то рядом, расшвыривая пепел и угли. Общее внимание теперь целиком приковалось к подводной лодке, стоявшей все так же в надводном положении в заливе. Полярники рассматривали ее, обмениваясь короткими замечаниями.
— Очевидно, рейдер…
— Чей?!
— Чей! Попроси, чтоб доложился!
И как бы в ответ на это на носу лодки заполоскался флаг. Стуков навел бинокль и явственно различил черную, похожую на жирного насосавшегося паука, свастику. Впрочем, этот зловещий символ разглядели все и невооруженным глазом.
— Немцы!
— Фашисты!
— М-да… — мрачно проронил Стуков и повел взглядом по лицам товарищей. У всех в глазах читался один вопрос: что это — разбой, пиратский набег или преднамеренное, обдуманное и одобренное заранее действие?
— Провокация…
— Хорошо, если не хуже…
— А что — хуже?
Стуков ничего не ответил, но все вдруг почувствовали: что-то грозное и неотвратимое вошло в их жизнь.
— Неужели война?!
— Как же так: без объявления, ни с того ни с сего…
— А ты думаешь, они тебе визитную карточку пришлют?
— У них и с того и с сего… На Польшу, на Данию, на Норвегию напали — предупредили?
— У них все так: сначала бомбят, потом послов шлют!…
И все-таки не верилось, что это и в самом деле начало войны. С чего? Почему? Кому это нужно? Ведь еще полчаса назад все было так спокойно и мирно. Бучма стряпал, Терпигорев составлял очередную метеосводку, Стуков набрасывал телеграмму жене (у нее завтра день рождения), Локотков возился с гагами…
Как все мгновенно переменилось. Всплывший из морских глубин, подобравшийся, как вор, враг вероломно нарушил привычное течение жизни, нанес удар. Подобно гнезду гаги, обворованному злым поморником, разоренной оказалась вся зимовка.
Надо немедленно сообщить о случившемся на Большую землю. Предупредить. В Москве утро начинается позже; может быть, там спят и ничего не подозревают… Да, да, сообщить не мешкая!
Но как? Рации больше нет.
И если до этой минуты они ощущали лишь трагизм несчастья, обрушившегося на них четверых, то теперь вдруг почувствовали свою ответственность перед тем большим-большим, неохватно огромным и прекрасным, что для всех звалось одинаково — Родиной, а для них имело и еще одно название: Большая земля.
Здесь они как на острове: сзади тундра, впереди — море, студеное, непокорное, с шумными птичьими базарами на берегах, с редко-редко — на сотни, тысячи километров! — разбросанным человеческим жильем. Как начнутся туманы, пойдет бесконечный тяжелый гул штурмующего моря, треск льда — никуда и носа не высунешь. И все же они никогда не чувствовали себя оторванными от страны, забытыми. Нет, нет! Совсем наоборот. В самом деле, скоро уже три года, как жил здесь Локотков, и он еще ни разу не испытал того тягостного, выматывающего чувства одиночества, на которое жаловались все полярные путешественники и зимовщики прошлого.
И ежесуточно, аккуратно, при любом состоянии атмосферы, независимо от времени года, температуры, солнечных излучений, всюду куда нужно поступали метеорологические сводки, чтобы, имея прогнозы, безбоязненно плыли пароходы по северным беспокойным водам, летели самолеты, чтобы моряки, земледельцы, летчики, люди самых разнообразных профессий знали наперед, чего им завтра ждать от природы. Арктика — «кухня погоды» — давала точные сведения.
А как радовались зимовщики, когда в разгаре полярного лета далеко на горизонте появлялись сначала судовые дымки, а потом и сами суда. С вершины гагачьего камня друзья подолгу провожали их взглядами. Это шли по Великому Северному морскому пути, открытому русскими мореплавателями, торговые корабли под флагами разных наций. Их проводили через льды советские ледоколы. И в этом тоже была доля труда четверых товарищей.
Они здесь, на краю Большой земли, — форпост Родины. Они первыми встречают циклон, идущий с полюса на материк, первым пришлось им познакомиться и с коварством и жестокостью врага…
Неужели же, все-таки, война? Не хотелось верить. Они должны были бы знать что-нибудь из утреннего радио… А сгоревшая зимовка?
Враги уничтожили рацию, связывавшую зимовщиков с внешним миром. Есть, правда, моторный бот, пришвартованный внизу, на отмели. За час на нем можно доплыть до рыбацкого поселка… Как только прошмыгнуть мимо подлодки? Немцы стерегли выход из залива. Долго ли они будут торчать тут? Локотков, прищурившись и лихорадочно прикидывая различные варианты, уже видел себя за рулем бота…
И, как бы подслушав эти мысли, немцы перенесли огонь ниже, на бот. Один выстрел, второй — и, разнесенный на куски, бот перестал существовать.
— Вот гады, чумы на них нет, — выразительно произнес лежащий Бучма. Под голову ему подложили бушлат Локоткова, и, раненному, ему тоже были видны и вся бухта, и вражеское судно. — Юхим, — превозмогая боль, обратился он к Стукову, — ты начальник, действуй. Чуешь?…
«Спокойно, товарищи!…»
Полярники — народ стойкий, дисциплинированный, и в трудную минуту они меньше всего думают о себе. Именно такими предстали в эти решающие часы наши четверо героев. Они не помышляли о том, что, может быть, следующим выстрелом из пиратской пушки сами будут убиты или искалечены; не думали, что остались без крова, без запасов провизии, что погибло все их личное имущество и они остались лишь с тем, что было на них (да, собственно, что об этом было думать?). Главное — выполнить свой долг.
— Спокойно, товарищи, — промолвил Стуков. — Война или не война, нам гадать нечего. Факт нападения и нарушения наших территориальных вод налицо. Надо решать, как поступить. Первым делом, я считаю, поставить в известность своих. Рации у нас нет. По морю тоже нельзя. Остается — по сухопутью. Так? На случай высадки десанта с рейдера — приготовиться укрыться. Среди скал за гагачьим базаром они нас не найдут. И море рукой подать. Подоспеют наши — сразу увидим…
Выходец из рабочей семьи, Стуков и сюда, на Крайний Север, принес деловитость и практическую сметку, а хладнокровию, выдержке его мог позавидовать любой.
— Слышь, Локоток, — коротко обратился он к радисту, — надо что-то делать.
— Я готов, Ефим Корнеич.
То обстоятельство, что начальник зимовки заговорил об этом с ним, Локотков расценил как желание поручить ответственную миссию именно ему, Локотку, и не ошибся.
— Мне отлучаться неможно, — пояснил Стуков. — Бучма — сам видишь… Терпигореву тоже, пожалуй, лучше остаться. А ты сейчас вроде как не у дел, и ноги у тебя молодые. Выходит, тебе…
— Я готов, — повторил Николай, вытягиваясь по-военному. Обычная болтливость его пропала, сейчас он был собран и решителен.
— О чем докладывать, я думаю, можно не напоминать?
— Не надо, Ефим Корнеич. Знаю сам. Разрешите Муша взять с собой?
— Для компании? Бери. За нас не беспокойся, в случае чего за себя постоим!…
— Если что, Мушту и щенка поберегите…
— Знаем, знаем, добрая твоя душа!
— С дороги не сбейся, Микола, — напутствовал Бучма. Смертельная бледность его прошла, но он был слаб настолько, что едва мог пошевелить рукой. Помимо того, что он был ранен в ногу, его сильно ушибло падавшим бревном, однако он тоже хотел принять участие в выработке плана действий и снабдить посыльного своими советами. — С солнцем сверяйся — не собьешься. Бушлат возьми. Да лучше под ноги гляди! Ваш брат, хлопцы, голову больше кверху держат…
Тундра под ногами
Путь был через тундру.
Собственно, ничего особо сложного или опасного в этом Локотков не видел. Важно было поскорее добежать — и все.
Он так и сделал: припустил с такой скоростью, что Муш вынужден был поспевать за ним вприскочку. Бескрайняя, ровная, пышная в своем летнем убранстве, благоухающая зеленая тундра стелилась под ногами.
