Агапея - Булат Арсал
Стало понятно, что украинцы провели налёт целого роя беспилотников прямо на блокпост. Трасса Мариуполь — Донецк в это время была ещё пуста из-за комендантского часа, и не оставалось сомнений, что диверсия была направлена только на бойцов комендатуры, которых после усиления на одной позиции было десять человек.
Отзвонились оперативному дежурному, который, несмотря на ранний час, уже был на ногах и даже поднял по тревоге группу быстрого реагирования (ГБР). Посчитались по периметру. Один «трёхсотый» с осколком в ноге, один сильно контужен. Разбили крупнокалиберный «Утёс» и повредили шлагбаум.
По рации пошла команда: «Занять круговую оборону и по необходимости самим принимать решения до прибытия ГБР».
— Чую лопаткой, они кому-то дорогу расчищают, — сказал запыхавшийся Саенко, прибежавший на помощь к Бологуру и Костину. — Могут повторить ещё разок.
— Согласен, братуха, — кивнул в ответ Пашка, готовя пулемёт к бою и укрепляя его между мешков с землёй, обложивших бойницу блиндажа.
— С какой стороны попрут, как думаешь? — задался вопросом уже Бологур.
— Ты лучше на второй и третий блиндажи сообщи, чтобы приготовились. Нам тут не меньше получаса придётся отстреливаться. Пока эти гэбээровцы прибегут, пока развернутся… Терпеть ненавижу такую ситуёвину, — вместо ответа сказал Павел и расчехлил бинокль, который ему дал на время Рагнар.
В небе снова послышался шум маленьких винтокрылых убийц. Бойцы блокпоста на всех трёх точках были на этот раз в укрытиях, и казалось, уже ничего страшного произойти не может. Однако через несколько минут стало понятно, что шутки кончились, и после второго быстрого налёта коптеров блокпост накрыло сразу несколькими «карандашами» «Градов».
* * *
Блиндаж тряхнуло так сильно, что посыпалась земля из щелей, а бетонное перекрытие заметно продавило опорные стойки, в одной из которых образовалась трещина сверху донизу.
— Рядом где-то легла, — прокричал оглушённый Саенко. — Штуки три прихер… ило.
— Чё там у пацанов? Васька, звякни, — вдобавок проорал Бологуру Костин.
— А вы чего орёте, чуваки? Я вас и так слышу, — удивлённо и совершенно спокойно спросил ефрейтор.
Саенко с Костиным переглянулись и тут же захохотали. Так бывает во время артобстрела, когда бойцы даже без контузии просто оглушаются треском разрывов, все разговоры похожи на горлание, будто каждый пытается перегалдеть сам шум канонады. Привычка так привязывается со временем, что, даже находясь в глубоком укрытии, где шума не так много, по обыкновению будешь шумно рычать, хотя все друг друга слышат хорошо и так.
— Санёк! Слышь, Мангол! Ответь! — Бологур пытался связаться по рации с другими блиндажами.
Послышался треск в трубке:
— Слышу тебя, Васёк. — Хрипящий голос был сдавлен и говорил медленно. — Нас накрыло. «Двухсотый» один. Приём…
Бологур резко повернулся к Пашке, сунул в руки рацию и приказал:
— Остаёшься за старшего тут. Я к братве. Гляну, как там они. Не сводите глаз за своего вектора.
Схватив автомат и поправив ремешок каски, Бологур, низко согнувшись, вылез из укрытия и в том же положении мигом перебежал дорогу, где дымился блиндаж с огневой точкой сержанта Мангушева.
Укрытие было полуразрушено, бетонный свод треснул пополам, и часть его свалилась внутрь блиндажа. Ещё не осел ворох земляной пыли и порохового дыма, но Бологур уже мог разглядеть, что из-под куска некогда бетонного перекрытия торчат чьи-то ноги, а рядом, свернувшись калачиком, лежит солдат, издавая тихий заунывный стон. Мангол уже успел выползти и сидел на бруствере, отложив автомат и рацию прочь, отрешённо смотря куда-то, неопределённо вперёд.
— Щас, братишка. Погоди чутка. Я тот блиндаж гляну только и помогу вам тут, — быстро произнёс ефрейтор и кинулся к третьей огневой точке, со стороны которой уже валил чёрный густой дым, а изнутри выскакивали алые всполохи пламени.
Тут всё было кончено. Четыре «двухсотых» одним ударом. Никаких шансов и даже намёков на удачу. Зашуршала рация:
— Бологур слушает, приём.
— Вася, как вы там? — прокричала трубка голосом оперативного дежурного.
— Хана, товарищ прапорщик. Пять «двести». Один «триста».
— Так два «триста». Ты же в прошлый раз говорил, что ногу кому-то осколками посекло? Сейчас к вам с гэбээровцами санитар приедет, — прошумел в трубку дежурный.
— Всё. Отмучился. Ему никакой санитар уже не поможет, — сквозь зубы процедил Бологур, люто выплюнул кровавую слюну и дал рации отбой.
Невысоко над головой протарахтели винтами два Ми–24, и бойцы успели увидеть, как они выпустили в сторону противника по паре ракет. Послышалась работа БМ–21.
— Наши с Дмитровки бьют. Может, накроют гадов? — сказал кто-то, но в ответ прозвучала тишина.
Никакого прорыва диверсантов на участке не произошло. По всей видимости, украинские реактивщики решили просто кольнуть побольнее и заодно показать, что их артиллерия вполне ещё может накрывать стратегическую трассу Донецк — Мариуполь, которая к тому времени активно заполнялась военным и гражданским, в основном строительным, транспортом. В Мариуполь везли рабочих, специалистов, инженеров, оборудование, технику, материалы, продукты. Возвращались мирные жители, успевшие эвакуироваться, и те, кто ждал освобождения родного города долгие восемь лет. Трасса Н–20 поистине стала главной артерией, питавшей многострадальный город, словно реанимационная капельница, восстанавливающая в организме смертельно больного потерянный гемоглобин.
Город не просто возвращался к мирной жизни. Он обновлялся, возрождался заново, воссоздавался и воскресал… И по самому досадному обстоятельству, даже после завершения уличных боёв ради скорейшего возвращения детского смеха на улицы, парки и бульвары Мариуполя продолжали отдавать свои жизни бойцы военной комендатуры, охранявшие эту самую дорогу… Дорогу жизни.
* * *
Уже несколько дней Агапея ждала телефонного звонка от Павла. Несколько попыток самой дозвониться закончились выводящим из себя нудным звуковым сообщением: «Абонент вне зоны обслуживания…» Когда среди ночи трубка сначала задребезжала, а потом прозвучали первые аккорды мелодии вызова, Агапея тут же схватила телефон и без традиционного «алло» прокричала:
— Пашенька! Паша! Что с тобой случилось? Ты где?
Раздалось эфирное эхо, и через мгновение сквозь него она услышала долгожданный Пашкин голос.
— Чего ты так всполошилась, родная? Извини, что не звонил. Работы было много, и связь тут хромает на все три уха, — пошутил в конце Павел, тонко намекая, что все разговоры в зоне непременно прослушиваются.
— Конечно-конечно. Я всё понимаю. Ты не оправдывайся. Я просто очень волновалась, ведь от тебя не было никакой весточки уже шесть дней, — несколько успокоившись, но всё ещё дрожащим голоском ответила Агапея.
— Ну вот видишь, моя хорошая. Ты всё прекрасно понимаешь и всё знаешь, — пытаясь совсем успокоить любимую, Павел заговорил «мурлыкающим» баритоном. — Нет тебя умнее. Нет тебя светлее. Нет тебя теплее. Нет тебя милее.
Она негромко хихикнула:
— Прямо стихами заговорил. Ты точно там на войне или в
