Зона поражения - Гарри Маккалион
У меня было три дня отдыха, во время которых начал писать это повествование о своей жизни. Когда я впервые обратился к своему агенту с предложением написать эту книгу, он спросил меня:
— А чем закончится эта история?
Его вопрос заставил меня задуматься.
— Наверное, тем, что я получу ученую степень.
В июне я погрузился в работу, не желая думать о результатах экзаменов, но в первую неделю июля добрался до университета и стоял в маленькой, притихшей толпе, ожидая, пока в холле юридического факультета опубликуют результаты. Ровно в полдень появился старший преподаватель курса и прикрепил к доске несколько листов бумаги, быстро отойдя в сторону, чтобы его не затоптали насмерть, пока толпа напирала вперед. Я выискивал свое имя, пока вокруг меня раздавались возгласы радости и стоны разочарования. Потом я нашел строчку: «Генри Маккалион: 2.1, сдал», — и подпрыгнул в воздух так высоко, как только мог. Генри Маккалион, досточтимый бакалавр права, с двойным высшим баллом по специальности «Юриспруденция».92 Жизнь просто не могла быть еще лучше.
Я подождал, чтобы узнать, можно ли теперь мне перейти к следующему этапу своего юридического образования — профессиональному курсу CLE,93 необходимому для того, чтобы стать барристером. Конкуренция за право попасть на курс была жесточайшей. Даже балл 2.1 по юриспруденции не гарантировал, что меня на него примут.
Четвертого июня 1994 года я получил письмо со штампом Юридического общества. Открыв его, я разразился радостным криком — для меня нашлось место на профессиональном курсе права! Количество мест было ограничено, поэтому получить его само по себе было большим достижением. Я обзвонил всех знакомых и друзей, чтобы рассказать им о своей удаче. Друзья, которые завелись у меня тут, на месте, решили отпраздновать это событие, и все мы отправились в винный клуб, где с большим удовольствием обсудили, каким барристером я стану. Я чувствовал себя так, словно выиграл в тотализатор.
Когда я вернулся домой, на моем автоответчике мигал сигнал. Там было сообщение перезвонить одному из друзей в Ольстер. Несмотря на то, что было уже за полночь, я сразу же его набрал. Внезапно вся моя радость испарилась — на острове Малл-оф-Кинтайр разбился вертолет, и среди погибших был мой старый друг Йен Феникс. В оцепенении я сел, уставившись в стену. Потом встал и налил себе выпить. Каждый, кто встречал Йена, был тронут его теплотой и щедростью. Я вспомнил, как он, будучи суперинтендантом, приходил ко мне домой, когда я был ранен, чтобы пригласить меня выпить, и тратил свое драгоценное свободное время, чтобы помочь мне, когда я так в этом нуждался. Мне было трудно осознать, что человек, столь полный жизни, мог погибнуть. То, что должно было стать одним из самых счастливых дней в моей жизни, было омрачено потерей одного из моих самых лучших друзей. Я помнил его плутовскую улыбку, его искреннюю любовь к жизни. Постоянно звонили друзья, и никто из нас не мог смириться с такой потерей. Сколько я просидел, не знаю, но в конце концов рано утром пришла Крисси и отвела меня в постель.
На следующей неделе я поехал на похороны Йена в Белфаст. Из семейного дома его гроб несли шесть бойцов Специальной Авиадесантной Службы. Кортеж растянулся более чем на триста ярдов, когда скорбящие, преодолевшие тысячи миль, прощались с этим исключительным человеком. На кладбище шесть человек в форме Королевской полиции Ольстера внесли гроб в церковь. Президент Ассоциации ветеранов Парашютного полка в Ольстере произнес прощальную речь. Он говорил о том, каким человеком был Йен: человеком, который плакал после нападения на полицейский участок в Лафголле, в результате которого погибли восемь человек из ИРА, сожалея об абсурдной трате человеческих жизней; полицейским, посвятившем себя борьбе с терроризмом; отцом и мужем, ушедшим навсегда. Горнист из 2-го батальона Парашютного полка сыграл последнюю зарю. Я с трудом сдерживал слезы.
Мы отправились в дом Йена, где в истинно ирландском стиле были устроены поминки. Я пытался заговорить с его прекрасной вдовой, но слова никак не шли. Она улыбнулась мне.
— Я знаю, знаю, но Йен всегда говорил мне, что если он умрет, никто не должен плакать на его поминках. Иди и принеси себе шампанского.
В своем завещании он указал, чтобы шампанское подавалось в изобилии. Все подняли за него прощальный тост и устроили ему хорошие проводы. Потом разговаривали о крушении вертолета и больших потерях среди личного состава полиции и армии. Никто не знал, почему разбился огромный двухмоторный «Чинук». Он летел низко, в условиях плохой видимости, но полет был обычным, а пилоты — хорошими специалистами. Если причина крушения была загадкой, то влияние, которое оно оказало на борьбу с терроризмом — нет. В катастрофе также погибли действующий глава специального отдела, его заместитель и большинство ведущих специалистов Королевской полиции Ольстера по борьбе с терроризмом. Погибли также оперативники МИ-5 и ведущие руководители армейской разведки.
На их места можно было найти хороших людей, но чего нельзя было заменить, так это накопленного годами доверия, которое эти эксперты выработали вместе. Авиакатастрофа нанесла самый разрушительный удар по разведывательному сообществу с момента начала «Смуты». Самое сердце и душа специального отдела полиции были вырваны с корнем. Но все могло оказаться еще хуже, поскольку на борту едва не оказались действующий командир полка САС и еще два ведущих сотрудника специального отдела, — они задержались по служебным делам. Но все это было лишь небольшим утешением. Через несколько часов к нам присоединился мой давний друг Билл, который рассказал мне о дне после катастрофы.
— Мы все отправились в штаб. Никакой работы не было, Гарри, все просто сидели в оцепенении, и пили кофе, чашку за чашкой. Никто не мог смириться с потерей. В то утро одному из инспекторов позвонил главный констебль и сказал, чтобы тот собрал своих сотрудников для беседы, а он ответил: “Каких сотрудников? Остались только я
