Зона поражения - Гарри Маккалион
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Зона поражения - Гарри Маккалион краткое содержание
Шотландец Гарри Маккалион — личность, без преувеличения, выдающаяся. Родился в трущобах Глазго в семье мелкого гангстера, мать постоянно меняла мужей — таких же диких и жестоких, — к пяти годам превратился в матерого хулигана, а в 17 лет уже пошел на службу в армию.
Маккалион последовательно отслужил в Парашютном полку Британской армии, разведывательно-диверсионном отряде спецназа южноафриканской армии, Специальной Авиадесантной Службе и в Королевской полиции Ольстера — а отбор в эти подразделения был жесточайший (что он и описывает в своей книге во всех подробностях). Пройти все отборочные испытания в эти подразделения и успешно там послужить — само по себе что-то из разряда фантастики.
Его автобиографическая книга чрезвычайно интересна — не просто как описание жизни и службы в элитных подразделениях спецназа, а как своеобразная человеческая одиссея: формирование и трансформация характера в сплошном враждебном окружении.
Зона поражения читать онлайн бесплатно
Гарри Маккалион
ЗОНА ПОРАЖЕНИЯ
Моя жизнь и служба в Парашютном полку, южноафриканском спецназе, Специальной Авиадесантной Службе и в Королевской полиции Ольстера
Блумсбери
1995
Killing Zone
by Harry McCallion
Авторское право © 1995, Гарри Маккалион
Перевод на русский и комментарии © 2023, Сергей Бокарёв
Книга посвящается Бобу Ти, эскадрон «B», 22-й полк САС
Содержание
1 — Мои ранние годы 7
2 — Парашютный полк 25
3 — Южноафриканский спецназ 65
4 — Операции 92
5 — Специальная Авиадесантная Служба 121
6 — Специальная Авиадесантная Служба — II 151
7 — Королевская полиция Ольстера 180
8 — Королевская полиция Ольстера — II 204
1
Мои ранние годы
Если женщина просит тебя жениться на ней, плюнь на нее.
Единственный совет, который дал мне отец.
Сказать, что я был воспитан, — это все равно что заявить, что Вторая мировая война началась в 1939 году, а закончилась в 1945-м, и после этого оставить все как есть. В преждевременную взрослую жизнь меня просто тащили, с пинками и криками, через тот промежуток времени, который лишь отдаленно напоминал детство. История эта начинается не с момента моего рождения.
О своем дедушке Генри, в честь которого меня и назвали, у меня остались лишь смутные воспоминания. Пожилой человек с седой бородой, он рассказывал мне истории о Великой войне, во время которой он служил в Хайлендерах Аргайла и Сазерленда1 и получил награду за храбрость. Он мог бы сделать карьеру в армии, но после наступления мира выбрал гражданскую жизнь. Это был суровый солдафон с самыми строгими моральными взглядами, пользовавшийся уважением в обществе, что вкупе с его прекрасным военным послужным списком, побудило многих предлагать ему баллотироваться в местные органы власти, однако он упорно отказывался. Прежде всего, он был семейным человеком и, как многие католики, верил в большую семью.
Моя мать, Мэри, была третьей по возрасту в семье из пяти человек: двух мальчиков и трех девочек. Почти с тех самых пор, как она научилась ходить, она была форменной головной болью для своего отца. Там, где он был строг и консервативен, она была бунтаркой, сорванцом, предпочитавшим носить джинсы и кожаную куртку вместо юбки, и способным выдержать кулачный бой с любым мальчишкой своего возраста. Конфронтация не заставила себя ждать. В очень раннем возрасте Мэри начала курить, — вопреки, а может быть, и из-за предостережений отца. Когда ей было двенадцать лет, она вошла в дом и зажгла сигарету у него на глазах.
Дедушка, который не позволял курить в доме даже своей жене, бросил своей дочери вызов. Его реакция была быстрой и жесткой. Он выбил сигарету у нее изо рта, раздел ее догола, подвесил за руки к дверному косяку и порол ее своим широким рабочим ремнем до тех пор, пока она не потеряла сознание. Только вмешательство моей бабушки спасло ее от дальнейшего наказания. Эта сцена стала началом многолетнего противостояния. Если дедушка думал, что такой поркой он сломит дух моей матери, то он сильно ошибался. Физическое насилие просто сделало ее еще более решительной, еще более упрямой, и заставило еще сильнее бунтовать, — качества, которые она передала всем своим детям, хотя прошло три года, прежде чем она снова решилась закурить в его присутствии. Моя мать рассказывала: «В пятнадцать лет я считала себя твердой, как гвозди, полагала, что я могу справиться с отцом. Я вошла в гостиную с зажженной сигаретой во рту. Мой отец, сидевший в кресле, поднял голову.
— Что это у тебя во рту? — тихо спросил он.
— Сигарета. Если тебе это не нравится, мы можем выйти на улицу и разобраться с этим.
Легкая улыбка заиграла на его лице.
— Ты предлагаешь мне выйти на улицу?
— Вот именно, на улицу!
Он вздохнул.
— Хорошо. Вот только надену свои ботинки.
Я, как идиотка, стояла и смотрела, как он зашнуровывает свои тяжелые рабочие ботинки». Она покачала головой при воспоминании, затем улыбнулась: «Он вышвырнул меня из дома, попросту спустил с лестницы, во двор и снова вернулся. Я поняла, что никогда больше не смогу в физическом отношении бросить вызов своему отцу».
Осознание того, что она не может его победить, заставило мою матушку искать другой способ проявления своего бунтарского духа. И она нашла его в лице моего отца, Аллана. Это был жестокий человек в городе жестоких людей — невысокий, но молниеносный, злобный, неумолимый и, в ранние годы, даже готовый прибегнуть к любому оружию, которое было под рукой. Он также был человеком, который планировал вырваться из нищеты Глазго на пышные пастбища Англии, что очень импонировало моей матери. Аллан также считал себя реинкарнацией Аль Капоне.2 В своем воображении он собирался построить в Англии криминальную империю вместе со своими братьями, Генри, Уолли и Джоном, которые были сотканы из той же ткани — неуравновешенные, аморальные и чрезвычайно жестокие люди. Со временем они соберут вокруг себя других людей с такими же талантами.
Моя мать забеременела, а затем вышла замуж за моего отца. Тогда ей было шестнадцать лет. Через полгода, в начале января 1953 года, родился я. По словам мамы, сразу после рождения я тяжело заболел. Вызвали местного врача, но он сказал моим родителям, что беспокоиться не о чем. Маму это не убедило, и отец решил отвезти меня в больницу, где поставили диагноз «скарлатина». Больничный врач сообщил ему, что если бы меня в ту же ночь не госпитализировали, я бы почти наверняка умер. Его реакция оказалась типичной, простой и жестокой: на следующий день он отправился к местному врачу и госпитализировал его.
Мы жили на Лайм Хилл-роуд в Горбейлсе.3 Мое самое раннее воспоминание об отце относится к тому времени, когда мне исполнилось четыре года. Автобусный маршрут проходил прямо мимо нашего доходного дома, и однажды дверь распахнулась, и мимо меня промчалась мама, а за ней — гигант в форме кондуктора автобуса, который кричал:
— А ну давай сюда своего человека!
Аллан целеустремленно шел по маленькой садовой дорожке, ведущей к нашей входной двери. Он, должно быть, был по крайней мере на фут меньше и на стоун4 легче своего соперника, но мой отец был экспертом, и никогда не тратил слов попусту — говорить кому-то о том, что ты собираешься сделать, было пустой тратой сил и всего лишь заставляло соперника насторожиться. Кондуктор все еще выкрикивал угрозы, когда мой отец подскочил